Впрочем, по правде сказать, этот жандарм знал Равашоля с наилучшей стороны, именно как совершенно мирного и безобидного буржуа, который иногда, встречаясь с ним вечером, угощал его дешевенькими сигарами. Префект полиции напечатал во всех газетах следующее оповещение, обращенное ко всем прокурорам республики и ко всем комиссарам: «Требуется задержать некоего Равашоля, он же Леон Леже, 32 лет, уроженца Сен-Шамона (департамент Луары), по профессии красильщика, живущего в Сен-Дени, на набережной № 3. Вот его приметы: Рост немного выше среднего, лицо худощавое, с выдающимися скулами, длинный нос, цвет лица желтоватый, общий вид — болезненный. Волосы черные или темно-каштановые, носит усы и бороду, но за последние дни сбрил ее, говорит с легким акцентом. Равашоль, он же Леон Леже, обвиняемый в убийстве, совершенном в окрестностях Сент-Этьен, виновник взрыва, происшедшего 11 марта в Париже на бульваре Сен-Жермен, дом 136». Хотя вся французская полиция была оповещена, но Равашоль оставался не разысканным, и веселые парижане подсмеивались над бесплодными розысками. Тогда еще не наступил террор, и таинственного динамитчика воспевали в шансонетках. Впрочем, не более как через три дня газеты начали выражать тревогу и стали предлагать самые крутые меры. С динамитом долго не шутят, а в Париже самые мрачные эпохи всегда начинались песнями. Впрочем, эта перемена точки зрения имела серьезное основание. Именно в тот день, когда в «Фигаро» появились веселые куплеты Мильо о Равашоле, произошел новый взрыв, гораздо более губительный и страшный, чем все предшествовавшие. Это был взрыв на улице Клиши. В восемь часов утра послышался оглушительны гул, и казалось, что дом номер 38 вздрогнул и пошатнулся на своем основании, до такой степени был силен удар. Потом, когда рассеялась туча дыма, объяснявшая его, он имел такой вид, точно после отчаянной бомбардировки. Все окна были выбиты. Лестницы уже не существовало, и потребовались все мужество и энергия пожарных, чтобы спасать обитателей дома. На этот раз были раненые, и даже очень серьезно раненные. Господин Бенуа жил на Сен-Жерменском бульваре в том доме, где был сделан взрыв. Прокурор Бюло жил в злополучном доме номер 38 на улице Клиши. Было очевидно, что между обоими преступниками существует связь, — по крайней мере, побудительный мотив был один и тот же, именно: месть друзей осужденных анархистов. По всей вероятности, виновником как в том, так и в другом покушении было одно и то же лицо, то есть неуловимый Равашоль. Случай или провидение, как я уже не раз говорил, очень часто приходят на помощь полиции. В то время, когда в Париже уже началась нешуточная паника, один трактирный слуга узнал Равашоля, приходившего раза два завтракать на бульвар Мажента, в маленький ресторан Вери, о котором навсегда осталось такое тяжелое и печальное воспоминание. Впрочем, этот Равашоль почти сам себя выдал. В тот самый день, когда он взорвал дом на улице Клиши, менее чем через два часа после катастрофы, он зашел позавтракать в ресторан Вери и объявил приятную новость. — На улице Клиши взорвали дом, — сказал он, — следовало бы сделать то же самое с домами всех буржуа!.. Слуга не знал еще о взрывах. Это был бывший солдат, хорошо дисциплинированный и отнюдь не зараженный анархистскими идеями. Тон и слова неизвестного клиента поразили его, а на следующий день, когда он прочел в газетах описание катастрофы и то, что говорилось о Равашоле, у него мелькнуло подозрение, что разыскиваемый динамитчик и есть тот самый странный клиент, революционные теории которого так сильно его возмутили. Четыре дня спустя, когда Равашоль опять зашел в ресторан Вери, хозяин и слуга вызвали полицейских, и Равашоля арестовали. Анархист открыто объявил себя мстителем за Дардара и Декама. На разборе дела в суде он показал, что сначала отправился со своим динамитным снарядом к комиссару полиции в Левалуа, так как прежде всего хотел отомстить полицейским. Но, увидя, что жилище комиссара хорошо охраняется, он направился к господину Бенуа, против которого также имел зуб, так как тот председательствовал в злополучном процессе Левалуа — Клиши. Произведя взрыв на бульваре Сен-Жермен, он этим не ограничился, поставил себе целью отомстить также прокурору господину Бюло, в результате — новый взрыв на улице Клиши. К своими показаниям Равашоль добавил одну фразу, которая впоследствии приобрела своего рода известность, так как все крайние анархисты воспроизводят ее в своих прокламациях, а Равашоля представляют на картинках не иначе, как в сияющем ореоле, точно мученика: «Я хотел дать понять всем тем, которые применяют закон, что на будущее время они должны быть добрее». Сенские присяжные заседатели отнеслись к Равашолю весьма милостиво: они нашли для него смягчающие вину обстоятельства. А между тем еще накануне было совершено новое анархистское злодеяние, еще более ужасное, чем предшествовавшие. Анархисты взорвали ресторан Вери на бульваре Мажента с целью отомстить за арест Равашоля. Это была уже настоящая катастрофа. Здесь были не только раненые, но скоро некоторые из них умерли от ран. Общая паника достигла таких размеров, что присяжных стали обвинять в потворстве. Я не разделял этого мнения о предполагаемой слабости присяжных. Наоборот, мне казалось, что только одни эти судьи из народа сохранили полное хладнокровие и ясность мысли. Своим вердиктом они дали понять, что при всем отвращении и негодовании к анархистским преступлениям они считают исключительные меры опасными. Действительно, до этих пор твердо держался обычай не осуждать на смертную казнь людей, не совершивших убийства. Как бы ни было отвратительно, низко и подло преступление, но если виновник его не лишил человека жизни, присяжные щадили его голову. Равашоль, убивший за несколько лет перед тем одного старика, прозванного Шамбельским отшельником, был отправлен в лаурский окружной суд. На этот раз он был приговорен к смертной казни, и присяжные заседатели в Монбризоне рассуждали так же логично и справедливо, как и парижские. Равашоль сознавался в убийстве Шамбельского отшельника, и они признали его заслуживающим смертной казни, как всякого другого убийцу на его месте, хотя бы тот отнюдь не был анархистом. Несколько месяцев спустя после казни Равашоля один анархист, что отомстил за его смерть, подбросил бомбу на улице Оперы. К несчастью, эту бомбу доставили в полицейский пост на улице Бонс-Энфантс, и там произошел взрыв, которым было убито шесть человек: секретарь господин Пуссе, еще молодой человек, подававший блестящие надежды, четыре агента и мальчик, принесший эту страшную находку. Виновник последнего взрыва был открыт только через год. Это было самое тяжелое и тревожное время. Достаточно сказать, что в продолжение нескольких недель парижские домовладельцы смотрели на лиц судебного ведомства, как на каких-то париев, очень многих из них попросту выселяли, а когда они являлись в другие дома, чтобы нанять квартиру, от них старались отделаться, нередко их даже без церемонии выпроваживали. Мне рассказывали, как факт, что один привратник с большим достоинством говорил: «Сударь, мы не пускаем в наш дом магистратов». Господин Дреш, комиссар полиции, арестовавший Равашоля, в течение многих недель оставался без квартиры и пользовался гостеприимством сострадательных друзей. Зато анархистов, открыто проповедовавших свои убеждения, принимали чуть ли не с распростертыми объятиями, так как видели в них надежную гарантию безопасности дома. Конечно, это мелочи, но подобные факты лучше, чем самые важные события, характеризуют настроение умов той мрачной и тревожной эпохи. После ареста Дардара и Декама, события следовали с грозной, но неукоснительно логичной последовательностью. Равашоль подкидывал бомбы, чтобы отомстить за своих товарищей. Когда Равашоль попался, анархисты, чтобы отомстить за него, взорвали ресторан Бери. Равашоль был казнен. В отомщение за его смерть, разорвавшейся бомбой было убито шесть человек на улице Бонс-Энфантс. Но на этом движение не кончилось! Дальнейшие события неизбежно должны были сцепляться, чтобы привести к финальной катастрофе. Через год после взрыва на улице Бонс-Энфантс, некто Вальян бросил в палату депутатов маленький чугунный снаряд, наполненный взрывчатым веществом и кузнечными гвоздями. Несколько депутатов были легко ранены, а один из них, аббат Лемир, даже довольно тяжело, так что ему пришлось провести несколько дней в постели. Вальян также хотел отомстить за Равашоля, который уже становился в глазах анархистов каким-то мучеником. Однако на суде Вальян утверждал, что не хотел убивать. Он рассчитывал только произвести впечатление на умы публики, а в особенности депутатов, этих настоящих «королей республики». Но очередной состав присяжных не последовал примеру своих предшественников, судивших Равашоля. Хотя Вальян никого не убил и уверял, что по своим гуманным убеждениям не желал ничьей смерти, он все-таки был приговорен к смертной казни. Аббат Лемир, единственный серьезно раненный депутат, как человек и христианин, ходатайствовал о помиловании динамитчика, но просьба его не была уважена. Вальяна казнили. На другой день после того, как голова его упала на площади Рокет, Эмиль Анри бросил бомбу в толпу в кафе «Терминюсь», и еще несколько человек были убиты. Анархия, унесшая столько жертв в полиции, чуть было не выхватила еще одну. Агент Пуассон с опасностью для жизни, после отчаянной борьбы, задержал преступника. Этот смелый солдат геройски исполнил свой долг, и, право, крест Почетного легиона вполне уместен на его груди. Эмиль Анри был совсем молодой человек, почти ребенок, и с гордостью хвастался, что это он виновник взрыва в улице Бонс-Энфантс. По его словам, первое преступление он совершил, чтобы отомстить за Равашоля, а второе — за Вальяна. — Я приехал в Париж во время дела Вальяна, — говорил он на суде, — и присутствовал при драконовской расправе, последовавшей после покушения на Бурбонском дворе… Вальяна, который никого не убил, осудили на смерть… Но, господа буржуа, не слишком ли вы понадеялись на вашу силу… Вы бросили перчатку, она была поднята… и бомба в кафе Терминюс — была ответом! Эмиль Анри был казнен. Спустя несколько месяцев произошла самая серьезная и, конечно, самая печальная катастрофа. Господин Карно был убит в Лионе анархистом Каверио, объявившим себя мстителем за Вальяна и Анри. По всей вероятности, потому, что дальше уже некуда было идти, мстительная мания анархистов прекратилась после смерти Карно и его убийцы. Глава 5 Анархисты-убийцы