– В могилах? – В том числе. – Мила пожала плечами: – Но этим могилам по тысяче лет, блин, они давно утеряны, все это никому не вредит, но очень интересно и вообще прикольно, еще и деньги платят хорошие. А уж оставить с носом других игроков, обставив остальных Следопытов, – вообще конфетка. – Ты всегда работаешь на одного заказчика? – Нет, конечно. – Она подняла руку, предвидя следующий вопрос. – Меня нанимают разные люди, но никого из них я не знаю ни в лицо, ни по имени. Мне это вообще ни к чему. – И что ты забрала в том доме? – В монастыре? – Мила хмыкнула: – Да пачку каких-то писем, завернутых в старую тряпку. Тряпка истлела, видно, что там письма, но я не знаю, кому они и от кого и почему были спрятаны в печной трубе. Я их отправила заказчику на следующий день, не присматриваясь – зачем мне это? Иногда такие письма нужны Искателям, чтобы обнаружить Предмет. Понимаешь, Искатели работают сами по себе, ведь, чтобы дать координаты Следопыту, нужно точно знать, что Предмет есть. Информацию такую можно найти, и чем больше документов, тем выше шанс, что есть упоминание о Предмете. Ну вот в старом письме: дорогая сестра, вчера похоронили тетушку, церемония была устроена там-то, в гроб положили ее очки и молитвенник. Эти очки и молитвенник становятся Предметом. О нем сообщают Игрокам, те нанимают Следопытов, и Игра начинается. Или, например, в архиве заметка о постройке дома такого-то купца. И вскользь – о закладке в фундамент памятных монет или еще чего такого. Да что угодно может стать как Предметом, так и источником знаний о нем. – Зачем все это? – Игра такая. – Мила вздохнула. Понимания она не ждала. – Это лучше, чем просто в ящик пялиться. Реутов покачал головой. Он всегда удивлялся изобретательности граждан в придумывании разной фигни. – Чего только не делают люди, чтобы не работать… Почему ты ходила туда ночью? – В монастырь? Не ночью, а вечером. На работе задержалась, ну и Бруно выгуливала, он привык гулять по вечерам. Я туда поехала на удачу, было еще несколько вариантов. И все шло отлично, но потом приехали… эти. Ну а дальше вы знаете. – Ясно. – Реутов пытается как-то склеить в голове новые сведения, но выглядят они абсурдными. – Поверить не могу… я думал, ты наркокурьер. – Я?! – Мила даже приподнялась. – Вы в курсе насчет моей семейки, уверена, справочки навели. Никогда и ни за что я не ввяжусь в то, что приведет меня в тюрьму. Я выросла среди стаи злобных, примитивных и грязных животных и сделала все, чтобы никто из них и им подобных не коснулся моей жизни. Так оно будет всегда, аминь. Они намеренно обходят вопрос о сожженном бандите, которого загрыз Бруно. Они оба не готовы пожертвовать собакой, отстаивая сомнительную правду о загрызенном насмерть уголовнике, учитывая факт, что оба жгли его останки. – Ясно. – Реутов спрятал блокнот. – Так кто же тогда тебя заказал? Что ты видела? – Не более того, что было в моем ноуте, я туда слила видео, а из телефона удалила. – Мила ухмыльнулась: – А телефон тоже у вас. Я знаю, что можно восстановить, и вы там, умники, сделали это. – Ноутбук нами в квартире не обнаружен. – Реутов покачал головой. – Где он лежал? – В ящике комода, в гостиной. Всегда прячу – Декстер порой неравнодушен к проводам. – Значит, при первом нападении преступник его унес. – Реутов прикинул в уме возможности. – Значит, точно знал, где ты его держишь. Ты видела лица нападавших? – Нет, темно было, а я далековато стояла, так что никого из них я бы ни за что не узнала. О чем они там кричали, не поняла, но когда они ушли, я успела погасить парнишку. Правда, Бруно… – Он уже почти восстановился. – Реутов поднимается. – Мила, если ты что-то вспомнишь, звони сразу. Еще о Надежде хотел спросить… – Ничего не могу сказать. – Она вздохнула: – Надька – заноза в заднице, причем не только для меня, но я думаю, она была немного не в себе. Убить ее мог вообще любой, она же не выбирала выражений – никакого пиетета перед возрастом, общественным положением или полом она не испытывала, ляпала что попало когда вздумается. В общем, могла просто досадить тому, кому не следует, и даже внимания не обратить. А люди разные… – Ну да. – Реутов поднялся. – Отдыхай. И больше никакой самодеятельности. Надо что – скажи мне. – Ага. – Палата охраняется, так что спокойно выздоравливай. Но Мила его уже не слышит. Она думает о том, что если преступника не найдут, то ей некуда будет вернуться – убийца ведь не забыл о ней. Он не поленился дважды за один день напасть на нее, и его не остановило, что пришлось стрелять среди белого дня, в гулком парадном… Нет, лучше об этом сейчас не думать, а предоставить все полиции. В палату заглянула медсестра. Реутов уже видел ее, а потому его удивило выражение лица девушки. – Тут к ней пришли. – Медсестра заинтересованно покосилась на него. – А полицейский не впускает… Реутов посмотрел на Милу – нет, даже не слышит, думая о чем-то. Но если бы пришла Люба, медсестра бы так и сказала. Значит, это кто-то другой, а кто другой есть в жизни Милы, чтобы добраться сюда? Ну, кроме убийцы, конечно. – Впустите. Медсестра кивнула и скрылась, а через минуту в дверях показалась знакомая женщина, наряженная в больничный халат. Мать Кирилла Митрофанова, которого Мила выволокла с того света. Зачем посетителей заставляют надевать эти халаты, Реутов никогда не понимал, но то, что среди персонала есть специальный человек, который измазывает их зеленкой, он был практически уверен. – Вы… – Я мама Кирилла Митрофанова, Елена Михайловна. – Женщина с жалостью смотрит на Милу. – Мы встречались, помните? Это вы помогли мне… тогда. И ваша жена приходила, когда Кирюшу перевезли сюда. Мне нужно поговорить с девушкой, медсестра сказала, что она в сознании. – Я помню вас. – Реутов вспоминает эту женщину совсем другой – заплаканной и нервной, а сейчас она просто вымотана, но нервозности в ней нет. – Она еще очень слаба и сейчас устала. Женщина подошла к кровати Милы и присела рядом. Поправила одеяло, дотронулась до лба, проверяя температуру. Реутов понимает, что это машинальные движения, и есть в этом что-то простое и правильное, словно мать пришла к дочери. Только мать Милы ни за что не пришла бы к ней. Мила открыла глаза. – Это мать того парня, которого ты вытащила. – Реутов с опаской смотрит на лампочки, мигающие на мониторе устройства, к которому подсоединена Мила. – Она буквально на минутку, и будешь отдыхать. Мила смотрит на посетительницу немного удивленно. – Я вас прошу, не утомляйте ее. Реутов понимает, что Миле сейчас не нужен этот визит, но ему самому очень нужно потолковать с Кириллом Митрофановым, а иначе, нежели через мать, этого сейчас никак не сделать. Реутов чувствует себя полнейшим негодяем, но безопасность Милы вполне может зависеть и от того, что скажет Кирилл. – Я понимаю. – Елена Михайловна взяла руку Милы: – Девочка моя дорогая… я пришла только поблагодарить. Ты… спасла моего сына. Если бы не ты, его бы уже не было в живых. Как же ты тащила его, такая хрупкая, худенькая, а он ведь это помнит! – Ничего, нормально. Мила чувствует себя не в своей тарелке, у нее разболелась голова, и какой-то прибор тревожно запищал. Тут же материализовалась медсестра, вытолкала посетителей, и Мила погрузилась в теплую безопасную тьму, где не было места тревогам. За дверью реанимации, где время словно остановилось, больница живет своей жизнью. И хотя эта жизнь сопряжена с болью, все равно есть надежда. – Как Кирилл? – Уже на поправку пошел. – Елена Михайловна устало прислонилась к стене. – Денис Петрович, а ведь я вас так и не поблагодарила. Если бы не вы, Кирюша умер бы в той маленькой больнице, у них там ни оборудования, ни специалистов. А благодаря вам его нашли, перевели сюда и лечение оплатили. – Ну, нашел его капитан Семенов, который ведет следствие, а к лечению я точно отношения не имею. – Реутов хмыкнул: – Это благотворительный фонд оплачивал, там моя жена руководит. Елена Михайловна, мне бы поговорить с Кириллом. – Конечно. – Женщина вздыхает: – Я все понимаю, вам надо делать свою работу. – Мало того, – Реутов значительно поднял палец, – люди, которые это проделали с Кириллом, еще на свободе. А ведь они в живых его не собирались оставлять. Так что мне просто необходимо побеседовать с вашим сыном. Они прошли по коридору, спустились по лестнице. Ожоговое отделение встретило их лютой стерильностью и грудастой медсестрой гренадерского роста. – Вот эта палата. – Елена Михайловна указала на дверь в конце коридора. – Я, наверное, побуду тут, поговорите без меня. – Да, лучше мы вдвоем… Медсестра не могла стерпеть такого пренебрежения: – Я понимаю, что полиция, но бахилы и халат наденьте. – Она хмуро смотрит на Реутова: – Там один ваш уже пошел к нему. – Когда? – Да вот только что. – Медсестра кивнула в сторону палаты. – Чего толпой шастать, больной спит, и стерильность нарушать опять же… Куда без бахил?! Реутов резво обогнул медсестру и ринулся в палату. У него была доля секунды, и он ее использовал. Просто выстрелил, и шприц выпал из руки визитера, покатился по полу. Потом рухнуло тело, подплывая кровью. Кирилл Митрофанов проснулся и в ужасе смотрел на произошедшее круглыми детскими глазами. – Мам?! Мать, оттолкнув Реутова, бросилась к сыну, обняла его, словно закрывая от всего мира. Благополучный ребенок. Любимый мамин сын, которого внешний мир встретил не слишком приветливо. Совсем не так, как он ждал. Реутов хмыкнул. Он знал, глядя при первой встрече на мать, что Кирилл Митрофанов окажется именно таким – и не ошибся. Неплохо это – всегда все знать. По крайней мере для полицейского. 18