— Ты моя пчелка. — Короче, я установила одно совпадение. Порецкий, как ты помнишь, лечился у психиатрички Бобылевой. А работает она в частной клинике «Лечсанупр». — «Лечсанупр»? Что за странное название? — Сразу видно, что ты, Синичкин, больной без большого стажа. «Лечсанупром», начиная с двадцать восьмого года прошлого века, называли элитное медицинское управление, в котором советские вожди лечились. Потом его в Четвертое управление Минздрава переименовали. То есть в нейминге такой отсыл, что у них медицина самого высокого класса. — Я понимаю, дорогая, ты на мой возраст намекаешь — но тридцатые годы двадцатого века я все-таки не застал… Так что «Лечсанупр» и Бобылева? — В той же самой клинике «Лечсанупре» трудилась и медсестра Мачникова! — Вот как?! Так, может, они, Мачникова и горняк, там и познакомились? — Немного не сходится. Порецкий лечился два года назад летом, а к прошлой зиме бывать там перестал. А Мачникова начала там работать шесть лет назад, а три года тому — уволилась. — Значит, не совпадает. — Но одна общая фигура их связывает — психиатриня Бобылева. И Порецкий, и Мачникова с ней были знакомы. Ладно, развлекайся. Я буду дальше фигурантов наших пробивать. Я положил трубку. Моя сотрапезница даже, казалось, не заметила моего разговора — сидела, погруженная в собственные переживания. Потом со страстью проговорила: — Я прошу вас, Павел: доведите мое дело до логического конца. Я верю вам, что мой отец пал жертвой, но он не может быть убийцей! Во всяком случае — обдуманным и хладнокровным убийцей. Он мог что-то несуразное совершить в состоянии аффекта. И если даже вы точно установите, что он кого-то преднамеренно лишил жизни, это означает лишь, что его запугали или чем-то опоили. Или заставили, загипнотизировали!.. Мой отец — честный, чистый человек! И я хочу, чтоб вы нашли, определили, вычислили кукловода! Того, кто за всем этим стоит! Продолжайте свою работу — на тех же условиях. Столько, сколько надо! Я буду финансировать ваши поиски, чтобы расставить все точки над i. — Слушаю и повинуюсь. — Мне кажется, ирония здесь неуместна. — Извините. Да, я продолжу работать над делом. Девушке принесли чай, а она, не глядя на официанта, выхватила из сумочки айфон последней модели и тихо скомандовала: — Давай подъезжай. Спустя буквально три минуты к тротуару подкатил «Мерседес». Девушка встала, отодвинула недопитый чай и царственно бросила мне: — Сегодняшний ужин можете включить мне в счет. Из-за руля вышел поклонник Полины — гривастый Гена Колыванов, похожий на актера, — я узнал его по фотографиям. Он распахнул перед девушкой переднюю пассажирскую дверцу. Она величественно села. На всякий случай я запомнил номер «мерса». У пробегавшего мимо официанта я попросил счет. Стемнело — ровно до той степени серости, которая бывает в Москве в июле. Впрочем, столица никогда не спит — и от помпезных арок со светодиодами, расставленных на бульваре, было светло, как днем. Я присел на лавочку и решил, что сейчас самое удобное время (и место), чтобы позвонить давнему моему дружку Сане. Некогда мы с ним, можно сказать, за одной партой сидели — в Школе милиции. Много воды с тех пор утекло. И Саня сделал впечатляющую карьеру: сперва в милиции, затем в полиции, а теперь вот в Расследовательском комитете. Мне же всегда было тошно жить по уставу и подлизывать начальству — вот я и ушел во времена оные в народное хозяйство. Саня сумел как-то приспособиться. У него всегда были развиты чуйка на выгодные места и социальная мимикрия. Вот и дослужился до чинов известных — стал полковником. И временами мне в моих изысканиях помогает. А я — ему. У меня в памяти телефона имелся совершенно секретный номер, на который Санька всегда отвечает. Вот и сейчас: он сразу взял трубку. И голос Сани звучал как всегда, когда он говорил со мной в последние времена: сыто, устало, снисходительно. Чувствовалось, что он пребывает под соснами, на даче и совсем недавно вкусил обильный ужин, наверняка с коньячком. — А, Синичкин. Тебя еще не грохнули. — А тебя еще не посадили. После столь доброго обмена приветствиями мой друг-полковник буркнул: — Чего звонишь? — Хочу поспособствовать тебе, Санек, в раскрытии трех преступлений по статье сто пятой. Причем получается, что сто пятой, части второй, пункт «а»: двух и более лиц. — Я намеренно избегал в телефонном разговоре слова «убийство»: кто знает, на какие стоп-слова настроена нынешняя система прослушки. Нам обоим совершенно не нужно было, чтобы разговор записали, кто бы то ни было. Мне-то еще ладно, но вот Санька — должностное лицо, офицер, командир. Совсем ему не нужно расследование коррупции в славных рядах. Да и мне проходящих по бульвару воскресных граждан не хотелось травмировать. Сто пятая же статья, согласно современному Уголовному кодексу, известна всякому мыслящему человеку. И означает она именно «убийство». При том, что часть вторая «а» детализирует: «убийство двух и более лиц». И я продолжил: — Одно из происшествий, о которых я толкую, — то самое, последнее, резонансное. Что вчера на телешоу случилось. А два других — тоже с ним тесно связаны. Только я еще не до конца понял, в каком они родстве. Но с твоей помощью рассчитываю понять. В трубке установилась благодатная тишина. Значит, я своего старого дружбана сумел заинтересовать. И я продолжил: — И мне, для успеха в поиске, требуется следующая информация: нераскрытые висяки по той самой, выше упомянутой мною статье, случившиеся в Москве и Московской области чуть более месяца назад, в период примерно с десятого мая по пятое июня. — Я мысленно отмотал одну-две-три недели ранее убийства Порецкого: как раз в те времена, когда, согласно Полине Порецкой, ее отец, судя по телефонным переговорам, взял неожиданный отпуск и стал странно себя вести. Саня привык, что я к нему с пустяками и разной туфтой не обращаюсь. Да ведь я ему и впрямь пару раз с раскрытиями помогал[20]. Поэтому выслушал он меня заинтересованно, серьезно. Уточнил: — Значит, тебя интересуют дела по сто пятой, что сейчас в работе? Примерно месячной-двухмесячной давности? — Да, но не раскрытые. Как пишет пресса, таинственные. Смело отметай те, где душегубец очевиден. И те, где пострадавший — какой-нибудь, извини за не политкорректность, гастарбайтер или бомж вонючий. Нужно что-то, не побоюсь этого слова, элитарное. И реально загадочное, где фигурант неочевиден и над чем сыскари до сих пор голову ломают. — Для чего тебе? — Понимаешь, Саня, честно скажу: имеется товарищ, который, возможно, нехорошее совершил — и, скорее всего, как раз деяние, что карается статьей сто пятой. И в указанные мной сроки, не позднее седьмого июня текущего года. — А почему не позднее? — А потому что его самого в тот день (точнее, в ночь с седьмого на восьмое) отправили к праотцам. — То есть ты хочешь найти нераскрытую мокруху, да и повесить ее на почившего в бозе? Ловко. — Я хочу в деле все точки над «ё» поставить. И заверяю, что, когда поставлю, ты узнаешь подноготную и все детали первым. И сможешь лично повязать организатора и вдохновителя всех душегубств. А потом — доложить по своим инстанциям. Мне лишней славы не надо. Я предпочитаю, как ты знаешь, быть в тени. — Ладно, Синичкин, понял тебя. Сделаю. — Только очень прошу тебя, Саня: поскорее. — Как смогу. И я поплелся к метро. Завтра — рабочий день. А по результатам уик-энда у меня в активе имелись секс с любимой девушкой и непростой бизнес-ужин с клиенткой. А также два убийства с последующими активными мероприятиями, которые завершились задержанием преступника и его признанием. Насыщенно! После подобных событий хорошо уйти в отпуск и поваляться недельку где-нибудь на карибском пляже. Но пока что никакого отпуска мне не светило. Светило продолжение расследования. Что мне нравится в моем друге, полковнике Перепелкине: он, когда не может, сразу и честно говорит: извини, не в силах. Но если обещает чего — всегда исполняет. Причем быстро и точно. Вот и в этот раз. Я даже не ожидал подобной спешности. Видимо, Саня все правильно рассчитал. И поверил, что я смогу ему помочь с раскрытием дела, от которого, как я чувствовал, на ушах весь столичный главк сейчас стоит: убийство на шоу «Три шага до миллиона». Впрочем, я и в самом деле собирался сдать ему душегуба — режиссера Тучкова. Но не раньше, чем получу от полковника искомые сведения. И сам разберусь, наконец, в нашем деле. Наутро в офисе, на родной аллее Первой Маевки, не надеясь на Римку, я принялся устанавливать возможные связи между тремя убитыми и одним режиссером. Но довольно скоро блямкнул звоночек свежей почты. Письмо прилетело с совершенно незнакомого, левого адреса, однако в теме значилось: «Стая пернатых». Пернатыми еще в армии, в учебке, а потом и в Школе милиции дразнили нас с Санькой. Еще бы, два другана с несерьезными, птичьими фамилиями: Синичкин да Перепелкин. Сначала мы обижались, даже дрались. А потом смирились. Ладно, пусть «пернатые». Главное, не петухи и не красноперые. Вот и сейчас: явно на полковника ностальгия накатила, старую кликуху вспомнил. К письму были прицеплены три файла. Я их быстренько скачал. Самый первый представлял собой протокол осмотра места происшествия, датированный нынешним июнем, точнее, вторым числом — дата, как я просил, до седьмого. Начинался он, как и все подобные документы, эпически: «Следователь следственного отдела Расследовательского комитета при прокуратуре РФ по г. Москве юрист 1-го класса такой-то, получив сообщение от дежурного Северного РОВД г. Москвы об обнаружении трупа, в 05 час. 30 мин. прибыл на участок местности, расположенный между домами 35 и 31 по Жостовскому проезду…» Дальше я проглядел файл по диагонали и уяснил следующее: в кустах у глухого торца дома номер тридцать пять по Жостовскому проезду примерно в три тридцать утра случайный прохожий обнаружил труп неизвестного. Он немедленно вызвал полицию. Та, в свою очередь, дернула следователя Расследовательского комитета такого-то — тот и составил настоящий протокол осмотра места происшествия. Все честь по чести, с участием двух понятых и судмедэксперта. Из документов, найденных при трупе (водительское удостоверение, свидетельство о регистрации транспортного средства, пропуск), явствовало, что принадлежат они Успенскому Григорию, который служил начальником отдела маркетинговых коммуникаций в международной компании «Геншер энд Трапезунд». Ни денег, ни кредитных карт в портмоне трупа не обнаружено, а сам кошелек валялся в кустах, в раскрытом состоянии, на расстоянии трех метров от покойника. (Вот и гадай теперь, подумал я, то ли ограбление, то ли свидетель, нашедший убиенного, согрешил мародерством.) «Трупу на вид около тридцати пяти лет, — бегло читал я, — телосложение нормальное, жировая прослойка средняя… Электронным термометром измерена температура в ткани печени, она составила столько-то градусов, при температуре окружающей среды такой-то. Спустя 15 минут произведено повторное измерение, температура составила… при температуре воздуха…» Ага, смекнул я, это для того, чтобы точно установить момент смерти. А вот и самое главное: «На горле и шее трупа обнаружена четко заметная странгуляционная борозда толщиной от трех до пяти миллиметров. Борозда равномерная, горизонтальная, расположена по всему диаметру шеи, следов узла не обнаружено». Горизонтальность странгуляционной борозды, это я хорошо помнил из спецкурса судебной медицины, означает не повешение, а удушение — совершенное чьей-то зловредной рукой. А вот еще: «На затылке трупа обнаружен кровоподтек… Рот полуоткрыт, язык слегка, на три-четыре миллиметра, выступает изо рта наружу». Значит, на гражданина Успенского Григория, скорее всего, напали сзади и задушили удавкой. Но ведь от асфиксии смерть небыстрая, тут, конечно, многое от силы нападавшего зависит — однако все равно, даже при самом благоприятном для убийцы раскладе, минуты три проходит. И убиенный должен биться, сопротивляться — неужели никаких следов на нападавшем не оставил? Подобная мысль пришла в голову и следователю, потому что в протоколе говорилось: «Видимых следов постороннего эпидермиса под ногтями трупа не обнаружено, однако соскобы из-под ногтей отправлены на дальнейшее исследование». А вот, кстати, причина, почему убитый особо не сопротивлялся: «От убитого исходит сильный запах этилового алкоголя». Итак, поздно ночью товарищ возвращался домой, тут-то в глухом углу Жостовского переулка его и подстерегали — с удавкой. И вот кто он был, этот убийца? Случайный грабитель? Или звено в моей цепи — тот, кто специально подстерегал заранее намеченную жертву? Может, посещал задушенный товарищ Успенский тот самый клуб? Имел какие-то дела с Порецким? А с другими убитыми — Мачниковой и Бурагиным? И с пока еще живым режиссером Тучковым? И с тем, кто представился последнему как Клибанов? В надежде, что картина как-то прояснится, я открыл второй файл, присланный мне Перепелкиным. Однако в нем речь шла об осмотре совсем иного места происшествия — тоже с трупом, но — другим. На сей раз — в Щелковском районе Московской области, на краю заповедника Лосиный остров. Еще уповая на прояснение ситуации, я раскрыл третий материал. И — увы, увы! — картина ясней не стала, потому как речь в документе шла о третьем по счету, совсем новом убитом — теперь в квартире на улице Молдагуловой. Значит, понял я, Перепелкин формально-то, конечно, выполнил мою просьбу, однако дал мне лишь самые крохи. Три разнообразных, разномастных (и нераскрытых, надо думать) дела. И в каждом из них — только самое-самое начало: протокол осмотра места происшествия. Все остальное он предоставлял мне раскапывать самому. Вот жулик! Впрочем, он бы мог и вовсе ни о чем меня не информировать — вот и крутился бы я! Сейчас ведь, в эпоху наступившей Благословенной Стабилизации, о кровавых преступлениях средства массовой информации, чтобы не будировать народ, стараются не извещать. Значит, мне предстояло выходить на следователей, ведущих каждое дело, склонять их к сотрудничеству. Да и с родными-близкими убиенных необходимо поговорить: вдруг в разговорах с ними мелькнет Клибанов, клуб самоубийц или хотя бы фамилии Порецкого, Мачниковой, Бурагина. Одному явно не справиться. Надо подключать Римку. Хватит ей прохлаждаться. Решено: я возьму пока первое дело (задушенный на Жостовском проезде), а ей поручу второе (убитая на опушке леса). А с третьим — в рабочем порядке разберемся. Перед звонком помощнице я решил так же быстро ознакомиться с протоколом осмотра места происшествия номер два, который собирался ей переслать. Убитая — женщина, на вид тридцати лет, одетая в спортивную одежду, беговые кроссовки, без документов. Обнаружена на опушке Лосиного острова, на окраине поселка Листвянка (Щелковский район Подмосковья), на расстоянии примерно ста метров от дома сорок семь по улице Светлая. Два ножевых ранения, под телом — лужа крови. Следы от волочения трупа на расстояние около пятнадцати метров от тропы, в сторону лесопосадок. Тело обнаружено в 16.30 шестнадцатого мая гражданином Васильковым, прогуливавшимся с собакой. Документов или телефона при трупе не обнаружено. Опросом жителей близлежащих домов установлено, что это жительница поселка Листвянка Кристина Карагозина, временно не работающая, жена некоего Карагозина, занятого бизнесом. Вызванный с места работы вышеупомянутый гражданин опознал свою жену. Что ж! Убиенная по возрасту и статусу соответствует моей Римке — за тридцать, из хорошей семьи. Значит, помощнице моей и карты в руки. Пусть разбирается. И я перекинул файл по электронной почте Римме Анатольевне, а сам сразу позвонил ей. Голос у девушки оказался довольный и расслабленный. — Спишь? — осведомился я. — Нет, а что? — Есть для тебя задание. Срочное и важное. Файл я тебе послал. — А потом рассказал ей, в кратких словах, что требуется: выяснить, какими нитями девушка, убиенная на окраине леса, может быть связана с нашими убийствами и фигурантами — главным образом, с самым первым, гражданином Порецким. Римма