Мистер Рэдли обернулся. – Мистер Рэдли… э-э… это вы замазали цементом дырку в том дереве? – Да. Я ее запломбировал. – А зачем, сэр? – Дерево умирает. Когда деревья больны, их лечат цементом. Пора тебе это знать, Джим. Весь день Джим больше про это не говорил. Когда мы проходили мимо нашего дерева, он задумчиво похлопал ладонью по цементу и потом тоже все о чем-то думал. Видно, настроение у него становилось час от часу хуже, и я держалась подальше. Вечером мы, как всегда, пошли встречать Аттикуса с работы. Уже у нашего крыльца Джим сказал: – Аттикус, посмотри, пожалуйста, вон на то дерево. – Которое? – На участке Рэдли, вон то, поближе к школе. – Вижу, а что? – Оно умирает? – Нет, почему же? Смотри, листья все зеленые, густые, нигде не желтеют… – И это дерево не больное? – Оно такое же здоровое, как ты, Джим. А в чем дело? – Мистер Рэдли сказал, оно умирает. – Ну, может быть. Уж наверно, мистер Рэдли знает свои деревья лучше, чем мы с тобой. Аттикус ушел в дом, а мы остались на веранде. Джим прислонился к столбу и стал тереться о него плечом. – Джим, у тебя спина чешется? – спросила я как можно вежливее. Он не ответил. Я сказала: – Пойдем домой? – После приду. Он стоял на веранде, пока совсем не стемнело, и я его ждала. Когда мы вошли в дом, я увидела – он недавно плакал, на лице, где положено, были грязные разводы, но почему-то я ничего не слыхала. Глава 8 По причинам, непостижимым для самых дальновидных пророков округа Мейкомб, в тот год после осени настала зима. Две недели стояли такие холода, каких, сказал Аттикус, не бывало с 1885 года. Мистер Эйвери сказал – на Розеттском камне[12] записано: когда дети не слушаются родителей, курят и дерутся, тогда погода портится; на нас с Джимом лежала тяжкая вина – мы сбили природу с толку и этим доставили неприятности всем соседям и напортили сами себе. В ту зиму умерла старая миссис Рэдли, но ее смерть прошла как-то незаметно, ведь соседи видели миссис Рэдли, кажется, только когда она поливала свои канны. Мы с Джимом решили, что это Страшила наконец до нее добрался, но Аттикус ходил в дом Рэдли и потом, к нашему разочарованию, сказал – нет, она умерла естественной смертью. – Спроси его, – зашептал мне Джим. – Ты спроси, ты старше. – Вот поэтому ты и спрашивай. – Аттикус, – сказала я, – ты видел мистера Артура? Аттикус строго посмотрел на меня поверх газеты. – Нет, не видел. Джим не дал мне спрашивать дальше. Он сказал – Аттикус все еще не забыл нашего похода на Страшилу, так что лучше давай про это помолчим. И еще Джиму казалось, Аттикус подозревает, что в тот вечер летом дело было не только в раздевальном покере. Джим сказал – у него нет никаких оснований так думать, просто он нюхом чует. Наутро я проснулась, поглядела в окно и чуть не умерла от страха. Я так завизжала, что из ванной прибежал Аттикус с намыленной щекой. – Конец света! Аттикус, что делать?! Я потащила его к окну. – Это не конец света, – сказал Аттикус. – Это идет снег. Джим спросил, долго ли так будет. Он тоже никогда не видал снега, но знал, какой он бывает. Аттикус сказал – он знает про снег не больше Джима. – Но думаю, если он будет такой мокрый, как сейчас, он превратится в дождь. Когда мы завтракали, зазвонил телефон – и Аттикус вышел из-за стола. Потом вернулся и сказал: – Звонила Юла Мэй. Цитирую: «Поскольку в округе Мейкомб снега не было с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, в школе сегодня занятий не будет». Юла Мэй была главная телефонистка нашего города. Она всегда передавала разные важные новости, приглашения на свадьбы, возвещала о пожаре и в отсутствие доктора Рейнолдса советовала, как оказать первую помощь. Когда Аттикус наконец велел нам успокоиться и смотреть не в окна, а в свои тарелки, Джим спросил: – А как лепить снеговика? – Понятия не имею, – сказал Аттикус. – Мне жаль вас огорчать, но, боюсь, снега не хватит даже на порядочный снежный ком. Вошла Кэлпурния и сказала – вроде не тает. Мы выбежали во двор – он был покрыт тонким слоем мокрого снега. – Не надо по нему ходить, – сказал Джим, – от этого он пропадает. Я оглянулась: там, где мы прошли, оставались талые следы. Джим сказал – надо подождать, пускай снегу нападает побольше, мы его весь соберем и слепим снеговика. Я подставила язык под пушистые хлопья. Они обжигали. – Джим, снег горячий! – Нет, просто он такой холодный, что даже жжется. Не ешь его, Глазастик, не трать зря. Пускай падает. – А я хочу по нему походить! – Ага, придумал! Пойдем походим у мисс Моди. И Джим запрыгал по двору. Я старалась попадать след в след. На тротуаре напротив дома мисс Моди к нам подошел мистер Эйвери. Лицо у него было розовое, из-под ремня выпирал толстый живот. – Вот видите, что вы наделали? – сказал он. – В Мейкомбе снега не было с незапамятных времен. Погода меняется, а все из-за непослушных детей. Я подумала – может, мистер Эйвери знает, как мы летом ждали, чтоб он повторил свое представление? Что ж, если снег послан нам в наказание, пожалуй, стоит грешить. Откуда мистер Эйвери берет свои метеорологические сведения, я не задумывалась: конечно же, прямо с Розеттского камня. – Джим Финч, а Джим Финч! – Джим, тебя мисс Моди зовет. – Держитесь оба посреди двора! У веранды снегом засыпало левкои, смотрите не наступите на них! – Не наступим! – отозвался Джим. – А красиво, правда, мисс Моди? – Да провались она, эта красота! Если ночью будет мороз, пропали мои азалии! На старой, с широченными полями соломенной шляпе мисс Моди поблескивали снежинки. Она наклонилась над какими-то кустиками и окутывала их пустыми мешками. Джим спросил, для чего это. – Чтоб они не озябли, – сказала мисс Моди. – Как цветы могут озябнуть? У них же нет кровообращения? – Этого я не могу тебе объяснить, Джим Финч. Я знаю одно: если ночью будет мороз, цветы замерзнут, – вот я их и укрываю. Понятно? – Да, мэм. Мисс Моди… – Да, сэр?