«Такова она – поступь империи… неторопливым монаршим шагом», – подумал Александр Алфеевич Гладков, вынужденный следовать рядом с государем, чувствуя, как за низкие борта щегольских штиблет попадает влага. – Как вы думаете, господин Гладков, почему произошли революции в России? И пятого года и семнадцатого? По безапелляционному тону Николая Александр Алфеевич понял, что от него не ждут ответа – сейчас царь будет излагать свою версию и виденье вопроса. Так и вышло – лекторской паузой, продолжая размеренно ворошить начищенным хромом пестрое увядание природы, монарх минутой позже заговорил: – Империя как стая. Несмотря на церковные вериги, обуздывающие людские страсти, люди – это дикая стая, бессознательно живущая по законам природы. Инстинктами. Стая идет за сильным, отринув, презирая слабого. Проиграна война с Японией – стая норовит сменить вожака, виня его в поражении. Неудачи на фронте в 1916 году – и снова бегущие за Акелой (как там, у Киплинга) волки норовят цапнуть «главного» за задние ноги, хвост. Оттолкнуть, самим выбиться вперед. Любая самочинная или внешняя дискредитация императорской власти вызывает немедленный отклик, и в первую очередь у элиты, которая имеет непосредственную причастность к власти, влияние и рычаги. В том числе силовые. Не эсеры и большевики – главные виновники в политических катаклизмах империи. Февральскую революцию организовали «волки» из элит, кстати, уже известные… благодаря вашим откровениям из будущего. Предательство этих (многих из приближенных) меня скорей удручает. Я честно пытаюсь осмыслить и понять, что ими двигало. В других обстоятельствах и условиях многие из них (действительно умные и целостные люди) поступили бы иначе, но… Конечно, и это уже решено, большинство опорочивших себя постепенно будут выдворены из власти, уволены со службы. Доверия им более не вижу. Однако это не значит, что их место не займут другие… новые. Вполне вероятно, что не лучше прежних. К сожалению (или во благо), жизнь – борьба! И почивать на лаврах, давая слабину, никоим образом нельзя. Это как с женщинами – всегда в их глазах надо быть непогрешимым героем. Иначе они разочаровываются и начинают смотреть на сторону. Почему я это все говорю? Дело имеет касательство к нападению на вашу персону. Вы своего рода оказались на острие реформных начинаний. Планы индустриализации России, поддержка отечественной промышленности, отказ от закупки различных промышленных товаров у иностранных производителей, кое-кто тут же сопоставил с родом вашей деятельности, с влиянием на мое мнение, хоть я и стараюсь не сильно приближать вас, дабы оградить от лишнего внимания… В вашей чрезмерной активности увидели опасность и ущемление своих интересов. В том числе и меркантильных, так как… э-э-э, имеют неплохие барыши на ввозе иностранного. – Кое-кто? – попытался уточнить Гладков, подметив неудобную «э-э-э»-заминку собеседника. Николай поморщился, но немедленно ответил: – Простите, но я не могу назвать вам имен. Поверьте, эти люди вас больше не побеспокоят. Более того, они отправятся в ссылку, – и с беспомощным вздохом добавил: – За границу. Александр Алфеевич не стал настаивать на конкретике, поняв, что за силовой акцией стоит кто-то как бы не из самой царской семьи. Однако не удержался, прозондировав хотя бы одно из направлений: – Я думал, тут будет английский след с утечкой фактов о «Ямале», в свете последних событий на Камчатке… – Непосредственно с нападением на вашу карету – нет, – немедленно заверил самодержец, – хотя, конечно, господа с Альбиона (и не только) всегда присутствовали где-то рядом, суя свой нос. Честно говоря, весьма естественно было ожидать, что беспардонные джентльмены одним платоническим любопытством не ограничатся. Но чтобы так… Право, неслыханно! И в свете последних событий у берегов Камчатки, сами понимаете, придется «занимать оборону» и здесь – в сердце империи. На некоторых направлениях, что находит возможным дознавать Ширинкин, все оказалось неожиданно запутанно и сложно. Имея факты из будущего, стоило только копнуть – там такое всплыло, что пришлось реорганизовывать, да, по сути, расширять штат охранных ведомств, открывая новый отдел. Меры по обеспечению безопасности, конечно же, усилены. Так же, как полностью заменили вашу охрану. Как и уволены жандармские чины, кои были уличены в бесчестии. Но пока, господин Гладков, вам придется исключить поездки в Петербург, по верфям и заводам. Обойдетесь порученцами. – Учитывая, что большинство программ и без того приказано свернуть… – буркнул Гладков, отворачивая недовольно лицо, увидев – по тропинке спешил флигель-адъютант, придерживая фуражку и что-то уставно болтающееся в ножнах. Топот услышал и Николай, обернувшись, остановился. Лицо офицера «кричало» о срочности доклада, запыхавшись, он отбарабанил весь ритуал обращения к монаршей особе, перейдя к сути: – Сообщение из Порт-Артура! Генерал-адъютант Авелан говорит «срочно!». – Пойдемте, просто так Федор Карлович беспокоить не станет, – озабоченно бросил Николай собеседнику, направляясь к зданию, где размещался узел связи, как и общий штаб. Даже спеша монарх умудрялся сохранять степенность походки. – Английская сторона уж очень навязчиво интересуется здоровьем наследника Алексея, – Николай вдруг сменил тему. При этом «тему», которую ни разу не затрагивал в разговорах с Гладковым. – Это лишь говорит о том, что они однозначно знают о «мине», заложенной под ваше престолонаследие. – Наталья Владимировна уверяет, что при соблюдении определенных режимных условий и медицинской профилактики симптомы можно… м-м-м, коагулировать. Он сможет полноценно жить, – царь-отец горько усмехнулся, – замечательный малыш. Александр Алфеевич оставался в вежливом молчании. – Гордясь своими детьми как продолжателями дела, мы тем самым будто расписываемся в собственной смертности, – вдруг поделился откровением Николай. И со всей серьезностью показал, что весь этот его разговор имеет четкую направленность: – Несомненно, мы заявляем и любым образом даем понять, что мальчик здоров. Это к теме «вожака стаи» – народ ни в коем случае не должен знать о слабой крови наследника царского рода. «Ого! – удивился Александр Алфеевич, всегда считавший Романова немного “травоядным”, – Действительно альфасамцовость в нем прорезалась, что ль?» Но вслух лишь сказал устало: – Ну, вы-то здоровых детей мужского пола иметь не сможете. От этой жены. Алексею… ему до наследников еще дожить надо. Император на это замечание лишь вспыхнул глазами: – Есть мнение, что мы вообще поторопились! Поторопились афишировать некоторыми медицинскими «изобретениями» госпожи Богдановой. Британцам не с руки кричать о Королевском генетическом изъяне, но исследования с группами крови нашим «профессором в юбке» дадут пищу для догадок. – Ее медицинские программы тоже свернут? – Гладков увидел, что они практически пришли – у входа в здание уже вытянулся караул. Заметил и монарх, останавливаясь с намереньем довершить приватный разговор: – Кое в чем ей придется поступиться. Пока. Сейчас ученые светила к ее новаторствам особенно пессимистичны, так что на этой стадии дискредитировать некоторые преждевременные труды весьма легко… надеюсь, погубив интерес к исследованиям и других медикусов. И тут дело не только в моих личных интересах и интересах царского рода. Грядет мировая война. Давать в руки противнику медицинские знания, которые на порядки сократят его потери среди раненых в военных госпиталях, мы не имеем права! – и резко оборвал, дав понять, что тема исчерпана, повернулся, направляясь в здание штаба. Гладков чуть замешкался, изумившись очередным «ого!», подумав, глядя на прямую фигуру в военной шинели, которой лихо откозыряли бравые караульные: «А мы, оказывается, умеем быть практично жестокими!» Всегда честно считавший «последнего Романова на троне» не просто мягким, а едва ли не мямлей, профукавшим Империю, Алфеич вдруг понял, что… вот лично он, каперанг некогда Краснознаменного флота, чуть прихвативший штабным полковником ублюдочные ельцинские времена, ни разу не послал своих подчиненных на смерть. Как и ни разу не отдавал приказа – убивать. Ну, вот не довелось… «В отличие от этого, несомненно, трагичного в истории России человека. Которому придется еще не раз…» * * * После того как пути «Ямала» и «Арктической эскадры» разошлись, возможность дальней связи с Рожественским, естественно, была утеряна. Сам управляющий Морскими делами империи Федор Карлович Авелан теперь мог бы перебраться в свой кабинет – в министерство на Сенатской, оттуда и отслеживать развитие событий на Дальнем Востоке. Однако предпочел остаться на новом месте, в основном удерживаемый «невыездными» из Села «ямаловскими» материалами по перспективам развития флота, поскольку по долгу службы занимался еще и этими вопросами. – Ранее Стессель докладывал, – сухо начал Авелан, – что противник, обстреливая город и окружающие морские бассейны со стоящими в них нашими судами, досель вел огонь 120-миллиметровыми орудиями. Огонь перекидной – потому неточный и неприцельный. В том числе на японской стороне было замечено аэростатное оборудование, подобное тому, что было установлено нами в Порт-Артуре вкупе с мощной станцией беспроводного телеграфа «Телефункен». Но очевидно, что узкоглазые суетятся не для передачи дальних эфирных сообщений – это все делается для управления огнем с закрытых позиций. И все бы ничего, учитывая случайность накрытий и терпимость попаданий. Да только есть сведенья от нашего агента в Мозампо, что японцам помогают германские специалисты, так как сами басурмане не очень ладят с этим сложным воздухоплавательным оборудованием. – Германские? Ну, братец Вилли… – зло пробормотал Николай. Вроде бы тихо, однако все услышали. – В контрбатарейной борьбе, – продолжил Авелан, – эти меры позволили противнику частично подавить нашу мортирную батарею № 13, переброшенную с Золотой горы – с морского направления на сухо путное. Еще Стессель жалуется, что возвращение на корабли моряков, временно списанных на береговые укрепления Порт-Артура, не замедлило сказаться на обороне крепости в худшую сторону. Ко всему удачное наступление Гриппенберга и Линевича с Ляоляна не оттянуло японские войска от крепости, как ожидалось, а наоборот – противник только усилил нажим. И даже в этом случае «желтых» удавалось сдерживать… Управляющий Морским министерством сделал короткую паузу, посуровев лицом, выкладывая поверх своих бумаг новый лист: – Ночью пришла срочная шифротелеграмма, следом более подробное донесение! Японцы неожиданным штурмом взяли доминирующую высоту – гору Высокая. Не буду говорить, в какую цену это им стало, но все попытки отбить позицию не увенчались успехом. Теперь огонь 120-мм орудий становится прицельным, ситуация вышла к опасному пределу и на судах уже есть повреждения. Плюс японцы начали срочную передислокацию 11-дюймовых осадных мортир, а это и вовсе чревато! Мы попросту совершенно бездарным образом можем потерять боеспособность кораблей до подхода отряда Рожественского. – Что предпринимает контр-адмирал Витгефт? – помолчав, спросил император. – Какие соображения для выправления сей беды есть у вас, Федор Карлович? – Часть кораблей перебазирована на внешний рейд. Это временно вывело суда из-под тяжелого обстрела. Тем не менее, это ненадолго – японские орудия достреливают, к сожалению, и туда. Я же думаю – вывод эскадры в море в самый скорейший срок является мерой в высшей степени желательной. – В море! – Решимость Николая вдруг потухла. – Прорываться во Владивосток? Но тогда Рожественский, подойдя к Артуру, окажется со своими тремя кораблями против всего флота Того. Даже с учетом, что Витгефту удастся как-то повредить суда противника, мы будто подставляем врагу наши эскадры по частям. Неприемлемо! Но каковы вообще ожидаемые сроки подхода Рожественского? – Если исходить из последних сообщений международной прессы о «бесчинствах русских рейдеров на восточных коммуникациях Японии», а кроме Зиновия Петровича там больше некому быть… и ежели не произойдет каких-либо непредвиденных задержек – Рожественскому еще надобно не меньше пары суток, чтобы его отряд вышел на оперативный простор Желтого моря. Федор Карлович лишь на секунды призадумался, тут же отыскав самое простое и приемлемое решение для установления контакта «Арктической эскадры» с Порт-Артуром: – Во всяком случае, Витгефт может выслать «Новик» навстречу с предупреждением, что Тихоокеанская эскадра покинула артурскую гавань. На то имеем две оговоренные точки рандеву. – Простите, – подал голос Гладков, – а есть точная информация по повреждениям артурских кораблей от артобстрела, наряду с общей боеготовностью? – По боеготовности, в частности, штатному комплектованию орудиями, уже докладывалось ранее – все мелкие калибры свезены на сухопутный фронт. «Средние» же, что были сняты в пользу армии, по возможности возвращены на корабли. На боевых судах удалено все лишнее, горюче-огнеопасное… дополнительно заблиндированы боевые рубки, установлены щиты у открытых орудий. Эскадра уже приняла уголь, воду и прочее снабжение на дальний маршрут – Витгефт был предупрежден о скором выходе и соединении с Рожественским. Теперь по потерям от осадной артиллерии. Данные неполные, но в общем, – Авелан прибегнул к помощи конспекта, – до двадцати попаданий непосредственно по кораблям, не меньше десятка близких накрытий. Это пока малым, то бишь средним калибрам! «Ретвизан» получил пробоину – принял 500 тонн воды. Есть внешние повреждения, а также людские потери на других кораблях. Пострадал сам командующий, Вильгельм Карлович получил легкое ранение при попадании снаряда в боевую рубку флагманского броненосца «Цесаревич». И опять не повезло крейсеру «Баян»… собственно, Витгефт разумно решил вывести корабли в бухту Белого Волка, что недоступна для вражеского обстрела с суши, однако посланные на разведку «Баян» и канонерская лодка «Отважный» обнаружили, что бассейн бухты просто кишит минами. На отходе крейсер наскочил на мину, заполучив пробоину по правому борту. Затоплены угольные ямы, кочегарки. Корабль с потерей нормального хода в море выйти уже не в состоянии. На какое-то мгновенье Авелан опять замолчал, копаясь в своих бумагах, перекладывая их, сравнивая… сдвигая брови и вскидывая – хмуро и удивленно: – Вот ведь какая оказия выходит! Сходится! И «Ретвизан» объявленные тонны воды принял, и ранение Витгефта, и «Баян», невзирая на все усилия и предупреждения, небоеспособен. Все, как было в тех событиях, что передали с… – генерал-адъютант бросил взгляд на «ямальского» представителя, – что нам попало из хроники грядущего. Практически все повторяется, черт меня побери! – Вот и я о том же! – воскликнул Гладков, заметив, насколько последняя эмоциональность Авелана вызвала гримасу недовольства у Романова, который, на память, «черта» не то что всуе, а вообще никогда не упоминал. «Или тут дело в другом? Что ж, Авелан начал, я доскажу. Боюсь, что после этого Николашу, с его-то фатумом и верой в предначертанное свыше, еще больше перекорежит». И повторил уже более уверенно: – Вот и я о том же! Есть мнение, что континуум истории, то есть цепь непрерывных событий реальности, обладает собственным упрямством! Не желая меняться… с трудом поддаваясь на наши попытки вмешаться и исправить ее с оглядкой на послезнания! Александр Алфеевич видел, как при его словах о «неизменности истории» царь помрачнел, дернул рукой, осеняя себя крестом! Но упрямо продолжил: – Потому не удивлюсь, что прорыв Тихоокеанской эскадры во Владивосток не удастся и все пойдет максимально приближенно к уже случившемуся сценарию так называемого «Боя в Желтом море!» Ведь поглядите, какая сволочь! – Кто? – оторопел Авелан. – Да история же! – Со стороны, наверное, казалось, что человека из будущего посетил злой азарт. – Всего бы три дня и с появлением отряда Рожественского гарантированно обеспечивается необходимый перевес, чтобы переломить ход всего. Всего! Но нет! Эта гуттаперчевая мерзавка буквально понуждает, выгоняет Витгефта из базы раньше. При этом, как я понял, и Владивостокский отряд запаздывает, так как должен был выйти с расчетом на эти два-три дня. – Вы хотите сказать, что и Витгефт обречен, несмотря на наше предупреждение в бою находиться рубке, не смея показываться на мостике, и… – на Романова было больно смотреть. – Не факт, – Гладков понимал трагические переживания «последнего русского императора». И обнадежил, найдя первый попавшийся пример: – «Рюрик» погиб, но Трусов выжил. Возникала тяжелая пауза, наверное, необходимая каждому, чтобы обдумать… понять. Хроноаборигенам – запутанные рассуждения пришельца из будущего. Сам же Гладков витал в иных сферах, припутав к своим умозрениям чистую фантастику: