– Но все равно приезжала. – Да. Она хотела посмотреть, что я с ним делаю. Она обожала такие вещи. Наверно, это у нее от отца. Он понимал в строительстве. – Но плохо кончил? – Я бы не сказал. – В приюте для нищих. Разве это не позор? – Для старухи и девочек – да. Но я слышал, что Уильям Макомиш жил припеваючи. Видишь ли, он был умный человек. Он вел бухгалтерию приюта лучше, чем мог бы любой наемный работник. И еще он читал нищим лекции – да-да, лекции – о нагрузках и сопротивлении материалов, о применении геометрии в строительстве, о безрассудстве Русско-японской войны и вообще обо всем на свете. Он был старый балабол, но не дурак. Обожал говорить. Выходит, он под конец жизни стал чем-то вроде пародии на тебя – преподаватель, хранилище знаний, профессиональный мудрец. – Спасибо, папочка. Ты умеешь сказать человеку приятное. – Да ладно тебе! Ты же знаешь, я тобой очень горжусь. – Рад слышать. Взаимно: я тобой тоже горжусь. – Да, я неплохо справился, особенно если учесть, в каких ужасных условиях я начинал. – Так ли уж они были ужасны? Ты цитируешь Оссиана. От своих коллег я его ни разу не слышал. – Это все матер. Милая, ангельская душа. Без нее мы бы погибли. Когда мы перебрались в Канаду, патер совершенно пал духом. – Очень тяжело было в первые годы? – Чудовищно. Мы и дома жили скромно, но я не привык к грязи и озлобленности. Первые месяцы в «Курьере»… Ты говоришь, Оссиан; в те дни мне все время приходила в голову одна его строчка: «А ныне слепой, и скорбный, и беспомощный я скитаюсь с людьми ничтожными»[64]. Бик Браудер и Чарли Дилэни были ничтожными людьми, это уж точно. Мне пришлось как-то выкарабкиваться. – И ты выкарабкался! Ты шел путем героя и победил. – Да ладно тебе! В этом не было ничего героического. Просто приходилось тяжело работать и много чем жертвовать. – Каждый идет путем героя и совершает героические подвиги, где и когда приходится. Если у тебя достало храбрости сразиться с драконом, или судьбой, или чем угодно, то не важно – победишь ты или падешь в битве, все равно ты герой. Слушай, папа, я всегда хотел спросить – что тебя сподвигло на такой жизненный успех? Такой успех, который наконец привел тебя в «Белем»? – Честно скажу тебе, Брокки, я думаю, это была лень. Понимаешь, мне всю жизнь хотелось одного, и я старался видеть эту великую цель в конце пути. Я всегда хотел иметь возможность лечь и подремать после обеда минут двадцать. Каждый день. И я понимал, что подмастерью печатника или монотиписту это недоступно. Даже профсоюз не рискнул бы этого потребовать – если бы им хватило фантазии до такого додуматься. Мне было очевидно, что я должен работать на себя, иначе не видать мне дневного сна как своих ушей. И вот я откладывал гроши, экономил на всем, и твоей матери пришлось во многом себе отказывать, и наконец я купил за несколько сот долларов половинную долю в маленькой еженедельной газетке. И получил вожделенный послеобеденный сон. А после этого нужно было просто тяжело работать, как я уже сказал. – В каком-то смысле эта история чудовищно аморальна. «ЛЕНЬ ПРИВОДИТ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ К УСПЕХУ» – ничего себе был бы заголовок. – Ужас просто. Сбивает с толку молодежь. Зато истинно. Ужасные и сбивающие с толку вещи вообще часто бывают истинными. – И мать тебя поддерживала и стояла за тебя все это время? – Как настоящий воин. Лучшая в мире жена. – Тогда что пошло не так? – Не так? Что ты имеешь в виду? – Ты же знаешь. Сколько я себя помню, вы двое тянете в разные стороны. Когда вы перестали тянуть вместе? – Даже не знаю, рассказывать ли тебе. – Не знаешь? – Причину-то я знаю. Но я никогда никому не рассказывал. К тому же она твоя мать. – Это что-то постыдное? Может, у тебя была другая женщина? – До чего ты банально мыслишь! Если между мужем и женой что-то не так, обязательно должна быть другая женщина! А еще преподаватель литературы. Больше ты никаких сюжетов не знаешь? – Поменьше валлийской риторики. Выкладывай. Неужели ты думаешь, что я недостаточно взрослый? – Мы были очень близки. Не как в голливудских фильмах, а по-настоящему. До тебя у нас был другой ребенок. Где-то через год и два месяца после свадьбы. Мы тебе не рассказывали. Девочка, родилась мертвой. Это был удар, но мы его пережили. Интересно, что делают с мертворожденными детьми? Доктор его унес. Возможно, закопал в саду под розами. Он что-то бормотал об осложнениях у старородящих, но я не обратил внимания. Мне надо было утешать твою мать. А потом Джон Вермёлен написал историю семьи. – Я и не знал. – Я ее не держу в доме, и твоя мать, думаю, тоже. Но у меня в редакции газеты, которой я тогда владел, была маленькая типография, и Джон попросил меня отпечатать его книгу. Брошюрку, по сути. В ней перечислялись все члены семьи вплоть до момента публикации, и тут я обнаружил правду о твоей матери. – Господи, да что же такое? – Когда мы поженились, она соврала насчет своего возраста. Убавила себе добрый десяток лет. Я пришел в такую ярость, что расплакался. Стоял и плакал прямо у стола для верстки. Я вспомнил, как патер мне однажды сказал: «Родри, ты не можешь не знать, что Мальвина много старше тебя. Это весь город знает. Ты что, не слышал?» Но я был упрям и сказал, чтобы он занимался своими делами и не лез в мои. Когда я пришел к твоей матери и спросил ее в лоб, у нас вышла ужасная ссора. Длиной в несколько дней. Она не защищалась. Только рыдала. Она меня обманула, и я думал, что никогда ее не прощу. Но все же простил, и ты – свидетельство этого. Когда ты родился, твоей матери было почти сорок пять лет, а в те дни – сколько тебе сейчас? самому уже сорок пять? – рожать в этом возрасте считалось очень рискованно. Но с тобой, кажется, все в порядке. Ты долгодум, как и положено детям немолодых родителей. – Но как вы могли так ужасно ссориться из-за какой-то ерунды? – Ничего себе ерунда! Ты правда так думаешь?! Господи, Брокки, это же значит пойти против истины и верности. А что такое брак, если он не стоит на истине и верности? – Говорят, есть еще такая штука, любовь называется. – Так ведь любовь и есть не что иное, как истина и верность. – Нынче, кажется, придают больше значения физической стороне дела. – Вот именно! Подразумевая секс. Половое влечение – это инстинкт. Кое-кто считает секс высшим наслаждением на свете, но что можно на нем построить? Брак длиной в сорок-пятьдесят лет? Нет, для этого нужны истина и верность – они остаются, когда секс уже давно ушел в прошлое. – Это очень по-конфуциански. – По слухам, Конфуций был не дурак. – Женщинам нужна любовь. – Вот, значит, что им нужно? Я всегда хотел узнать. – И Фрейд тоже. – Он-то наверняка знал. Я думал, он знал все. – Заявил, что этого не знает. – Он ведь был великий мозгоправ, верно? – Ну, наверно, можно и так назвать. – Он был позже меня. Я его никогда не читал. Про него читал время от времени. – Он писал, что показатель психологического здоровья – способность работать и способность любить. – Я определенно способен работать. И я по правде очень любил твою мать. В самом начале. Настоящей любовью, а не только постельной. – А она тебя любила? – Наверно, настолько, насколько способен человек, выросший в таком ужасном доме, у таких ужасных родителей. Теперь я понимаю, что был совсем желторотый, когда мы поженились. Тогдашняя жизнь сильно отличалась от нынешней. Мы оба были девственниками. Ты знаешь, что за все наши долгие годы брака я ни разу не видел ее голой? И даже не знал, насколько ужасно болезнь изъела ее левую грудь? Врач мне сказал, а я понятия не имел – не больше, чем любой посторонний. Но конечно, так жили ее родители. Мать – старая горгона, язык как обоюдоострый меч. Надеюсь, ты хорошенько посмотрел на родителей Нюэлы, прежде чем на ней жениться. – Милые, приятные люди. Отец – адвокат в графстве Корк. – И католики? – Отпавшие. – Ну вот. Теперь ты знаешь. – Слушай, папа… насчет ее лет… я честно не вижу, почему ты так серьезно к этому относишься. – Она отошла от истины и верности. – Да ладно тебе! – Христос простил прелюбодейку, но я не помню, чтобы он хоть раз простил лжеца. И потом, было еще то, другое. – Что другое? – Вот это. Уэльс. Когда у меня появилась возможность ездить сюда каждое лето, твоя мать уперлась намертво. В эту страну она не могла за мной последовать. Даже не пыталась. – Она из лоялистов. Ее родина – Канада. – Она не хотела понимать, что моя родина – здесь. Она не желала позволить мне быть верным Уэльсу, но и помешать не могла, так что непреодолимая сила наткнулась на неподвижный предмет… В итоге – тупик. – Я смотрел на это по-другому. «Пекарь свое, черт свое». Вы двое сражались за меня, за мою верность той или другой земле. Ты хоть немного представляешь, насколько тяжело это было ребенку и еще тяжелее – подростку? – Какое-то время мы думали, что ты верен исключительно Джулии.