От этого вопроса Мэйелла даже немножко подскочила. Аттикус опять пропутешествовал к окну, он все время так делал: задаст вопрос, отойдет, выглянет в окно и стоит, ждет ответа. Он не видел, как она подскочила, но, кажется, догадался. Обернулся к ней и поднял брови. И опять начал: – И тогда… – Да, в первый раз. – А до этого вы никогда не просили его войти во двор? Теперь он уже не застал Мэйеллу врасплох. – Ясно, не просила, никогда не просила. – Довольно ответить и один раз, – спокойно заметил Аттикус. – И вы никогда не поручали ему никакой случайной работы? – Может, и поручала, – снисходительно ответила Мэйелла. – Мало ли кругом черномазых! – Не припомните ли еще какой-нибудь такой случай? – Нет. – Ну хорошо, перейдем к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас – так? – Да. – И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости, – так? – Так. Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая. – Вы сказали: «он схватил меня, и придушил, и одолел», – так? – Так и сказала. – И вы помните, что он бил вас по лицу? Свидетельница замялась. – Вы как будто хорошо помните, что он вас душил. И вы все время отбивались, не так ли? Вы «брыкались и орали во всю мочь». А помните вы, как он бил вас по лицу? Мэйелла молчали. Казалось, она старается что-то понять. Я даже подумала – может, она, как мы с мистером Тейтом, старается представить себе, как против нее стоит человек. Потом она посмотрела на мистера Джилмера. – Это ведь очень простой вопрос, мисс Мэйелла, послушайте еще раз. Помните ли вы, как обвиняемый бил вас по лицу? – Теперь Аттикус говорил уже не так мягко и добродушно; голос у него стал юридический – сухой, бесстрастный. – Помните ли вы, как он бил вас по лицу? – Нет, чтоб ударил, не помню. То бишь, да, ударил. – Последние слова можно считать вашим окончательным ответом? – А? Ну да, ударил… не помню я, ничего я не помню… Все получилось так быстро… Судья Тейлор сурово посмотрел на Мэйеллу. – Не надо плакать, молодая особа… – начал он. Но Аттикус сказал: – Дайте ей поплакать, если ей хочется, ваша честь. Времени у нас сколько угодно. Мэйелла сердито потянула носом и посмотрела на Аттикуса. – Я вам на все отвечу… Вытащил меня сюда и еще насмехается! Я вам на все отвечу… – Вот и прекрасно, – сказал Аттикус. – Не так уж много и осталось. Итак, мисс Мэйелла, коротко говоря, вы свидетельствуете, что подсудимый ударил вас, схватил за шею, придушил и одолел. Я хотел бы знать, вполне ли вы уверены, что указали настоящего виновника. Не опознаете ли вы перед нами человека, который совершил над вами насилие? – А конечно, вот он самый и есть. Аттикус повернулся к своему подзащитному: – Встаньте, Том. Пусть мисс Мэйелла хорошенько на вас посмотрит. Это и есть тот самый человек, мисс Мэйелла? Том Робинсон повел широкими плечами, обтянутыми простой бумажной рубашкой. Встал и оперся правой рукой на спинку стула. Вид у него был какой-то странный, будто он покривился на один бок, но это не потому, что он криво стоял. Левая рука у него была на добрый фут короче правой и висела, как неживая. Кисть руки была маленькая, сухая, даже с галереи было видно, что он ею ничего делать не может. – Смотри, Глазастик! – выдохнул Джим. – Смотри! Ваше преподобие, да он калека! Преподобный Сайкс перегнулся через меня и шепотом сказал Джиму: – У него рука попала в машину. Он еще мальчиком был, убирал хлопок у мистера Дольфуса Реймонда, и рука попала в машину… Он тогда чуть кровью не истек… Все мясо с костей сорвало. – Это и есть тот самый человек, который совершил над вами насилие, мисс Мэйелла? – Ясно, он самый. Аттикус задал еще один вопрос, одно только слово: – Как? Мэйелла пришла в ярость. – Уж не знаю как, а только снасильничал… Я ж говорю, все получилось больно быстро… – Давайте рассуждать спокойно, – начал Аттикус, но мистер Джилмер прервал его: он протестует, на этот раз не потому, что вопрос несущественный и к делу не относится, а потому, что Аттикус запугивает свидетельницу. Судья Тейлор захохотал: – Бросьте, Хорейс, сидите и не выдумывайте. Уж если кто кого запугивает, так скорее свидетельница – Аттикуса. Кроме судьи Тейлора, в зале не засмеялась ни одна душа. Даже младенцы притихли, я вдруг подумала: может, они задохнулись у груди матерей. – Итак, мисс Мэйелла, – сказал Аттикус, – вы свидетельствуете, что подсудимый вас бил и душил… Вы не говорили, что он потихоньку подкрался сзади и ударил вас так, что вы потеряли сознание, вы сказали – вы обернулись, а он сзади стоит… – Аттикус отошел к своему столу и теперь постукивал по нему костяшками пальцев в такт каждому слову. – Не угодно ли вам пересмотреть какую-либо часть ваших показаний? – Вы хотите, чтоб я говорила, чего не было? – Нет, мэм, я хочу, чтобы вы сказали то, что было. Пожалуйста, скажите нам еще раз, как было дело? – Я уж сказала. – Вы сказали, что обернулись и увидели его сзади себя. И тогда он начал вас душить? – Да. – А потом перестал душить и ударил по лицу? – Ну да, я уж говорила. – И подбил вам правый глаз кулаком правой руки? – Я пригнулась, и… и у него кулак соскользнул, вон как было. Я пригнулась, и кулак соскользнул. Мэйелла наконец поняла, что к чему. – Вы вдруг все это очень ясно припомнили. Совсем недавно ваши воспоминания были не так отчетливы, не правда ли? – Я сказала – он меня ударил. – Ну хорошо. Он вас душил, ударил, а потом изнасиловал – так? – Ну ясно! – Вы девушка крепкая, что же вы делали все это время – стояли смирно? – Я ж вам говорила, я орала во всю мочь, и брыкалась, и отбивалась… Аттикус медленно снял очки, уставился на Мэйеллу здоровым правым глазом и засыпал ее вопросами. Судья Тейлор прервал его: – Задавайте по одному вопросу зараз, Аттикус. Дайте свидетельнице ответить. – Хорошо. Почему вы не убежали?