– Подполковник Реутов, осуществляю следствие по делу. – Вот как. – Рудницкая подошла к нему, словно крадучись. – Надо же, какие кадры у нас в полиции. Я просто глазам своим не верю. Подполковник, не хотите меня обыскать? Она вилась вокруг Реутова, и тот понял: дама что-то затеяла и надо принять игру. – Обыскать? – Он пожал плечами: – По процедуре, личный досмотр производится с санкции прокурора, лицом одного пола с обыскиваемым, в присутствии врача. – Зачем нам кто-то еще. Такая толпа – прокурор, врач, какое-то лицо… – Рудницкая запрокинула голову, зазывно улыбаясь. – Знаете, подполковник, иногда спонтанность в действиях может оказаться весьма приятной. – Ну, иногда – конечно. – Реутов улыбнулся. – Согласен, иногда можно найти там, где не ожидал. – У меня есть минут десять. – Рудницкая расстегнула пуговицу на блузке. – И хотя место не располагает, но тем интереснее. – Вы так думаете? – Реутов сделал шаг влево, зная, что камера пишет и так картинка выйдет лучше. – Но я не склонен смешивать работу с удовольствием. И лично я считаю, что с наследством вы торопитесь, Любовь Дмитриевна вполне может оказаться единственной наследницей. – Она такая милая, хорошая, все время улыбается, да? – Приятная девушка, согласен. – Реутов понимает, что сейчас должен сыграть очень осторожно. – А вот ваше нахождение здесь и откровения о возможном наследстве меня настораживают. Вам сейчас нужно покинуть место преступления, но будьте готовы к тому, что вас вызовут для дачи показаний. – Да? – Рудницкая подняла брови. – Ну, ладно. Что-то мелькнуло в ее лице, и Реутов отпрянул за секунду до того, как когти метнулись к его лицу, понимая, что сейчас запросто мог оказаться с располосованным лицом и без глаз. – Ну, ладно же! Дама рванула на себе кофточку – затрещала ткань, отлетели какие-то стразы, – и психопатка истошно завизжала: – Спасиииите!!! Аааааааааа, спасииииитееее!!!! Метнувшись к двери, она упала, покатилась по полу, с размаху несколько раз ударилась лицом о пол, из разбитого носа и губ потекла кровь, а истеричка растрепала себе волосы и забилась в угол, не прекращая истошно визжать. На лестнице затопали, в квартиру вбежал высокий пожилой мужик, вслед за ним тощая остроносая барышня и спортивного вида парень. Рудницкая всхлипывала в углу комнаты, размазывая кровь, текущую из разбитого носа. – Что здесь происходит?! Пожилой метнулся к всхлипывающей бабенке, а парень, увидев Реутова, притормозил. – Я уже вызвал полицию. – Он смотрит осуждающе. – Скоро будут. В коридоре показался наряд – видимо, патрульные были недалеко. – Танюша, что случилось? – Он… – Рудницкая ткнула пальцем в Реутова. – Я вошла, а он был тут. Я сказала, что Надя – твоя дочь и я пришла взять ей одежду для похорон, а он набросился на меня. Я сопротивлялась, Дима, я… Патрульные, узнав Реутова, притормозили. – То есть вы сейчас при свидетелях утверждаете, что полицейский офицер попытался вас изнасиловать? – Патрульный покосился на Реутова, и тот кивнул – продолжай, мол. – И нанес вам телесные повреждения? Вы готовы пройти экспертизу и написать заявление? – Да. – Рудницкая всхлипнула, прижимая к разбитому носу платок мужа. – Я, конечно, готова. Просто я очень испугалась, он такой огромный, что я против него могу сделать, во мне сорок килограммов веса. – Конечно. – Патрульный снова покосился на Реутова, и тот кивком подтвердил, мол, давай. – Что ж, проедем в отдел. Граждане, вы свидетели? – Просто прибежали на крик. – Парень пожал плечами: – А так мы не видели ничего. Он уже сообразил, что происходит нечто странное, и когда его спутница, уже вдохнув воздуха, попыталась возразить, ощутимо толкнул ее, и та в прямом смысле слова сдулась, озадаченно взглянув на мужа. – Пройдемте в машину, граждане. – Патрульный растерянно посмотрел на Реутова: – А вы… – А я своим ходом, прямо за вами. Патрульный развел руками и кивнул. – Негодяй может скрыться. – Это подал голос пожилой мужик. – Я… Таких уродов, как ты, расстреливать надо. – Я бы не торопился. Почему-то все, кто ратует за расстрелы, уверены, что окажутся со стороны приклада. – Что?! – Ничего, мысли вслух. – Реутов ухмыльнулся, глядя на разбитое лицо Татьяны Рудницкой. – Художественно, да. Вот кому надо в Голливуд, а я так, рядом постоял. Рудницкий рванулся в сторону Реутова, но патрульный перехватил его: – Не надо, гражданин. Пройдемте в отдел, там все выясним. Патрульные увели всхлипывающую «пострадавшую», ее супруга и свидетелей, Реутов засмеялся и взял с полки телефон. Камера исправно работала, и он остановил запись. – А теперь я выясню, зачем ей все это понадобилось. Что-то она скрывает. Реутов запер квартиру Надежды и опечатал заново. Это пока еще место преступления, и он решил, что вернется сюда снова. Что-то он упускал, и это ощущение раздражало его. * * * Люба чувствовала себя не очень уютно. Ее беспокоили мысли о Женьке, о том, что придет Леонид осмотреть собаку, а ее дома нет, и о том, что надо бы купить животным еды и Женьке фруктов. А еще похороны Нади нужно будет как-то пережить, встретиться там с отцом и этой его… женой. И дядя Андрей отчего-то очень нервничает, а у Любы о нем сложилось совершенно иное мнение, а тут дядя очевидно расстроен… Женьку скоро надо кормить обедом, укладывать на дневной сон, а она здесь, и уйти никак. Неловкость ситуации усиливается тем фактом, что они с дядей очень редко общались, а теперь он отчего-то расстроен. А Люба не привыкла никого расстраивать, Отец всегда был отстраненным и ни во что не вмешивался, даже когда Надя принялась бунтовать против невесть чего и втянула в этот бунт Любу, которая ничего подобного не хотела. Но отец как бы наблюдал со стороны, а потом, когда он женился вторично и в новой семье родился ребенок… Ну, тут уж его новая жена быстро отвадила от дома падчериц, мотивировав это тем, что они – взрослые лошади и вообще отрезанный ломоть, а у них тут полноценная семья. Сама Люба не стремилась, ведь и раньше отец в ее жизни присутствовал просто как статист. Отец тоже не настаивал, и так оно остается по сей день. Просто с дядей была такая же история, и Люба это принимала как должное. Но сейчас она ощущала неловкость, потому что, если человек так расстроен, значит, ему не все равно. – Дядя Андрей, я… ты знаешь, я пойду, наверное. Ты занят, а я ввалилась к тебе, и… – Люба, я… нет, сиди. – Бережной взялся за чайник. – Я рад, что ты пришла. Понимаю, что не был хорошим дядей – да никаким не был, – но еще не поздно все исправить. Ты передо мной ни в чем не виновата, как и Надя, и с моей стороны было эгоистично и недостойно выбросить вас обеих из своей жизни. А ведь если бы я так не сделал, то Надя, возможно, была бы сейчас жива. – Нет, – Люба покачала головой. – Надя свой путь выбрала сама уже давно, и она шла по нему, никуда не сворачивая, не слушая никаких доводов, ей это просто было не нужно, она хотела так жить, ее все устраивало. Так что ты напрасно себя казнишь. А я… ну, я понимаю, что… Дверь открылась, и в комнату заглянула секретарша: – Андрей Михайлович, подполковник Реутов приехал. – Она вдруг хихикнула. – Извините, там какие-то ваши родственники, Рудницкие, что ли, и он сказал… – Где они? – В кабинете номер три. – Секретарша многозначительно округлила глаза: – Реутов сказал, вам надо это увидеть. Люба вскочила, Бережной вышел из-за стола, и они вместе вышли в приемную, а потом пересекли коридор. – Сюда. Бережной вошел в небольшую дверь, за которой оказался еще один коридор, довольно тесный. – Если есть необходимость записать допрос или разговор, вот отсюда съемка и ведется. – Бережной взял Любу за руку. – Ага, пришли, теперь тихо. Он открыл еще одну дверь, и они оказались перед стеклянной панелью. – Они нас не видят и не слышат. Люба вздрогнула – прямо перед ней сидит отец. Раскрасневшийся, возбужденный, он тяжело дышит, и ей становится жаль его. Если бы не стекло, Люба могла бы дотянуться до него рукой, – но разделяет их не только оно. Отец сильно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Что он здесь делает и почему у него за спиной стоит полицейский? А за столом сидит его жена, отчего-то растрепанная, в изодранной одежде, под глазом уже начинает наливаться синяк, нос и губы опухли. Напротив расположился следователь – жена отца что-то говорит, всхлипывая, а он записывает и участливо кивает. Рядом с ней стоит женщина-полицейский. – Что… – Тихо, Люба, сейчас поймем. Бережной нажал на какую-то кнопку, и в помещение ворвались звуки.