Я уселся на веранде. Вечерело, но было не холодно. По Остоженке катили понтовые лимузины, вспыхивали стоп-сигналы. Судя по меню (и названию), заведение специализировалось на мясе. Я решил, пока клиентка не появилась, подзаправиться. Ведь, кроме прочего, готовка — это не про мою Римку. Максимум, что от нее можно ожидать, — пиццу закажет с доставкой. Или бутер сообразит. Не скрою: ее скромные успехи в хозяйствовании тоже останавливали меня от того, чтобы легализовать с ней отношения. Хочется все-таки, чтобы в доме борщом пахло и носочки были аккуратно в платяном ящике разложены. Я заказал стейк средней прожарки за сумасшедшие деньги. Хорошо бы с ним управиться до прихода Порецкой, чтоб не ехидничала, что я, дескать, за ее счет мясо ем. Пусть не боится, кстати, — не за ее. Однако официанты в заведении оказались важные и ленивые. Блюдо принесли одновременно с явлением заказчицы. Она никак мою трапезу не прокомментировала, лишь скомандовала официанту: — Это вы ему стейк принесли? Какой? Рибай? Дайте и мне такой же. Но степень прожарки — с кровью. И красного вина. Девушка совсем не выглядела выпившей — по телефону мне почудилось — и казалась усталой. Бедные они, эти современные девки. Приходится им впахивать, развивать карьеру. Нет, чтобы сидеть за пяльцами или выстаивать обедни да глазами зыркать — женихов приманивать. Однако даже в утомленном виде смотрелась Порецкая что надо. Такие тонкие и пропорциональные черты — на нее даже с соседних столов заглядывались: бабы — ревниво, мужики — с вожделением (и мне при этом завидовали). Вино ей принесли тут же, она пригубила и бросила мне сухо: — Давайте о деле. О деле так о деле. В сущности, я за этим сюда пришел. Да, нам с Порецкой-младшей самое время объясниться: насколько глубоко копать мне дальше. И готова ли заказчица эти мои изыскания оплачивать. — Вы в пятнашки в детстве играли? — спросил я. — В пятнашки? — переспросила она, словно я говорил на иностранном языке. Или употребил мудреный термин из высшей математики. — Ну да. В салки. В догонялки. — Ммм, да, — ответила она не слишком уверенно. — Суть в том, — напомнил я, — что ведущий должен догнать и запятнать играющего. И тогда тот, в свою очередь, начинает всех догонять. — При чем здесь это? — официальным тоном переспросила она. Я слегка разозлился, но тут ей как раз принесли стейк — не в пример быстрее моего. Когда подавальщик отошел, я пояснил: — Пятнашки, говорят, это модель распространения чумы. Или холеры. Поэтому именно в девятнадцатом веке, во время вспышек эпидемий, игра стала популярной. Один как бы заражается, а потом начинает заражать других. — При чем тут мой отец? И его убийство? — Ее белые зубки вонзились в окровавленный кусок мяса. Ела она аккуратно и, можно сказать, красиво. — Практически не остается сомнений, — провозгласил я, — в том, кто является убийцей вашего отца. — Ее лицо дрогнуло, она жалко сморгнула. — Однако его гибель, как оказалось, лишь одно звено в целой цепи преступлений. И я рассказал ей всё. Как её отец познакомился с Ольгой Мачниковой. И как молодая медсестра убила его, замаскировав преступление под суицид. Глаза девушки набухли слезами. Она резко отодвинула тарелку. Подскочил официант. — Вам что-то не понравилось? — спросил встревоженно. — Все хорошо, — рявкнула Полина. — У меня нет аппетита. Унесите. Девушка сдержала себя. Слезы не потекли. Я не стал утешать ее, однако повествовал дальше. Поведал, как мы установили медсестру-убийцу и начали за ней слежку. И я затем нашел хладный труп Мачниковой в ее собственной постели. И все указывало, что расправился с ней рекламщик и бывший певец Бурагин, замаскировав свое преступление под передоз. И как потом самого Бурагина отравили — вчера по окончании шоу «Три шага до миллиона». — Ах вот оно что! Об этой смерти все СМИ сегодня кричат. — Мне удалось установить, — сказал я, исключая из уравнения Римку, — кто стал убийцей на телешоу. Я задержал его и вынудил во всем признаться. И рассказать о мотиве преступления. — И?.. — И вот тут как раз всплывают пятнашки. И образ заражения. — И я кратко изложил сегодняшний рассказ Тучкова: клуб самоубийц, люди в масках и кукловод, организатор цепи: господин Клибанов, кто бы он ни был. — Получается, что цепочка — открытая, незамкнутая, — закончил мысль я. — С одной ее стороны находится режиссер Тучков, который убил Бурагина и которого, если ему верить, теперь ждет неминуемая смерть от руки какой-то другой, неизвестной персоны, что тоже находится в игре. А с другой стороны этой цепи располагался ваш отец. Которого убили и который, значит… — Я сделал многозначительную паузу. Она не въезжала. Ну, мне не привыкать выступать горевестником. То есть безжалостно высказывать в лицо тяжкую правду. Одни сообщения об измене любимого партнера, которые мне приходится приносить клиентам, чего стоят! Однако Полина была мне симпатична, поэтому я постарался изложить свою мысль максимально мягко. Используя эвфемизмы. — Если ваш отец также состоял в том клубе самоубийц, он мог уйти навсегда лишь после того, как сам кому-то помог… — Помог — что? — упорно отказывалась понимать она. Я выдохнул. — Кому-то расстаться с жизнью. — Вы хотите сказать… что он, мой папа… тоже кого-то убил?.. — Пока это только версия. Но она, нельзя не согласиться, довольно логичная и внутренне непротиворечивая. — Но вы же сами говорили! Со слов вашего режиссера, разве нет? Что в клубе были контракты на убийство, а были — лишь на один суицид. Почему мой папа не мог выбрать именно такой? И я не верю — да, не верю! — что он способен убивать! Что вы вообще теперь от меня хотите?! И тут Порецкая не сдержалась. Слезы хлынули потоком. Девушка пробормотала: — Извините, — подхватила сумочку и опрометью кинулась в туалет. Я в одиночестве дожевал, наконец, свой остывший стейк — тоже безо всякого аппетита. Полина отсутствовала довольно долго. Вернулась с заплаканными глазами и покрасневшим носиком. Прошептала с упреком: — Зачем вы мне все это рассказали? — Вы хотели знать правду — я ее вам раскрыл. Именно такой ситуация видится на данный момент. Был ли ваш отец убийцей или нет, это надо выяснить. Как и то, не стоит ли за его смертью кто-то еще. Мне почему-то кажется, что Мачникова действовала не в одиночку. И ее кто-то направлял. Поэтому вопрос: копать ли мне дальше? — А если выяснится, что мой отец в чем-то замешан? В неприглядном? Вы сообщите об этом властям? — Согласно закону, я, как и всякий гражданин, узнав о совершенном преступлении, обязан донести о нем. Но все же понимают: ваш батюшка мертв. Дело против него все равно придется прекращать, за смертью фигуранта. Поэтому могу сказать вам прямо сейчас, не для записи и не для передачи: всё, что мне станет известно, останется строго между нами. — Да, — не колеблясь, ответила она. — Давайте, действуйте. Я хочу знать правду. Какой бы она ни была. — Она помедлила и добавила: — И найдите мне этого, как вы говорите — Клибанова? Организатора цепи. — Клибанов — по всей видимости, только псевдоним. — Вот именно. А я хотела бы, чтобы его изобличили. И судили. И дали максимальный срок. Вы разве не понимаете?! — проговорила она с неожиданной страстью. — Мой отец — даже если он вдруг убивал! — во что я, впрочем, не верю! — он на самом деле всего лишь жертва! Жертва интриги!.. Нет, не интриги! Ужасного заговора!.. Воды мне принесите! — властно крикнула она промелькнувшему официанту. — Без газа, теплой! — А потом снова обратилась ко мне: — Вы знаете… — Повисла долгая пауза, она будто бы припоминала. — Я вам не рассказывала, но отец где-то за две недели до смерти действительно стал странно себя вести. Лично мы с ним в ту пору не виделись, однако однажды я позвонила ему сразу после майских каникул — среди дня, хотела срочно проговорить один вопрос. Но мобильный у него не ответил — длинные гудки. Тогда я набрала его рабочий. Ответила секретарша. Сказала: Игорь Николаевич в отпуске. Я удивилась — он вроде никуда не собирался и мне ничего ни о каком своем отдыхе не говорил. Я звякнула по городскому домой — отец взял трубку. И голос его звучал как-то странно, загадочно, заполошенно. Я его спросила, почему он вдруг в отпуске, что делает? Он смутился, начал нести ахинею: мол, домашние дела накопились, надо вещи в стирку, в починку отдать — в общем, ерунду. Ради такого отпуск брать? Я грешным делом подумала, что у него женщина завелась — но почему тогда надо в столице околачиваться, мог бы поехать со своей новой пассией куда-нибудь, средства ему позволяли. Потом я ему еще раз на той самой неделе позвонила, он сначала трубку не брал, потом проговорил что-то невнятное и был какой-то… испуганный, что ли. Прошептал: я не могу, мол, говорить. А потом часа через три перезвонил и звучал совершенно по-другому — благостно и весело: да, говорит, были у меня проблемки, но я их решил, все урегулировал, сейчас вот на дачу мотнулся, отдыхаю. Почему вдруг? Почему отпуск? Почему среди недели он вдруг поехал на дачу? Я вот и думаю — теперь, — голос ее снова дрогнул: — может, это все, — она понизила тон и почти прошептала: — неспроста было? Римма В то же самое время Римма, оставшаяся в одиночестве в своей квартире на «Павелецкой», решила заняться делом — тем, что Паша поручил: отыскать возможные связи между четырьмя фигурантами дела. Она, конечно, совершенно не считала себя трудоголиком — работать в воскресенье вечером! — просто появилась мыслишка: если получится что-то раскопать прямо сегодня, тогда ведь завтрашний день освободится? Пашка все равно ее в офисе не ждет. Значит, раз не получилось с Пашуней погулять сегодня — все планы сбил проклятый режиссер Тучков, — поедет она завтра, развлечется соло. По магазинам пробежится, в ресторанчике посидит. Наверняка какой-нибудь мачо клюнет, подклеится, повысит самооценку — а может, и перспективное знакомство завяжется. Поэтому игра стоила свеч, а овчинка — выделки, и Римма взялась за Пашино поручение: стала разыскивать, что еще, помимо полумифического клуба самоубийц, объединяет всех четверых фигурантов дела. Она записала их фамилии и род занятий в столбик: чиновник от энергетики Порецкий, медицинская сестра Мачникова, предприниматель и певец Бурагин, режиссер Тучков. Трое убиты, один пока живой. Полезла в Сеть, стала по своим базам проверять, где и как они могли пересекаться. Прав Паша: клуб самоубийц — само словосочетание довольно странно звучит, словно из позапрошлого века. Может быть, есть что-то еще, объединяющее жертв? Должно быть! И довольно быстро она установила первую связь. Даже странно, что они с Пашей не отыскали этого раньше. Впрочем — когда бы они могли это сделать? События развивались столь стремительно, что тщательно поразмыслить о деле минуты не было. Но сейчас!.. Римма потянулась к телефону. Надо срочно сообщить Пашке. Начальник и возлюбленный ответил сразу же. Голос его звучал благодушно, довольно. Фоном слышались шум ресторана и женский переливчатый голосок. И у Риммы непроизвольно вырвалось: — Ты где это? Паша Вот по какой причине еще у меня с Риммой Анатольевной не складывается — вечно она стремится лезть в мою жизнь и все контролировать. Стоит только дать повод — всего-то переночевать с нею одну несчастную ночку! — а она уже ведет себя словно заправская жена, которой до всего есть дело: где был, с кем был, о чем разговаривали. И это — в момент, когда у нас еще браком не пахнет и никакой печати в паспорте не стоит! А если дать захомутать себя — представляю, что опять начнется! Как говорится, ни вздохнуть, ни пукнуть. Подумать только — полтора часа, как с Римкой расстались, а она уже звонит-проверяет! — Да, я ужинаю в ресторане, — максимально холодно ответствовал я. Пусть соблюдает субординацию. То, что мы снова переспали, еще не дает ей права. — Молодец, — усмехнулась Римка. — А я тружусь, связи наших фигурантов проверяю.