– Отчего мы не наряжены достойным образом, Аолия? – Вообще-то традиционно в театр ходят в праздничной одежде, – проходя к своим местам, шепнула девушка. – Так принято. Но сейчас правила стали более демократичными, так что нас никто не выгонит. Не загоняйся. – Женщина, ты должна купить мне одежду для театра! – Разбежалась… – И себе! – настаивал он, ароматно дыша парами «Гринбергена». – Хорошо, хорошо, обязательно, – не стала спорить блондинка, боясь, что и здесь её заставят петь. – Только в следующий раз, ок? Тяньгоу с высунутом языком бегала за голубями. Она пряталась в сугроб, а потом резко выпрыгивала из него на теплотрассу, где они кучковались, чтобы согреться. Сизые голуби все как один взлетали в воздух с тёплых насиженных мест, осуждающе и гневно курлыкая. Тем не менее, сделав небольшой круг, тупоголовые птицы с завидным упорством садились на прежние места. Собака хохотала заливистым лаем, хватала ртом крупные снежинки и размышляла, не шугануть ли попутно вон ту наглую рыжую кошку, дремлющую на водопроводной трубе. Кошка сонная и толстая, так что вряд ли она сможет быстро убежать… «Я теряю свою природу! Я забываю, что я – демон!» – внезапно с беспокойством подумала Тяньгоу, но тут же автоматически подняла лапу и с наслаждением почесала себе за ухом. Быть собакой – здорово! Погасла большая люстра в полном зале, под классическую музыку и поощряющие аплодисменты разъехался занавес. Специальные прожекторы разноцветными огнями осветили сцену. Почему-то знаменитый балет по бессмертной пьесе Шекспира был подан в славяно-готической произвольно авангардной манере. Скифские бабы, египетские пирамиды, солярные знаки и животные боги. В общем, что курили декораторы – загадка почище бинома Ньютона… – Смотри, дело происходит в Вероне, это Италия. Вон то семейство – Монтекки, а это – Капулетти. Они друг друга не любят, – на ухо шептала блондинка китайцу. – А вон тот, в серых колготках, с высокомерным лицом, – за Монтекки. Не помню, как его зовут. Но не важно, его всё равно скоро убьют. Сунь Укун осторожно указал на подпрыгивающего танцора, изящно отставившего ножку: – Этого? – Да. А этот, с неприличной попкой (блин, какие мышцы!), – сам Ромео, он любит Джульетту. Нет, не ту красивую, а ту, которая худая, слева в белом. Не тычь пальцем в артистов, это неприлично. – Штаны этих танцующих мужчин тоже неприличны, – резонно заметил китаец. – Они же обтягивают все изгибы их тела, сжимая органы! Видишь, как они выпирают?! Это же опасно, кровь застоится, станет мёртвой, и у несчастного сначала посинеет, а потом и отвалится самое мужское естество! Он кивком головы указал на вертящегося на одной ножке Ромео. – Не переживай, ничего ему там не пережимает, они все туда вату подкладывают, – махнув рукой, шёпотом успокоила блондинка. – Смотри лучше. Сейчас они познакомятся. – Они молчат? – Да, они знакомятся молча, в балете всё молча, тут вообще принято молчать, на нас уже косятся. И не показывай пальцем, говорила же! Ну да, у Джульетты полупрозрачное платье, и что с того? – Мне за неё холодно. – А ей там жарко! Вон смотри, Ромео с другом пришёл на праздник к Капулетти в их родовой дом. – А почему на стенах этого дома висит золото египтян? – Потому что художник так нарисовал декорации, не придирайся к мелочам! – Но он нарисовал неправильно! – Он художник, он так видит, ну или пьяный был, отстань, следи за действием. Все пляшут, всем весело. Но им пора линять. Тот, который племянник, в коричневых колготках, явно что-то подозревает. Видишь, какое у него высокомерное лицо и презрительные прыжки? Недовольная женщина с театральным биноклем, сидящая рядом с Ольгой, возмущённо цокнула, напомнив, что в театре нужно соблюдать тишину. Девушка извинилась, а потом снова повернулась к китайцу: – Сейчас, смотри, он в неё влюбляется. – Женщина, ты посмотри, как он бьётся в конвульсиях, как выгибается всё его тело! Какая любовь? Этот несчастный просто обезумел! – Нет, я тебе говорю, он так влюбляется и пытается это показать своим танцем. Великий Мудрец недоверчиво фыркнул. – А я тебе говорю, что это танец. Прекрати всё критиковать. Бесишь меня. Всех бесишь. Вон они уже вышли на улицу. Сейчас там будут пляски и дуэль. …На сцене дружно танцевали девушки в итальянских нарядах, призывая к себе танцовщиков-мужчин. Но мужчины, видимо, решили, что просто танцы – это скучно, а вот выяснять отношения в танце – намного веселее и интересней. Один сказал другому что-то обидное, обличительно указав на него пальцем. Второй кинулся было в драку, но его удержали друзья в смешных коротеньких плащиках. Первый тоже отошёл к своей компании, и они все картинно замерли под музыку. Пауза несколько затягивалась…. – Вспомнила! Тибальд! Сейчас Тибальд убьёт его друга, а Ромео в свою очередь замочит Тибальда! Ну и всё! Стоп… А это ещё кто?! Откуда-то из-под потолка на сцену вылетела черноволосая узкоглазая девушка в розовом китайском халате и, размахивая длинными рукавами, как крыльями, упала прямо в объятия Ромео. Танцовщик еле удержал её, удивлённо хлопая глазами и попятившись к кулисам от такого неожиданного утяжеления. По сюжету такого не было… Мгновением позже из-за кулис, из оркестровой ямы и опять же с потолка на сцену слетелось ещё пятеро девушек, так что теперь у каждого танцовщика на руках была своя китайская красавица в национальном. «Итальянские» девушки слегка поднапряглись. Кое-кто из балерин на всякий случай уже начал засучивать рукава с явным намерением в кулачной драке отстоять своих партнёров. Зрители взволнованно зашептались. – Новое прочтение, новое прочтение… – доносился шёпот откуда-то с задних рядов. – Гениально! – Какая пошлятина! – Руки прочь от Шекспира! Он свят! – Режиссёр, браво! – Сра-мо-та-а! Некоторые из убеждённых завсегдатаев возмущённо покидали зал. На сцену выбежала удивлённая Джульетта, которой вообще не должно было быть в этой сцене. Её грозный отец, разодетый в богатое платье, в скифском шлеме а-ля всадник Гондора, с густо подведёнными глазами, вышел из-за кулис вслед за сценической дочерью и с чрезмерно перекошенным от «праведного гнева» лицом попытался стянуть за ногу узкоглазую красотку с рук Ромео. Тогда китаянки громко рассмеялись противными тонкими голосами и дружно взмыли вверх, отклячив зад. Из-под халатов торчали настоящие хвосты – лисьи, волчьи и один даже львиный с изящной кисточкой. – Это что такое? Ты что натворил?! – почему-то накинулась на Сунь Укуна блондинка. – Я просто сидел и смотрел на комедию этих лицедеев, Аолия, ты же видела сама! Я не призывал сюда этих лисиц! – Это лисицы? И та, что с львиным хвостом, тоже лисица? – Да! – уверенно кивнул китаец и принялся изо всех сил бить себя ладонью по уху. – Но почему она лисица, если у неё хвост льва? – Почему-то такая незначительная мелочь очень заинтересовала Ольгу. – Это Китай, женщина, прими всё как данность! – ответил царь обезьян, вытягивая из уха волшебный посох. Цзиньгубан сразу же увеличился в размерах. Сидевшая рядом женщина с биноклем возмущённо скривилась и убежала из зала. Да и пусть… – Я же просила, чтобы ты не носил в ухе эту палку! – крикнула блондинка, потому что соблюдать тишину уже не имело никакого смысла, весь зал шумел, как одесский Привоз. – Фу! Она опять вся грязная! А ты её ещё и руками хватаешь! Тем временем на сцене шла своя баталия, русские балерины дрались с хвостатыми китаянками. Почему-то молодые мужчины-танцовщики растерянно стояли, манерно разводя руками. Быть может, просто боялись испортить маникюр или косметику. Ну разве что на помощь к возмущённому отцу Джульетты присоединился не менее рассерженный отец Ромео. Они были уже весьма взрослыми мужиками и вдвоём пытались призвать всех к порядку, забыв о многолетней вражде семейств. Одна китайская красавица случайно упала в оркестровую яму, и дирижёр под вой и визг самозабвенно лупил её палочкой. То есть и музыка, естественно, пошла под откос… – Женщина, немедленно уходи отсюда, – приказал Сунь Укун, поудобнее перехватив посох. – А ты? – А я буду делать то, что должен – уничтожать демонов! – Ну уж нет! – Ольга повисла у него на плечах. – Никого уничтожать ты не будешь! Мне проблемы с полицией не нужны! Она потянула его на выход, но он уже размахнулся посохом, так что девушке пришлось рухнуть на свободный стул, чтобы увернуться. А героический китаец, час назад залитый пивом, встал и прямо по спинкам кресел пошёл к сцене, едва ли не наступая на головы уворачивающимся зрителям с передних рядов. Кое-кто всё ещё щебетал об «оригинальной постановке», но что тут скажешь, театралы – люди особенные, при желании они могут оправдать всё… – Хи-хи-хи!!! – крикнул Сунь Укун, отталкиваясь посохом от бортика оркестровой ямы, перепрыгивая через неё и эффектно вылетая на сцену. – Ну уж теперь я точно никуда не уйду, – пробормотала блондинка, усаживаясь поудобнее. – Надо было попкорн взять, что ли… Все прекрасные китаянки, увидев царя обезьян, дружно накинулись на него, и несколько мгновений по сцене каталась неуправляемая куча тел. Большинство танцовщиков и танцовщиц успевали отскакивать в сторону. А менее расторопных просто сшибало, как кегли, и они уползали со сцены. Но кое-кто из самых безбашенных, наоборот, прыгал в самую середину с кличем «зашибу-у!», усиливая общее веселье. Потом из клубка ярких халатов, ног в колготках, плащей, рапир и разнообразных хвостов вылез Сунь Укун, отряхнул штаны от пыли, обернулся к залу, смущённо поклонился и стал наблюдать со стороны, как клубок из китайских лисиц и саратовских балерин, бьющих друг друга, продолжает яростно кататься по главной площади Вероны. Периодически клубок пинали дорогие сапоги глав семейств Монтекки и Капулетти, направляя то в ту, то в другую сторону. Через несколько минут к этому специфическому футболу подключились их возрастные жёны. А расхрабрившийся Ромео, вдруг выбежав из правой кулисы, дал такого пинка, что шар из узкоглазых красавиц подскочил в воздух и, упав на сцену, окутался облаком пыли. Ольга невольно зааплодировала ему стоя, зал поддержал… – Обезьяны здесь нет! – пискнул кто-то из китаянок. – Обезьяны нет!