– Я не хочу другого учителя, - мальчик хмурится, и дефекты его речи на эмоциях усиливаются. – Вова, мне пока нужно уехать. Так бывает, зайчик. Но ты не сдавайся, старайся дальше. Обещаешь? Я, блин, тоже скучать буду. Он кивает, не хочет больше говорить сейчас. Меня и саму от эмоций слёзы душат. Вот вам и “просто работа”. Не научилась я так пока. Мы с Вовой жмём друг другу руки, и я ухожу, больше не оборачиваясь. Решение о переезде далось мне непросто. Макарский быстро свернулся в Волгограде после побега Катерины и собрался в Москву, оставив тут заместителя развивать бизнес. И Богдану, соответственно, как начальнику его службы безопасности, нужно было возвращаться. Да и вообще, там у него дом, там его личный бизнес. Это бы всё-равно рано или поздно случилось. И меня он позвал с собой. Точнее, поставил в известность, что я еду. А когда понял, что с безапеляционностью в тоне перегнул, стал уговаривать, целовать да обнимать. Ну а что я? Я согласилась. Да у меня и выбора-то особенно нет. Богдан отец моих будущих детей, он хочет заботиться о нас, а кому я тут нужна? Никому. Только что Вовчику Бублику и ещё десятку таких детишек. Но я не их мама, я просто педагог, на замену мне найдут другого. А мне о своих детях думать надо. Но и положа руку на сердце, дело не только в беременности. Богдан мне нравится. Очень. Просто как мужчина, как человек, как партнёр по жизни. Не могу сказать, что я влюблена в него до подросткового визга, но ведь любовь не всегда вот так может резко нагрянуть. Иногда она подбирается тихо и мягко, не простреливает стрелой в сердце, а обволакивает его теплом и лаской. Мы оба обожглись, были обмануты. Иллюзий к жизни не питаем. Но мне нравится то, как мы складываемся с Медведем в пазл. Возможно, в будущем мы станем большой крепкой семьёй. Это ли не счастье? Я выхожу за школьные ворота и подхожу к машине, в которой меня уже ждёт Богдан. Залезаю внутрь и громко выдыхаю. – Ну что, Белочка, справилась? – Угу, - киваю, а у самой в горле горечь плещется. – Раскиснуть надо? – Угу, - снова киваю и шмыгаю носом. – Ну иди сюда. Медведь раскрывает объятия, и я прижимаюсь к нему. Плачу немного, но быстро успокаиваюсь. Мне нужно было отпустить эту часть жизни. Потому что работа, как ни крути, это часть жизни. – За сумками и к бабуле твоей? – Да, - вытираю пальцами подтёкшую тушь. - Только давай заедем в супермаркет за водой. – Без проблем. Богдан выруливает с парковки за школой и ведёт машину к трассе. Только вот оказывается, что коммунальщики перерыли, поэтому тут временно перекрыто. Медведь съезжает рядом на грунтовую, но там тоже не проехать. И то ли он резко разворачивает машину, то ли что оно такое, но мне вдруг резко дурнеет. Тошнота подкатывает к горлу так стремительно, что я прихлопываю ко рту ладони. – Эй, ты чего? - встревоженно спрашивает Богдан, резко дав по тормозам. Я приоткрываю дверь и глубоко вдыхаю. Тошнота отступает так же резко, как и накатила. Странное дело. – Что-то замутило, - тру пальцем переносицу. - Но уже нормально. Богдан в ответ молчит. Я поднимаю на него глаза и вижу к своему удивлению, что он улыбается? – Что? - спрашиваю недоумевая. – Началось, наверное? Сначала я не совсем понимаю, о чём он, и только спустя пару секунд до меня доходит, что Медведь радуется моему токсикозу. – Считаешь это милым? - сердито складываю руки на груди. – А вот и нервы, - снова лыбится верзила. - Клубники с селёдкой ещё не хочется? И вот бы рассердится, но как-то не выходит. Вместо этого я начинаю смеяться. – Пока нет, - даже напряжение как-то спадает. - Но шаурму я бы затоптала. – Ну тогда сначала за шаурмой, - подмигивает мне и снова заводит машину, только в этот раз лавирует между кочками и ямками уже осторожнее. 23 – От это ты, Каришка, да дровосека себе нашла, - по-доброму смеётся бабуля, вытирая стол и выглядывая в окошко. Я как раз вылавливаю из большой кастрюли на плите вареники и складываю их в миску, и тоже смеюсь ей в ответ. Уже самой не терпится скорее съесть парочку. Бабуля знатные вареники готовит: и с картошкой, и с творогом, а летние, с клубникой, так вообще закачаешься. А заправка с маслом и с жареным луком к ним - и всё, можно опомниться над пустой миской. К бабуле приезжать опасно надолго, можно потом в свои вещи и не влезть. Богдан во дворе колет дрова, сбросив куртку и засучив рукава джемпера. Ну правда дровосек - мощный, здоровенный, бородатый. Я даже глаза опускаю, чтобы бабушка не заметила вдруг ещё моих эмоций. А они у меня даже лишь наблюдая за Богданом в окно, вон какие жгучие. Хоть самой кардиган снимай - жарко. – Не то что Колька этот твой - дрищ, - бабуля за словом в карман никогда не лезла и особой симпатии к моему почти бывшему мужу никогда не испытывала. - Ещё и говнистый. Не мужик, а сварливая баба какая-то. Верно, что ты с ним разбежалась, онучка, нам така кров в правнучатах не нужна. Бабулино “онука” звучит как всегда ласково. Во время Великой Отечественной войны бабушка была ребёнком и вместе со своей матерью и ещё четырьмя сёстрами попала в эвакуацию. Десять лет почти они прожили то ли на Херсонщине, то ли на Хмельнитчине - путаю я всё время, а переспросить стыдно бывает, для бабушки это важно, а потом вернулись обратно под Сталинград. Но даже спустя много десятков лет от бабушки можно услышать частенько проскакивающие украинские слова. – Да ну его, ба, - отмахиваюсь, - Кольку-то этого. Не хочу о нём и говорить. – И правильно, - одобрительно кивает бабушка. - А такому дровосеку и рожать не страшно. И подмигивает, глядя на мой живот. Абсолютно, вообще-то, плоский живот! И как она поняла? А ведь поняла, не просто так сказала. Ну бабуля! – Иди давай, онучка, зови Богдана, будем есть, - кивает бабушка в сторону двери. - Да не забудь набросить куртку. И капюшон! - добавляет вслед, когда я уже в предбанник выскакиваю. Заботливая, как и всегда. Хочется рукой махнуть, осень-то тёплая, но вдруг передумываю. Не за себя одну теперь ответственность несу я. Нас трое. Так что набрасываю на плечи курточку, на голову капюшон и выхожу во двор. Дворик у бабушки чистенький, ухоженный, клумбочки уже убраны к зиме, розы прикопаны. Она всё тут одна, ни минуты не посидит. Как же я скучать за ней буду. Я и тут, к стыду своему, приезжала нечасто, хорошо если раз в две недели, а теперь-то вообще как? Эх. Прохожу за угол дома к хозяйственной части двора, где в поте лица работает Богдан. Он как раз заносит топор высоко, а потом с силой опускает его на полено, то раскалывается на две части и падает рядом с пеньком. – Капюшон плотнее натяни, Белочка, ветер тут из-за угла, - поднимает на меня взгляд. Ну какой же он всё-таки. Мне даже как-то не по себе чувствовать прилив возбуждения в бабушкиной обители. Но от этого ощущения никуда не деться. Богдан действительно шикарен. И с оружием в руках, пусть я видела его с простой пневматической винтовкой, и за рулём шикарного автомобиля, и вот за такой простой мужской работой. Ну и в других… определённых вещах он тоже шикарен. – Бабушка есть зовёт. – Три минуты, сложу дрова. Он сгребает колотые дрова в охапку и укладывает в поленницу, прикрывает их брезентом и отряхивается. – Голодный? - торможу его, когда подходит ближе, и беру за руку. – Как волк, - ухмыляется и целует меня в губы. – Медведь, - шепчу в спину, хихикнув, когда Богдан проходит вперёд по дорожке. – Чего? - переспрашивает, обернувшись. – Ничего, - снова улыбаюсь и показываю язык. Ребячество, знаю, но мне так хорошо. Грустно, конечно, что это перед отъездом, но всё равно на душе так приятно от того, что рядом самые близкие - бабушка и Богдан. Да, именно так. За столь короткое время этот мужчина стал для меня очень близок. Мне страшно думать, что это может измениться, но сейчас я чувствую сильную опору в нём. Такой себе жизненный столп, твёрдый монолит, который не под силу сокрушить никаким жизненным ветрам. — Садись, Богдаша, - кивает бабушка, а сама как раз выливает ароматную заправку к вареникам. - Наработался, поесть пора. — Это я всегда за, - улыбается Медведь и усаживается поудобнее. Ест с аппетитом. Ну ещё бы, это же бабушка готовила. — С нами не хотите, София Андреевна? - спрашивает неожиданно, что я даже дар речи теряю. Бабуля расцветает от такого предложения, но отрицательно кивает головой.