Смешно! Но мне так хотелось! И я почти договорилась с ним: мы решили, что когда в доме останется последняя апельсинка, октябрь тихо попрощается с нами, уступив место ноябрю. Словно в подтверждение нашего договора на мой пушистый, лёгкий берет спланировал карминный лист клёна. Улыбнувшись загадочной улыбкой, я приняла сей дар и отправилась в магазин за апельсинами. Ведь они могут испортиться? Могут! Значит, нужно каждый день готовить что-то апельсиновое, что-то новое и радостное! Эдакое оранжевое настроение дома! Девочки обрадуются моему договору с октябрем: больше прогулок, больше апельсинов, больше весёлых дней! Все в выигрыше, определенно! Что ж, теперь осталось выбрать: мелкие египетские апельсинчики с тонкой кожурой или их крупные, толстошкурые коллеги из Испании? Первые вкусны и сочны, но не лежат, эдак они испортятся, и октябрю конец! А вторые лежат долго, однако сколько ж их нужно набрать! Увесистые. Но октябрь… Ладно, понесу в двух сумках, раз уж решила – октябрь в моих руках, тут нельзя размениваться! Навязчивая идея? Может быть. Тогда скажите, а носить короткие, тесные штаны осенью – не навязчивая идея? Или купировать хвостики бульдожкам, потому что экстерьер? Или сидеть в душных классах в хорошую, солнечную погоду? Или курить невкусные, обжигаюшие сигареты? Или заедать грусть пирожными? Мир состоит из навязчивых идей, так пусть моя идея будет маленьким волшебством, тайной, от которой все выиграют! Разве это не прелесть, такая навязчивость? Так что, хотите верьте – хотите нет, а я потащила своё оранжевое счастье, свои маленькие солнышки, пахнущие летом и радостью. Как же их много! Девушка на кассе испуганно смотрит на мои баулы. Я успокаиваю её улыбкой: я ж мама, мне таскать – не привыкать, а своя ноша не тянет! Точно вам говорю! Ну, почти не тянет. Ещё чуть-чуть, каких-то два светофора, что я, не донесу, что ли? Это ж апельсины, не камни, хотя местами похоже. Но в отличие от камней, они полны вкусного сока, солнца и витаминов, каждый апельсин – маленькая вселенная, целый мир! Поэтому ещё самую малость. Давай, дорогая, последний светофор, ну, смоги, прошу! Октябрь в твоих руках! И вдруг… вот всегда это вдруг, когда всё неожиданно меняется за какие-нибудь три секунды. Так вот, в эти судьбоносные секунды прямо перед моим носом пробежала смешная, маленькая собачка – чуть больше котенка, но до размеров взрослой кошки она явно недотягивала. Я улыбнулась ей и сделала шаг вперед. А потом улица закружилась перед глазами, а земля как-то резко приблизилась ко мне или я к ней. Вслед за мной к земле устремились и маленькие оранжевые солнышки. Я ахнула и принялась судорожно собирать их, ползая на четвереньках прямо по асфальтовой дорожке. Откуда-то появилась хозяйка собачки, сделавшая мне подсечку едва видимым, тончайшим поводком. Она бежала суматошно, всех расталкивая, и кричала «Мавр! Ко мне!». Похоже, хозяйка Мавра совсем не собиралась извиняться или помогать мне со сборами моего драгоценного груза. Вместо этого она неловко перемахнула через меня, как в чехарде, слегка зацепив мою куртку своей ногой. Я снова рухнула, теперь уже плашмя, но интуитивно загребая руками убегающие апельсины. Поэтому мой подбородок мужественно встретился с асфальтом. «Ой!» – жалобно произнесла я. Тем временем, на проезжей части притормозила массивная, белая иномарка. Она была похожа на огромное сливочное мороженое, красиво и устремленно тающее на изящном блюдце. Из неё вышел восточный мужчина в дорогом пальто. Его густые, чёрные брови были нахмурены и направлялся он… в мою сторону! «Ой!» – снова нечаянно произнесла я, всё ещё лежа на асфальте и защищая своим телом заветные апельсины. Кажется, это уже слишком! Собачка ещё ладно, пустяки, и даже её хозяйка, хоть и неприятно, но как-то терпимо. Но рассерженный мужчина по мою душу – это совершенно непонятно и даже страшно! Я даже зажмурилась от столь ужасной перспективы! И вот, ощутив рядом с собой аромат дорогого мужского парфюма, я с закрытыми глазами вдруг слышу: – Дэвушка, вы живы? Ушиблись? – низкий, тёплый баритон деликатно прозвучал совсем рядом. Плавно открыв глаза, я подняла голову и посмотрела на хозяина баритона. Всё тот же восточный мужчина, но уже не рассерженный, а, скорее, обеспокоенный. – Я? – из-за напряжения из меня вырвался какой-то невнятный писк. – Может, травма головы или что там ещё? Вы говорить-то, можете, а? – продолжал интересоваться заботливый баритон. – Я могу! Я даже, наверно, идти могу, но пока не пробовала! Голова как голова, а вот подбородок получил от асфальта! – бодренько ответила я. – Давайте я Вас в больницу отвезу, дэвушка? – Ой, нет, спасибо, ничего ж страшного! Упала немножко! – быстро возразила я. – Ещё как страшно! Падали Вы страшно! Просто летели! А тётка эта, которая поводком Вас подсекла, даже не остановилась! Я всё видел! Сам бы поймал её, да унеслась уже куда-то! – жарко воскликнул восточный мужчина. Я мысленно порадовалась, что хозяйка собаки уже исчезла из поля зрения, а то, кто знает… – Ну, это со стороны страшно! А так, неприятно просто! Спасибо Вам за заботу и внимание! Мне, главное, апельсины собрать, я-то ничего, а они… поштучно теперь опять пересчитывать… А вдруг закатился кто-то, в смысле, апельсин? Это ж искать, под машины заглядывать… – грустно поведала я. Мужчина изменился в лице. – Надо бы Вам в больницу, дэвушка! Головой Вы ударились, наверно! Какие ещё апельсины поштучно, как это!? – не поверил мужчина и помог мне аккуратно подняться. Я тут же принялась собирать свои оранжевые солнышки и громко считать вслух. Мужчина покачал головой, вздохнул и присоединился ко мне. Но я, как гарпия, выхватывала у него собранные плоды, не переставая считать. Тогда он выставил руку вперед в останавливающем жесте. – Постойте! Я соберу всё, а Вы считайте! Зачем Вам после падения нагибаться? – внес он рациональное предложение. – Как здорово Вы придумали, спасибо! – обрадовалась я. Так мы и стояли посреди улицы: мужчина в дорогом пальто и костюме, собирающий мои апельсины, и я, громко считающая вслух и с важным видом складывающая их в сумки. – Тридцать! – звучно произнесла я в очередной раз. Мужчина остановился. – Это был последний! – с явным облегчением произнёс он. – Как последний!? В октябре же 31 день! – взвилась я вдруг. – Не может быть! Где же он, последний апельсин!? – Дэвушка! Больше нэт! Причём тут октябрь! Меня вот Гоги зовут, например… А Вас как? – взмолился мужчина. – Очень приятно, Гоги, а я Марго… но апельсин… Без него никак! – пробормотала я и присела на корточки, заглядывая под машины, стоящие неподалёку. Гоги вздохнул, но отчего-то не уходил: – Марго, скажите, ну, зачем он Вам? Я Вам куплю сколько хотите, не ползайте там, прошу! – Спасибо, Вы очень добры! Но, понимаете, Гоги, у меня договор… сложно объяснить… но лучше бы найти именно его, тот самый, последний апельсин! – тихо настаивала я. И вдруг на опустевшей проезжей части, прямо посередине, на двойной сплошной, мне привиделось что-то оранжевое. Как в замедленной съемке кино, я наблюдала за сменой сигнала светофора и плавным движением машин. Пронзительная мысль молниеносно пронеслась в моей голове: «Это же мой апельсин! Последний!» Поэтому я побежала к краю дороги и с прикрытым ладошками ртом, запрыгала на одном месте от ужаса и нетерпения. Апельсин, тем временем, словно мечтая стать футбольным мячом, ловко отлетал от одного колеса машины к другому. Но вскоре пасы ему надоели, и он отлетел куда-то вне зоны видимости. Ничего не понимающий Гоги, запыхавшись, прибежал и встал рядом, прямо с огромными баулами моих апельсинов. – Марго, пожалуйста! Я ведь могу Вам купить любых апельсинов, правда! Зачем он Вам? – Видите ли, Гоги, это ж будут другие апельсины! А этот, он один… – Тогда сторожите сумки, я постараюсь спасти его… Впервые играю в такую игру! Даже не знаю, почему я это делаю! – воскликнул Гоги на ходу и побежал через дорогу. Я почувствовала себя футбольным болельщиком. «Давай, Гоги, давай!» – беспокойно шептала я. Однако Гоги отчего-то задержался на той стороне дороги, оживленно обсуждая что-то с кем-то невидимым. «Ну, вот, был нормальный человек, а пообщался со мной, и туда же, с апельсинами спорит…», – удрученно подумала я. Но неожиданно рядом с моим героем оказался крупный мужчина весьма серьёзного вида. Теперь уже Гоги спорил с ним. И выглядело это пугающе. «Боже, и всё из-за моего апельсина!» – испуганно подумала я и, дождавшись очередного зелёного света, побежала предотвратить апельсиновый конфликт. Мои огромные сумки сиротливо дожидались меня на тротуаре. По крайней мере, я так думала. Всё-таки, между человеком и апельсином я выберу человека, прости, октябрь. – Гоги, что случилось? – как можно ласковей спросила я его и кокетливо взяла его под руку. Он изумленно посмотрел на меня, но руку не убрал. И в этот момент я увидела всю сцену целиком, наконец. На тротуаре стояла маленькая девочка в шапочке с помпончиком и крепко сжимала в своих ручках грязный, видавший виды апельсин. Рядом с ней возвышался тот самый массивный мужчина. Он смотрел грозно и, очевидно, был готов перейти к наступательным действиям. Гоги что-то объяснял девочке, но она упорно трясла головой, явно не соглашаясь с его доводами. – Гоги, послушайте, я тут подумала, Бог с ним, с этим апельсином! Главное, чтобы все живы были! – мягко проговорила я, похлопывая его по плечу. – Марго, Вы тут? Почему? – удивился он, обернувшись ко мне всем телом. – Я увидела, что тут конфликт… из-за меня… и решила, что Вы важнее этого апельсина, гораздо важнее, оно того не стоит! Октябрь сам решит, каким ему быть, правда же? – затараторила я, часто мигая. – Я важнее… ты – удивительная дэвушка, Марго! А я почему-то подумал, что ты не веришь, что я тут справлюсь! – тихо ответил Гоги. – Нет, и мысли такой не было, что ты! Именно важнее! – воскликнула я и присела рядом с насупившейся девочкой. – Привет! Прости, мой друг хотел вернуть этот апельсин, потому что он мой. Но я тебе его дарю, не расстраивайся! Хочешь, у меня ещё есть? – обратилась я к ней. Она улыбнулась и покачала головой. – Пап, пойдём? – девочка доверчиво взяла массивного гиганта за руку и повела по тротуару, обнимая мой последний апельсин, радостно подмигивающий чистым, оранжевым бочком. – Ну, вот, всё хорошо! Прости, что втянула тебя в свои апельсиновые игры, я честно хотела как лучше! – смущаясь и краснея, проговорила я Гоги. – Что ты, мне приятно дэвушке милой помочь! Теперь мы знакомы зато! Ой, Марго, а где сумки с твоими апельсинами? – Гоги улыбнулся было своей доброй и солнечной улыбкой, но вдруг обеспокоенно нахмурился. Я ахнула и повернулась лицом к переходу. Там, на другом конце оживленной дороги, неопрятно одетые люди в тёплых шапках и старых пальто не по размеру бурно радовались и разбирали мои апельсины. В них, этих людях, лишенных улыбок и самых простых вещей, сейчас было столько веселья, столько радости и благополучия, что я засмеялась в голос. Засмеялась свободно и легко, да так, что по лицу потекли слёзы. Гоги растерялся и не знал, что ему делать и куда бежать. Заметив краем глаза его замешательство, я положила руку на его плечо: – Гоги, пусть люди радуются! Им нужнее, правда! Смотри, скольких обездоленных я сделала счастливыми, ничего не предпринимая для этого! Разве не чудо? – улыбнулась я сквозь слёзы. – Марго, ты сумасшедшая, прости! Но ты самая необыкновенная из всех, кого я встречал! Если бы мы были в Грузии или на Кавказе, я бы тебя похитил и никогда бы не отпускал! А мы тут, в Москве, так что можно я для начала приглашу тебя на свидание? – засмеялся он со мной вместе. – Не боишься, что я с апельсинами приду? – Не боюсь: я сам их тебе принесу! – весело произнес он и поцеловал кончики моих пальцев. Поторопись-ка! Пухлая, маленькая ручка неторопливо выводила что-то на бумаге. Вокруг стоял привычный шум и гам. Большая перемена была в самом разгаре. И вдруг прозвонил звонок – резко и пронзительно, да так, что маленькая ручка чуть не выронила карандаш. Орущая толпа мальчишек и девчонок хлынула из коридоров в классы. Владелец маленькой ручки облегченно вздохнул и продолжил чертить и выписывать. Внезапно раздался резкий окрик: – Иванов! Ипполит Иванов! Маленькая ручка во второй раз выронила карандаш и обреченно повисла вдоль тела. Кажется, мечты снова придётся отложить на потом. Ипполит вздохнул и последовал за строгой учительницей. И вдруг Ипполит проснулся. Вокруг было тихо и дремотно. Ночная влага мягко обволакивала каждый листок. Где-то неподалёку без умолку трещал сверчок. Как же хорошо, что всё на месте! И любимые стебли одуванчика, и влажные камни, поросшие мхом, и эти загадочные огни где-то высоко-высоко. Пожалуй, это всё, что он видел: его глаза-стебельки неважно работали в темноте. Ведь Ипполит был садовым слизнем. Но иногда ему снились странные, пугающие сны. Прямо как сейчас. В этих снах, граничащих в своей правдоподобности с явью, Ипполит был неторопливым, мечтательным мальчиком. Он был человеком! И чувствовал как человек! И мечтал тоже совершенно человеческими мечтами: пока все бегали и суетились, он плавно скользил по жизни, придумывая новые миры и увлекательные приключения. Ипполит в своих снах был самым медленным – его вечно все поторапливали и подгоняли. Это было поистине странное и незнакомое ощущение, потому что в своей настоящей жизни он был величавым, быстрым, порой, даже стремительным и всюду успевал. Ему совсем не хотелось прыгать с нелепой торопливостью кузнечика или взмывать в небо с пугающим ускорением стрекозы. Ипполиту было хорошо быть просто слизнем: он гордился своим статным карамельным телом, своими шоколадными глазами-стебельками, своими мышцами, непрестанно работающими, чтобы двигать его вперёд по любой, даже самой неуютной для других существ поверхности. Он одинаково любил и шершавые листья, и гладкие стёкла потерянных в саду очков, и пористые кирпичи. По жизни он обтекал всё плавно и легко, улыбаясь каждому сочному листу.