– Пойдем туда, – сказал Дилл. – Нет уж, подождем, пока все войдут, – сказал Джим. – Аттикус, пожалуй, будет недоволен, если нас увидит. Здание мейкомбского окружного суда немножко напоминало арлингтонскую радиостанцию: колонны, на которые опиралась с южной стороны кровля, были слишком массивны для своей легкой ноши. Только одни колонны и уцелели от старого здания суда, которое сгорело в 1856 году. После пожара к ним пристроили новое здание. Вернее, его построили, несмотря на эти колонны. Не считая южного фасада с порталом, мейкомбский окружной суд был выдержан в ранневикторианском духе и с севера выглядел скромно и безобидно. А вот если подойти с юга, греческие колонны просто резали глаз – уж очень плохо они сочетались с башенкой девятнадцатого века, в которой гнездились ржавые, неизменно врущие часы, но все вместе ясно говорило, что жители Мейкомба полны решимости свято хранить каждый осколочек прошлого. Чтобы пройти на второй этаж в зал суда, надо было миновать всякие темные закоулки и берлоги: окружной налоговый инспектор, сборщик налогов, секретарь окружного управления, окружной прокурор, разъездной секретарь, судья по наследственным делам – все ютились в холодных клетушках, куда не заглядывало солнце и где пахло прелой бумагой, сыростью и уборной. Тут и днем приходилось зажигать электричество, и дощатые полы всегда покрывал слой пыли. И обитатели этих клетушек были под стать обстановке: серолицые человечки, которых, казалось, никогда в жизни и солнце не согрело и ветер не обдул. Мы понимали, что народу будет много, но и не подозревали, какая толпа заполнит коридоры. Меня оттерли от Джима и Дилла, но я все-таки пробралась к лестнице, я знала, здесь меня Джим непременно отыщет. Тут я очутилась среди членов Клуба Бездельников и прижалась к стене, чтоб они меня не заметили. Это были старики в белых рубашках, в штанах цвета хаки с подтяжками; они весь свой век ровно ничего не делали и теперь, на склоне дней, сидя на площади на деревянных скамейках в тени виргинских дубов, предавались тому же занятию. В суде они были завсегдатаями, внимательно слушали и придирчиво критиковали, – Аттикус говорил, они столько лет изо дня в день слушали процесс за процессом, что разбираются в законах не хуже главного судьи. Обычно, кроме них, в суде публики не бывало, и теперь им, видно, не нравилось, что их привычный покой нарушен. Разговаривали они важно и снисходительно, как знатоки. Разговор шел о моем отце. – …а думает, он знает, что делает, – сказал один. – Ну-у, не скажите, – возразил другой. – Аттикус Финч малый ученый, с утра до ночи законы читает. – Читать-то он умеет, только на это и способен. – И все захохотали. – Вот что я тебе скажу, Билли, – вмешался еще один. – Ведь это судья его назначил защищать черномазого. – Ну да, но он и впрямь собирается его защищать. Вот это мне и не нравится. Это была новость, это все меняло: значит, Аттикуса не спрашивали, хочет он защищать негра или не хочет, он просто должен! Странно, почему он нам этого не говорил, нам было бы что сказать и в свою и в его защиту. Он должен был взяться за это дело, вот и взялся – будь у нас этот довод, нам пришлось бы куда меньше драться и ссориться с ребятами. Но почему же тогда весь город на него зол? Судья назначил Аттикуса защитником негра. Аттикус и правда собирается его защищать. И это им не нравится. Ничего не поймешь. Дождавшись, пока все белые поднялись по лестнице, пошли было в зал суда и негры. – Эй, обождите-ка, – сказал один из Бездельников и поднял трость. – Еще поспеете. Старики начали медленно на негнущихся ногах подниматься по лестнице и столкнулись с Диллом и Джимом – они бежали искать меня. Ребята протискались между стариками, и Джим крикнул: – Идем, Глазастик, там уже сесть негде. Придется нам стоять… Эх, поосторожнее, – прибавил он с досадой. Наверх по лестнице двинулись негры. Старики, которые их опередили, займут почти все свободное место, где еще можно стоять. Нам не повезло, и это я виновата, сказал Джим. Огорченные, мы стали у стены. – Вы не можете пройти? Перед нами стоял преподобный Сайкс с черной шляпой в руке. – Привет, ваше преподобие, – сказал Джим. – Мы вот из-за нее застряли. – Что ж, попробуем помочь делу. И преподобный Сайкс пошел наверх. Через несколько минут он вернулся. – В зале нет ни одного свободного места. Но может быть, вы хотите пройти со мной на галерею? – Ясно, хотим! – сказал Джим. Мы обрадовались и побежали по широкой лестнице наверх, потом по узкой еще выше. Здесь, у входа на галерею, мы остановились. Преподобный Сайкс, отдуваясь, нагнал нас и осторожно повел сквозь толпу негров. Четверо негров поднялись и уступили нам места в первом ряду. Галерея для цветных шла по трем стенам зала суда, точно балкон, и отсюда нам было все хорошо видно. Присяжные сидели слева, под высокими окнами. Наверно, все это были фермеры – худые, загорелые, но это и понятно: горожане почти никогда не попадают в присяжные – либо им дают отвод, либо они сами просят их освободить. Двое присяжных были немного похожи на принарядившихся Канингемов. Сейчас все они сидели прямо и внимательно слушали. Выездной прокурор и еще один человек, Аттикус и Том Робинсон сидели за столиками спиной к нам. На столе у прокурора лежали книга в коричневом переплете и какие-то желтые блокноты; стол Аттикуса был пустой. Сразу за барьером, который отделял суд от публики, на кожаных стульях сидели свидетели, тоже спиной к нам. На возвышении сидел судья Тейлор, похожий на сонную старую акулу, а перед ним, пониже, что-то быстро писала его рыба-лоцман. Судья Тейлор был в общем такой же, как все судьи, которых мне приходилось видеть: добродушный, седой и краснолицый, он держался на редкость бесцеремонно – задирал ноги на стол, чистил ногти перочинным ножом. Во время нескончаемых прений сторон, особенно после обеда, могло показаться, будто он клюет носом, но на эту удочку уже никто не попадался, с тех пор как один адвокат нарочно столкнул на пол кипу книг, думая его разбудить. Так и не раскрыв глаз, судья Тейлор пробормотал: – Мистер Уитли, в следующий раз подобная выходка обойдется вам в сто долларов. Он был большой знаток законов, и хоть со стороны могло показаться, будто он небрежен и невнимателен, но на самом деле он всякий процесс направлял твердой и уверенной рукой. Один только раз судья Тейлор стал в тупик, и запутали его Канингемы. В Старом Сарэме, на их постоянной территории, поселились когда-то две разные семьи, но, на беду, фамилия у них была одна и та же. Канингемы и Конингемы женились и выходили замуж друг за друга, и которая фамилия как пишется – уже никого не интересовало. А потом какой-то Канингем стал оспаривать земельный участок у одного из Конингемов и подал в суд. На суде Джимс Канингем показал, что его мать на всех документах подписывалась Канингем, но на самом деле она была Конингем, просто она не сильна была в правописании, да и читала мало, сядет, бывало, вечером на крыльце и просто глядит в одну точку. Девять часов кряду судья Тейлор выслушивал показания о странностях и причудах обитателей Старого Сарэма, а потом объявил: дело прекращается. Его спросили, на каком основании, и он сказал – с обоюдного согласия сторон, и он надеется, что тяжущиеся вполне удовлетворены уже тем, что отвели душу на людях. Так оно и было. Они главным образом того и добивались. У судьи Тейлора была одна смешная привычка. Он разрешал курить в зале суда, но сам никогда не курил, зато иной раз, если повезет, удавалось видеть, как он сунет в зубы длиннейшую незажженную сигару и начинает медленно ее жевать. Понемногу сигара вся исчезала у него во рту, а через несколько часов судья Тейлор выплевывал ее в виде жвачки. Один раз я спросила Аттикуса, как же миссис Тейлор может с ним целоваться, но Аттикус сказал – они не так уж часто целуются. Возвышение для свидетелей находилось по правую руку от судьи Тейлора, и, когда мы добрались до своих мест и сели, на него уже поднялся мистер Гек Тейт. Глава 17 – Джим, – сказала я, – а вон там не Юэлы сидят? – Ш-ш, – сказал Джим. – Мистер Тейт дает показания. Мистер Тейт для такого случая принарядился. На нем был самый обыкновенный костюм, так что он стал похож на всех людей – ни высоких сапог, ни кожаной куртки, ни пояса с патронами. С этой минуты я перестала его бояться. Он сидел в свидетельском кресле, подавшись вперед, зажав руки между колен, и внимательно слушал выездного прокурора. Этого прокурора, мистера Джилмера, мы почти не знали. Он был из Эбботсвила; мы его видели только во время судебных сессий, да и то редко, потому что обычно нас с Джимом суд мало интересовал. Мистер Джилмер был уже наполовину лысый, с гладко выбритым лицом, ему можно было дать и сорок лет, и все шестьдесят. Сейчас он стоял к нам спиной, но мы знали – один глаз у него косит, и он ловко этим пользуется: он на тебя и не смотрит, а кажется – так и сверлит взглядом, и от этого присяжные и свидетели его боятся. Присяжные воображают, что он строго за ними следит, и стараются слушать внимательно, и свидетели тоже. – …своими словами, мистер Тейт, – говорил он. – Так вот, – сказал мистер Тейт собственным коленкам и потрогал очки. – Меня вызвали… – Может быть, вы будете обращаться к присяжным, мистер Тейт? Благодарю вас. Кто именно вас вызвал? – Меня позвал Боб… то бишь вот он, мистер Боб Юэл, это было вечером… – Когда именно, сэр? – Вечером двадцать первого ноября, – сказал мистер Тейт. – Я как раз собирался домой, и тут ко мне вошел Бо… мистер Юэл, сам не свой, и сказал – идем скорей, один черномазый снасильничал над моей дочкой. – И вы пошли? – Ну конечно. Вскочил в машину и помчался. – И что вы застали на месте происшествия? – Она лежала на полу в первой комнате, как войдешь – направо. Она была порядком избита, я помог ей подняться на ноги, и она ополоснула лицо – там в углу стояло ведро – и сказала, что ей уже получше. Я спросил, кто ее обидел, и она сказала – Том Робинсон… Судья Тейлор до сих пор внимательно разглядывал свои ногти, а тут поднял голову, будто ожидал возражений, но Аттикус молчал. – …я спросил: это он ее так исколотил? И она сказала – да. Я спросил, одолел ли он ее, и она сказала – да. Тогда я пошел за Робинсоном и привел его к Юэлам. Она признала, что это он самый и есть, я его и забрал. Вот и все. – Благодарю вас, – сказал мистер Джилмер. Судья Тейлор сказал: – Есть вопросы, Аттикус? – Да, – сказал мой отец. Он сидел за своим столом, не посередине, а сбоку, закинув ногу за ногу, одна рука его лежала на спинке стула. – А вы врача вызвали, шериф? – спросил Аттикус. – Или может быть, кто-нибудь другой вызвал? – Нет, сэр, – сказал мистер Тейт. – Никто не позвал врача? – Нет, сэр, – повторил мистер Тейт. – Почему? – спросил Аттикус построже. – Ну, очень просто. Это было ни к чему, мистер Финч. Она была порядком избита. Сразу видно было, что дело неладно. – Но врача вы не вызвали? И, пока вы там были, никто другой за врачом не посылал, и не привел врача, и ее к врачу не отвел? – Нет, сэр… Тут вмешался судья Тейлор: – Он уже три раза ответил вам на вопрос, Аттикус. Врача он не вызывал. – Я только хотел удостовериться, – сказал Аттикус, и судья улыбнулся.