— Почему бы и нет? Только я не понимаю, чем это может помочь расследованию. — Ничем нельзя пренебрегать, — улыбнулся комиссар. Оба мужчины на какое-то время замолчали. Казалось, Жан-Пьер Фушеру хотел, но не решался что-то сказать. Наконец, поправив галстук, он произнес: — Я хотел бы воспользоваться этим визитом, чтобы передать вам предмет, который, как я знаю, дорог для вас и который я хранил как память… Но не долго… Мне хотелось бы увидеть его на пальце одной из ваших внучек. Он разжал пальцы. На ладони матово поблескивало золотое кольцо. Барон узнал перстень Клотильды с печаткой и с гербом Клермонтейлей. Глаза его покрылись влагой; тем не менее он отказался принять его. — Сохраните… Оно принадлежит вам. Но комиссару было известно слабое место барона. — Нельзя не носить его. Разве не взрастили вы молодое поколение? Прошу вас… Старик сдался. — Благодарю вас, — выдохнул комиссар. — Кстати, хочу вам признаться: случайно я узнал, что являюсь отцом девочки… четырех лет… Что вы мне посоветуете? — добавил он. Старика, похоже, поразило это известие, но колебался он не долго. — Узаконьте отношения, комиссар, — проговорил он наигранно веселым тоном. — Не следует упускать счастливого случая. Пример бедняжки Жюли должен вас подстегнуть. Когда они шли к главной ограде, к ним с непритворной радостью бросилась несколько сгорбленная старушка. — Милый Жан-Пьер, — с истинно южной горячностью воскликнула она, — вы останетесь ужинать? — Спасибо, матушка, но неотложные дела призывают меня в Сен-Совер. Простите, если можете… Верьте, нигде я не чувствую себя счастливее, чем в этом месте, — с чувством сказал он, обводя глазами владение, неподвластное времени. Затем, слегка поклонившись, вглядевшись в благожелательные глаза бывшей родственницы, он поспешно удалился. Глава 22 Понедельник, 16-е — У меня возникло впечатление, что я очутилась в одной из глав книги «Клуб Пяти», когда попала в эту пещеру! — шутливо заметила Лейла Джемани в заключение отчета, который сделала в кабинете Ласкоме. Стоя у окна, Фушеру с нетерпением, близким к раздражению, ждал сведений, которые срочно просил раздобыть. — А я, как говорил Шерлок Холмс, кожей чувствую, что дела Брюссо и Ришело каким-то образом связаны, но пока не знаю как, — вздохнул он. — Нам известно: Амандина Фолле обнаружила Ришело в библиотеке замка во вторник утром. Он был отравлен тетродоксином, несколько капель которого осталось в медальоне, числившемся в коллекции Колетт и опознанном мадам Дюжарден. Смерть наступила через четыре дня после того, как утонула Жюли Брюссо; ее труп был найден в пруду Безумия Антуаном Деврилем. — Он взглянул в свои записи. — Лаборатория подтвердила, что она умерла в ночь с пятницы на субботу позапрошлой недели. Утонула, проглотив чрезмерную дозу барбитала. Машина оставлена ею на обочине дороги. Последней, видевшей ее живой, когда та ехала в сторону Салодри, была Амандина Фолле, возвращавшаяся из Сен-Фарго. Можно предположить, что Ришело беседовал с ней сразу после… — Но он нам этого уже не расскажет, — с сожалением заметила Лейла. — Мертвые говорят по-другому, и вам это хорошо известно, инспектор, — пожурил он ее. — Только следует все пересмотреть, копать глубже, шарить, сопоставлять до тех пор, пока не найдем истинную природу отношений между обеими жертвами. Хотя Ришело, если верить всем свидетельствам, кажется, больше подходит к категории палачей. — Иногда это трудно определить, — одернула его Лейла. — Но все же есть ситуации, где все более или менее ясно. — Он слегка повысил тон. — Ришело был тираном провинции, по словам книготорговца. Как бишь его зовут? Всегда забываю его фамилию. — Поль. — Имя непроизвольно сорвалось с губ Лейлы. — Поль Эрвуэ, — тотчас поправилась она. Фушеру подозрительно посмотрел на нее. Но она сидела за столом, уткнувшись в свой блокнот. Видна была только густая непокорная шевелюра черных волос на затылке. Все же ему показалось, что мимолетная краска выступила на круглых щеках Лейлы. Тайные пристрастия его помощницы его не касались, если только не мешали их плодотворному сотрудничеству. «Смотри на того, кто говорит», — сказал он себе, воспользовавшись одним из англицизмов, которые все больше начинал осуждать. Он не мог отрицать, что его глубоко потряс шок от того, что он стал отцом, чувствовал, что эмоции возобладали над ним, лишив способности вывести логический вывод. Его разум раздваивался из-за малейшего пустяка — вот как сейчас. — Надо, надо установить связи, — повторил он. — Во всяком случае, у нас есть хронологическая достоверность, — продолжила Лейла. — Кончина Жюли Брюссо предшествовала смерти Ришело. Так что она не несет ответственности за его убийство. Если только это было убийство… — Хотя в некотором роде… Предположите, что, убив ее и мучимый угрызениями совести, он покончил жизнь самоубийством… Она разгадала этот тон и маневр. Он хотел спровоцировать ее. А думал совсем о другом. О Клотильде. О той ночи, из которой он еще не вышел. Она удивилась: — Вы предлагаете в виде гипотезы убийство Жюли Брюссо Ришело с последующим самоубийством последнего? Без видимого мотива, без доказательств?.. — Интуиция, как говорится в классических детективных романах, — улыбнулся он. — Однако все держится на том факте, что, по всей видимости, никто не видел мадам Брюссо после ее прибытия в Салодри… — Я проверю это, — пообещала Лейла. — Но по всем признакам Ришело не убивал себя. Почему левша сделал роковой жест правой рукой? Чем объяснить синяки вокруг его рта? И как это медальон уцелел, ударившись о батарею? И наконец, надо думать, изучение того, что находилось в его тайнике, выведет нас на верный след. Накануне из Оксера прибыла специальная бригада для повторного обыска Салодри. Первый результатов не дал. Привлеченный для подкрепления архитектор, принесший присягу, обнаружил за одной картиной, изображающей винтовую лестницу, потайной ход и такую же лестницу. На этот раз фальшивое прикрывало истинное: настоящие ступени прятались за их изображением. Вели они в комнату, где в стену был вмонтирован сейф, который с трудом вскрыли. Зато легко прошли извилинами подземной галереи, ведущей из этой комнаты, и дошли до входа в пещеру, на которую случайно, благодаря ботанику, наткнулась Лейла Джемани. — Не знаю, что они там делают в Париже, — вспылил Фушеру, — но мы должны были уже давно иметь доступ к полному досье Брюссо. И нечего тянуть с анализом открытки, которую она прислала де Клермонтейлю. При последних словах послышалось мурлыканье телефакса. Фушеру схватил первый лист и вслух прочитал: — «Почти смогли расшифровать штемпель, поставленный в Динаре, а потом Фонд бретонских ценностей опознал на картинке южный фасад Приёре, бывшего монастыря, переделанного в гостиницу для семей военных». — Жюли Брюссо принадлежала к семье военного? — воскликнула Лейла. — Вот так новость! А я думала, что ее отец — шоколадный фабрикант. С самого начала расследования она попросила своего помощника взять на учет все существующие семьи Брюссо; он отыскал сотню таких и из них отобрал трех Жюли, представляющих интерес: одна действительно была из семьи военных, но ее три сына погибли на войне, а она не пережила их; другая, еще живущая, руководила крупным сельскохозяйственным предприятием и ничего не знала о своих тезках; а последняя, похоже, незамужняя, скончалась ровно двадцать пять лет назад в результате железнодорожной катастрофы в Шо-де-Фон. Но ведь в документах Жюли из Пюизе было указано место рождения, находившееся недалеко от Шо-де-Фона, в Сен-Блезе, в Швейцарии. Лейла еще тогда почувствовала, что нечто необъяснимое связывает этих двух женщин. Ни с кем не делясь своими подозрениями, она приказала Лео Кранзаку уточнить гражданский статус обеих Жюли и по электронной почте прислать ей результаты, так же как и все отчеты о железнодорожных катастрофах, опубликованных в прессе того времени. Так что накануне вечером она потратила немало часов, считывая с монитора все переданные ей материалы прессы и полиции. Таким же окольным путем она смогла получить доступ и к медицинским журналам, рекомендованным доктором Верже. С изумлением она узнала, что в период между двумя войнами доктором Вороновым практиковалась пересадка человеку желез обезьяны, а также о том, что он проводил курс лечения по омоложению стариков, восстанавливая их половую функцию. Факс продолжал выплевывать листы один за другим. — А! Вот наконец и сообщение из Биша. Короткое, но это лучше, чем ничего, — признался комиссар. — И небольшое сообщение от Шарля Возеля… Содержанием их он не поделился. Лейла углом глаза заметила его нахмуренные брови и озадаченность на лице. Некоторое время они вместе изучали кипу полученных документов. Неожиданно выскочил еще один листок; в нем подтверждалось, что родные Жюли из Сен-Совера действительно погибли в железнодорожной катастрофе, в которой, как считалось, погибла и она сама! — Какая группа крови была у нашей Жюли Брюссо? — взволнованно спросила Лейла. Жан-Пьер порылся в своих бумагах. — АВ. — Вы уверены?.. Это любопытно, — пробормотала она. — Так написано в ее медицинской карточке. А зачем вам? — Потому что вчера вечером я узнала из электронной почты о гибели ее родителей и сестры. Из десятка погибших только у них была группа крови А+ и О. «Курье де Женев» упоминает об этом случае, потому что переливание крови оказалось невозможным. Но в нашем деле эти резусы несовместимы с… Они удивленно переглянулись. — А это значит, — продолжила она, — что Жюли Брюссо не была Жюли Брюссо, или по крайней мере ее отец не был ее отцом… — Она вдруг в смущении запнулась. — Только анализ ДНК позволил бы с уверенностью установить отцовство, — тихо закончила она. Фушеру промолчал. — Этим и объясняются все предосторожности, которыми она себя окружала, чтобы защитить свою личную жизнь в Сен-Совере, — твердо сказала она. — Надо все начинать с нуля, — отрезал он. — Я вот спрашиваю себя: не мог ли один из участников семинара узнать ее? — Лейла потерла виски. — И тем самым толкнуть ее на самоубийство? — Да, и избавиться от нее… — Мы оба размышляем над пустотой, — сказал он, опершись руками о стол, за которым она сидела. — Мы проморгали какой-то след. Поэтому и продвигаемся так медленно. — А также потому, что… — Она вовремя остановилась, чуть было не перейдя невидимую границу, разделяющую профессиональное и личное. — Меня беспокоит дело, которое осталось неоконченным в Париже, — спохватилась она, — и, честно говоря, из-за отсутствия известий о моем брате. Он не схватил протянутый лист и, отвернувшись, переменил тему: — Есть еще и невероятная история с украденными письмами и предметами, похищенными в центре документации. Уж и не знаю, как вставить друг в друга все эти матрешки… Лейлу восхитил его взгляд на вещи, бессознательно обретающий форму метафор. — А вот и еще что-то новенькое, — обрадовался он, подойдя к продолжающему урчать телефаксу. — Нет, это вам. Из Питье-Салпетриер. Придется опять ждать…