– О боже! Женщины!!! – И мужчины. Амбициозные люди играют одинаково, к какому бы полу они ни принадлежали. А мы с вами живем в просвещенные времена, как вы, я заметил, довольно часто указываете в своих критических статьях. – Я был о женщинах лучшего мнения. – А мой отец – никогда. Varium et mutabile semper, так он любил говорить. Видите ли, он получил хорошее шотландское образование. Он и на общедоступный язык это переводил: Изменчива и ненадежна – пффф-пффф – Женщщщина[78]. Надо полагать, мистер Гоинг, вы сами никогда не бывали… пффф-пффф? – Она меня использовала! – А вы и не подозревали? Нюхач сильно приуныл. – Мы как раз об этом тогда и говорили, – произносит он наконец. – В роковую ночь? Вы поссорились? – Не совсем, но ссора назревала. И тут ворвался Гил. – После того как вы побыли, как вы выразились, любовниками, вы начали спорить? – Мы не были любовниками… не в тот раз… в том смысле, какой вы в это вкладываете. Она сказала, что, по ее мнению, нам пора расстаться. – А вы не хотели расставаться? – Я буду с вами откровенен. – Да, так будет лучше. – Я собирался ей сказать то же самое. Я всегда первым это говорил. После обильных… нежностей… и заверений в том, сем, пятом и десятом. – И вы рассердились, потому что она успела раньше? Просвещенные времена, мистер Гоинг. Просвещенные времена. – И тут ворвался Гил и начал надо мной насмехаться. – И вы тюкнули его по голове. – Да. – И убили. – Надо полагать, что так. – Нет, не надо полагать. Вы прекрасно знаете, что вы его убили. А теперь посмотрите-ка на картинку, вот тут, на стене. «Ступени возраста». Она принадлежала моему отцу, эдинбургскому полисмену; он ценил ее как подспорье в случаях вроде вашего. Человечество в лице мужчины и женщины шествует через великий мост жизни. Как по-вашему, кто здесь Гил? – А это обязательно? – Да, иначе я бы не спрашивал. Смотрите на картинку. Где тут Гил? – Вот этот, надо полагать. – Прекратите свое дурацкое полагание. Конечно, вот он. L’ge de maturité. И именно когда он достиг зрелости, вы его убили. Что вы убили? Какие возможности? А он был весьма способный, знаете ли. Он мог совершить множество хороших вещей – в журналистике или еще в чем-нибудь. Но вы это пресекли. Вы не хотели, конечно, – дурацкая отговорка, если дурак уже пошел и сделал. Бедный Гил! Когда тебя убивают, это уже само по себе плохо, но если тебя убивает паясничающий дурак!.. Наверно, он бы смеялся. Может, он и сейчас смеется, почем мне знать. У него было мощное чувство юмора. Так что? – Что «что»? – Что будет дальше? Я, конечно, знаю, что сделал бы мой отец. Он бы вас арестовал. – Ну так валяйте, арестуйте меня сами. Позвоните в полицию. Я готов. – Зато я – нет. Пока нет. Вы в этой истории не один. Есть еще Эсме, верно? – Вы, кажется, очень много о ней знаете. Вы с ней разговаривали? – Я бы сказал, она говорила со мной. Она приходила сегодня вечером. Сидела там же, где вы сейчас. – И обо всем вам рассказала? – Нет. Она хотела расспросить меня об интересе Гила к оккультным материям, как она это назвала. – Оккультным? – Дурацкий термин. Гил любил заходить ко мне и вести разговоры о метафизике. Он притворялся туповатым журналистом, но у него на самом деле была склонность к метафизике. – Вы хотите сказать, к религии? – Мистер Гоинг, не надо объяснять мне, что я хочу сказать. Когда я говорю «метафизика», я имею в виду метафизику. Королева времяпрепровождения, гимнастика интеллекта, высокая романтика для умов, склонных к размышлениям; не имеющая границ, полагающаяся на предательскую тонкость ума игрока и его обучаемость; и все же, в своей смелости и в презрении к обывательским соображениям, способная к захватывающим полетам во тьму, окружающую наш видимый мир. Метафизика, мать психологии и хохочущий отец психоанализа. Это, мистер Гоинг, удивительная игра, в которой не игроки определяют ценность фигур и размер доски. Чудесная забава для духа, подлинно склонного к приключениям. – И Гил этим занимался? – Он этим занимается прямо сейчас. Вы сами отправили его этим заниматься. Хорошенькой волшебной палочкой, которую сейчас вертите в руках. Пожалуйста, положите ее. – Слушайте… не думайте, что я верю во всю эту чепуху, про которую вы говорите… только скажите мне: по вашему мнению, мнению метафизика, где может быть Гил сейчас? – Это очень большой вопрос, и как метафизик я не могу на него ответить определенно. Но предположим на минуту, что все эти рассказы про кундалини имеют под собой основание. Тогда Гил сейчас проводит время в обществе Повелителя Смерти. Это очень неприятный тип, знаете ли. Он накидывает Гилу веревку на шею и тащит его или отрубает ему голову, вырывает сердце, выдирает кишки, вылизывает мозги, жрет его плоть и гложет его кости – и все же Гил не может умереть; он ощущает все эти мучения, и воскресает снова, и вновь проходит через те же пытки, пока Повелитель Смерти не решит дать ему передохнуть перед возрождением. – Возрождением? – Да. А в качестве кого он может возродиться? Эсме сказала, что у нее будет ребенок, – сказала с таким материнским чувством, что я был удивлен. Может, это родится маленький Гил. Скорее всего, нет. Но всегда есть редкий шанс. Метафизика – мир шансов. – Какой чудовищный ужас! Это нелепо! – Мистер Гоинг, я вас дразню. Не удержался. – Но почему не сказать просто, что Гила больше нет, что с ним покончено, что он – нигде? – Вы хотите, чтобы я это сказал? – Таково всеобщее мнение. – Вы театральный критик. Конечно же, вы помните слова Ибсена? Подавляющее большинство всегда ошибается. – О боже! У меня нервы истерзаны до предела. Слушайте, Макуэри. Простите, что я обозвал вас говном. – Вы не первый и наверняка не последний. – Вся эта история меня просто убивает. Эсме… я ей доверял. Конечно, я знал, что мы скоро должны расстаться, но я ей доверял. И… не знаю, как и рассказать… у меня начались галлюцинации. Вы можете в это поверить? Сегодня вечером, идя по улице, я готов был поклясться, что у меня две тени! – Да? Это потому, что вы вышли из себя. Нюхач взвивается и хватает палку, но Хью быстрей – он успевает ее отнять. – Вам будет лучше без этой штуки. Я положу ее вот сюда, на верх шкафа, рядом с черепом – я зову его Бедный Йорик, и вы как специалист по драматургии должны оценить мою шутку, – и налью вам выпить. Ржаного? Лучше не отказывайтесь, потому что ничего другого у меня нет. А теперь слушайте. Нет ничего необычного, если человеку в вашей ситуации мерещится, что у него две тени. Вот вам метафизический намек: стоит нам чуточку уклониться от прямого пути – и с нами могут случиться разные неприятные вещи. Никто не знает, чей голос к нему обращается и почему, или кто отбрасывает тень, или кто грохочет в шкафу, или ломает хлебный нож, или шутит над вами другие неприятные шутки. Даже Фрейд не мог объяснить, а уж он был дока на объяснения, как вам известно. Может быть, это дьявол. Он – очень удобное объяснение для всего непонятного. Допивайте и возьмите себя в руки. – Да. Давайте уже, и дело с концом. – Что давать? – Звоните в полицию. – У меня нет ни малейшего намерения звонить в полицию. – Вы не собираетесь меня заложить? – Почему я должен делать за вас вашу грязную работу? – Мою грязную работу? – Да. Вы хотели, чтобы отец Бойл подтер вашу грязную душу, а он не стал. Теперь вы хотите, чтобы я вас заложил, а я не стану. Месть? Я не хочу мести. Идите и сами сдайтесь. – Да, но это значит подложить свинью Эсме. Ее непременно втянут. – И ее прекрасная книга о тяжелой утрате примет совершенно иной оборот. Вряд ли будет большой спрос на книгу о том, как жить, когда твой любовник убил твоего мужа. И ребенку придется тяжело, когда он – или она – дорастет лет до двенадцати. Да, вы весьма благородны, мистер Гоинг. Но вы совершенно не против, чтобы на Эсме донес я. Вы предпочитаете, чтобы вас тащили в тюрьму, но не желаете идти туда своим ходом. – Так вы не выдадите? – Ни слова. – Никогда?