Люба так похожа на его мать, что сердце Бережного сжимается. Его собственная дочь не похожа на его мать, он сам не похож, а племянница… Старая боль вернулась, и Бережной понимает – Люба ни в чем не виновата, она, скорее всего, даже не знает, что произошло тогда, осенней ночью, когда все изменилось навсегда, страшно и непоправимо, расколов их некогда счастливую семью и отобрав у него всех, кого он любил – в один момент, сразу и навечно. Именно тогда Бережной понял, как можно возненавидеть кого-то так сильно, что одно упоминание об этом человеке заставляет кулаки сжиматься в невысказанной и неизбытой ярости. Но Люба не виновата, конечно. И нужно периодически об этом напоминать самому себе. – Вот, бери печенье, моя жена его печет просто гениально. Люба вежливо кивнула и потянулась за угощением. «У нее глаза моей матери. – Бережной чувствует, что в висках застучало и перехватило дыхание. – Глаза… совсем такие, и вот эти длинные загнутые ресницы… она пахнет очень похожими духами, и прическа… я с ума схожу, наверное». – Дядя Андрей, тебе плохо? Любины глаза смотрят на Бережного встревоженно, рука, так и не взявшая печенье, потянулась, тронула его за плечо, и он дернулся, как от удара током. – Прости. Бережной понимает, что ведет себя как дурак, как истеричная барышня и пугает Любу, но эта дверь так долго была закрыта, что он уже и забыл, какая боль таится за ней. Он всегда гордился своим умением держать себя в руках, в любых обстоятельствах сохранял выдержку, но сейчас понял, что есть предел и его силам. Нет, так нельзя, Люба не имеет отношения к тому, что произошло много лет назад, задолго до ее рождения, и тем не менее он годами манкировал своими обязанностями дяди. Но сейчас его племянница в беде, вторая убита, а он даже толком не знал их обеих. Но так не должно быть. – Я должен объясниться. – Бережной наливает Любе чай и садится рядом. – Ты должна знать, чтобы понимать, почему… ну, почему все так. Горячий чай с запахом жасмина отлично подходит для разговоров, но Бережной медлит, потому что есть двери, которые проще держать закрытыми. 9 – Организм убитой сильно изношен. – Патологоанатом осуждающе хмурится: – Есть такое понятие – биологический возраст. Так вот: у этой женщины он не соответствует заявленному. По документам ей тридцать лет, а фактически ее организм изношен так, словно ей все шестьдесят. Я тебе скажу больше: если бы она не была убита сейчас, все равно прожила бы крайне мало – максимум год, но скорее полгода. – Она была больна? – Проще сказать, какой орган у нее здоров. Убил бы ее цирроз печени, кардиомиопатия или аневризма мозга – тут можно лишь гадать. И хотя я все-таки голосовал бы за аневризму, но в данном случае это уже сухое теоретизирование, потому что умерла дама от отравления веществом, замедляющим сердцебиение. – Токсикология просто выявила следы или все-таки можно определить формулу? – Именно – следы, действующее вещество, но на фоне препаратов, которые я обнаружил в организме барышни, удивлен, как она не умерла гораздо раньше. В том и дело, что это вещество оставляет следы, просто надо делать анализ, который не входит в перечень стандартных тестов. И знаешь еще что… Я уже видел такое. В смысле, химический состав вещества – в середине девяностых, я тогда работал здесь санитаром и учился в меде. Был отчет, в котором фигурировала именно такая формула. Тогда убили какого-то известного бандита, но точно не помню, я покойников вообще не запоминаю, а вещество – да, уж больно формула интересная. И составить его можно из абсолютно доступных препаратов, которые есть в любой аптеке. Ладно, Денис Петрович, вот тебе копия предварительного заключения, окончательную версию пришлю завтра, кое-что проверю. – Хорошо, обнаружишь что-то еще – позвони. – Реутов спрятал документ в папку. – А что по пострадавшей Сокол? – В крови следы того же вещества, что и у первой. – Патологоанатом пожал плечами. – И единственное, что могло ее спасти, – немедленная инъекция адреналина. Скажи мне, какой нормальный человек носит с собой ампулу адреналина? Это не валидол или таблетки от головной боли, а очень специфический рецептурный препарат. Кто и зачем носит его с собой? – Ну, как видишь, есть такой человек. Патологоанатом засмеялся: – Это единственное, что могло спасти жертву, и я представить себе не могу, до чего обозлился киллер, когда понял, что его цель жива и даже здорова. Я бы денег дал, чтоб посмотреть на его лицо в тот момент. – Василий Сергеич, ты маньяк. – Реутов фыркнул, представив себе патологоанатома, оплачивающего сомнительное зрелище. – Ладно, я поеду дальше. – Ага, езжай. Увидимся. – Ты хоть понимаешь, что из твоих уст это звучит двусмысленно? – Ага. – Патологоанатом засмеялся. – Но мне тоже положены маленькие радости. Посмеиваясь, Реутов сел в машину и выехал из ворот морга. Он хотел еще раз осмотреть место преступления. Он часто делал так – приезжал на место, когда его покидали эксперты, медики, сотрудники. Любое преступление сразу собирает кучу народу, и у каждого своя функция, но Реутову иногда нужно просто приехать туда, где стряслась беда, и подумать. Представить, как жили там люди, пока все не случилось и их жизни не изменились навсегда. Потому что очень часто случается, что жертва убийства сама предприняла какие-то шаги, чтоб стать жертвой. При этом он был очень далек от обывательского убеждения в том, что, дескать, люди сами виноваты в том, что с ними происходит беда. Ну, вот как сказать жертве изнасилования – а не надевай короткую юбку или жертве ограбления – не надо было носить золотые украшения. Реутов был убежден: любой человек имеет право носить что угодно, ходить там, где ему надо и когда захочет, и никто не имеет права посягать на его имущество, жизнь, здоровье или половую свободу. Но убийство – если это не сиюминутная ссора пьяных вдрызг собутыльников – всегда имеет мотив и бенефициара, который выигрывает от смерти жертвы. В данном случае от смерти Надежды Рудницкой выигрывала ее сестра Люба, это мотив явный и очевидный: как единственная возможная наследница, Люба вполне могла бы… Но дело в том, что Реутов успел познакомиться с Любой, и стало ясно: она ни за что не убила бы сестру. Не ради квартиры, по крайней мере. А другого мотива Реутов пока не видел. Ну, разве что предположить: Надежда так достала соседей, что они скинулись на киллера. Реутов обошел запыленную берлогу, где обитала Надежда. Осмотрев место преступления, полицейские слой за слоем разобрали картины, находящиеся в квартире, и Реутов невольно принялся их изучать. Безусловно, у Надежды был талант. Но она использовала его, чтобы изображать разную жуткую хрень: зомби, Апокалипсис, куски гниющей плоти в разрытой могиле, разбитый гроб и снова гниющий труп, мертвые дети, столы в прозекторской с расчлененными трупами… Реутова передернуло от отвращения, до того реалистично были выписаны все подробности. Он вдруг некстати вспомнил рассказ Лавкрафта «Модель для Пикмана», и ему стало неуютно. Реутов нахмурился, отгоняя наваждение, – он был абсолютно не склонен к истерикам и страхам, а потому еще раз осмотрел содержимое шкафов. Убогая одежда – в основном джинсы и толстовки, минимум косметики, два рюкзака, из которых вытряхнули содержимое, состоящее из грязной расчески, кучки рекламок и шариковых ручек. Книги в квартире были исключительно по искусству, и, судя по всему, ничего другого покойная не читала. Телефон Надежда использовала обычный, кнопочный, и проверка показала, что сестры не созванивались по крайней мере два последних года. – Ну, общего у них все равно было мало. Кроме одинаковой ДНК. – Реутов поймал себя на том, что говорит сам с собой. – А гены сгруппировались вообще очень своеобразно – словно доктор Джекилл и мистер Хайд. А ведь в детстве вас принимали за близнецов, вот что хочешь поставлю на это. Никаких фотографий в квартире не обнаружилось. Надежда, похоже, отринула все мирское, включая семейные связи. Реутов услышал, как входная дверь, которую он за собой не запер, открылась. Осторожно переместившись, он увидел, что в квартиру проскользнула дамочка лет сорока, невысокая, субтильная, с быстрыми рысьими глазами на смугловатом лице и коротким, агрессивно торчащим носом. Оглядываясь, она прошла по коридору, брезгливо морщась. Реутов понимает, что это вряд ли какая-то приятельница покойной Надежды – одета дамочка довольно дорого, хоть и вульгарно. Он достал телефон, поставил его на запись и прислонил к ряду книг на полке – отсюда камера «видит» всю комнату. Реутов предпочитал обзаводиться видеофиксацией всех своих контактов с незнакомыми гражданами. – Кто вы и что здесь делаете? Дамочка взвизгнула и шарахнулась в сторону. Отчего-то Реутов терпеть не мог таких вот теток. Он и сам не понимал природы своей неприязни, но факт оставался фактом: субтильные барышни с раскосыми глазками и острыми носами вызывали у него какое-то инстинктивное отторжение и категорическое недоверие. Дама резко умолкла, уставилась на Реутова, и пока она его рассматривала, ее глаза все больше округлялись. – Что вы делаете в опечатанной квартире? – Он поймал себя на том, что было бы неплохо, окажись тетка убийцей. – Это место преступления. – Откуда мне знать, что нельзя. Голос у нее оказался под стать внешности – высокий, с истеричной ноткой. – Опечатанная дверь не навела на нужные мысли? – Печать снята, а я должна была посмотреть. – Кто вы и зачем сюда пришли? – Я Татьяна Рудницкая, мачеха покойной. – Она оглядела пострадавшие от грязи джинсы. – Вторая дочь только вчера соизволила сообщить отцу, идиотка. Ну, я пришла взять какие-нибудь вещи, чтоб отвезти в морг и оценить фронт предстоящих работ. – Фронт работ? – Квартира теперь отойдет Дмитрию, и я пока не решила, продадим мы ее или будем сдавать. Но в любом случае какой-то ремонт придется сделать, и я пришла посмотреть, а тут открыто, я и вошла. Не сходится. Реутов мысленно ухмыльнулся – замки сменили, открыть ключом дамочка не пыталась, а значит, старых тоже не было. Пришла наугад – а вдруг выгорит, и вот удача. – А с чего вы взяли, что квартира отойдет вашему мужу? – Надежда была не замужем, детей у нее нет, кому же еще? – Сестра имеется, если мне не изменяет память. – Ой, я вас умоляю, эта инфузория вообще не в счет. – Бабенка ехидно хихикнула: – Отец на нее прикрикнет, и все. Реутов покачал головой – вот эта тетка запросто могла нанять киллера для Надежды и для Любы тоже. Он знал такой тип людей: жадные, беспринципные, на все готовые ради денег, но осторожные и трусливые. Да, именно Татьяна Рудницкая идеально подходит под профиль заказчицы, но тогда чем ей помешала Милана Сокол? Нет, не сходится. – А вы кто вообще? – Рудницкая игриво склонила голову. – Только не говорите, что охранник, я не переживу. Вам бы в Голливуд податься. – В Голливуд? – Реутов засмеялся: – Думаю, там обойдутся без меня. – Так кто же вы? Он давно привык к тому, как действует на женщин, и его это иногда забавляло. Но не сейчас.