Едва Поль заметил агентов, как бросился бежать со всех ног, но его скоро догнали и задержали. Его спутник, не думавший, что его также подозревают, спокойно остался сидеть за столом, но его забрали вместе с Жальби. Когда этих двух субъектов привели ко мне в сыскное отделение, они ни на минуту не отрицали, что одного из них зовут Жальби, а другого Ренар и что они оба рецидивисты, заочно приговоренные к ссылке. Тем не менее они утверждали, что только в то утро приехали из Лондона и познакомились дорогой. Ренар даже добавил: — Я впервые познакомился с этим господином на пароходе. Потом я встретил его сегодня утром, он пригласил меня зайти выпить, и я согласился. При обыске в их карманах нашли заряженные револьверы, довольно крупные суммы денег и связки подозрительных ключей. Само собой разумеется, они доказывали, что не имеют места жительства в Париже, а когда я заговорил с ними о краже на улице Монсо, они ответили: — О да, мы читали об этом в газетах, когда были в Лондоне, но мы не можем дать вам никаких указаний по этому поводу, потому что нас не было в Париже. Но все изменилось, когда их привели на очную ставку с их арестованными сообщниками. Альом, по всей вероятности не считавший предательством признать виновность товарища, когда тот уже пойман, узнал в Ренаре того из участников воровства, который разыгрывал роль комиссара юридических делегаций (господина Клемана). Кроме того, Альом сообщил, что товарищ Ренара Поль не только ходил за каретами, но и разыгрывал роль господина Лозе в маленькой комедии. Наконец, благодаря настойчивым розыскам моих агентов, нам удалось узнать адрес Ренара. Наш герой нанимал меблированную комнату под вымышленным именем Бюте в улице Лефонтен. Ренар отнюдь не подозревал, что полиция выведала его адрес. Вот почему, когда его повезли туда и карета остановилась, он чуть не упал в обморок. Агенты должны были вести его под руки на лестницу. Наконец, когда его ввели в комнату, он в изнеможении упал на стул и сказал: — Я проиграл партию. Да, все, что вы здесь видите, результаты краж, совершенных мною, и я расскажу о них на следствии. Эта комната была настоящим складом. Чего только здесь не было! Фамильные бумаги маркиза де Панисс лежали рядом с крестами и орденами, украденными у одного заслуженного генерала. Здесь были бриллианты и драгоценные камни, вынутые из оправ, ценные вещи и пустые футляры с самыми разнообразными инициалами. Я нашел почти все, чего недоставало до полного комплекта украденных у Панисс-Пасси вещей, а также его картины, не было только двух картин Теньера. На постели между матрасами были найдены 1700 франков золотом и две облигации Gredit fancier 1859 года под № 21701 и 462070. Когда открыли зеркальный шкаф, там оказалась целая коллекция печатных оттисков, сфабрикованных Ренаром для своих шантажных подвигов. Здесь были бланки полицейской префектуры, многочисленные печати и штемпели различных ведомств, фальшивые визитные карточки господина Аталена, почему-то с инициалами Е. Д., тогда как почтенного магистрата звали Гастоном, были также карточки Жома, хотя перед его фамилией подделыватель поставил букву П., а моего знаменитого сыщика звали Фортюна. Были еще карточки господина Безансона, начальника второго отделения, господина Гофруа, делопроизводителя в Министерстве внутренних дел, сыщика Росиньоля и многих других. Мы нашли еще полные и усовершенствованные принадлежности для взламывания замков и, между прочим, отмычку, изобретенную самим Ренаром. Эксперты, видевшие эту отмычку, единогласно утверждали, что это последнее слово усовершенствований в этой области. Но самой интересной находкой была записная книжка Ренара, в которой были выписаны имена и адреса лиц, намеченных для ограбления. В числе их, само собой разумеется, фигурировал и маркиз де Панисс-Пасси. Кстати сказать, эта записная книжка велась с отменной аккуратностью. Около каждого имени были проставлены все замечания, могущие пригодиться ворам: часы, наиболее удобные для их операций, характерные особенности намеченного лица, его возраст, образ жизни, время регулярных отлучек из дому и пр. Наконец, среди бумаг было найдено курьезное письмо, написанное женским почерком. Кто была таинственная корреспондентка, никогда не удалось узнать, но ее послание кидало своеобразный свет на личность Ренара. «Должно быть, вы считаете меня очень и очень недалекой, — писала она, — если могли написать такую чушь, будто уехали в Брюссель. И к чему вам понадобилось добавлять, что вы отправили туда же свою меблировку? Сказали бы просто: добычу воровства и ваши инструменты для взламывания замков, — вот это я понимаю. В следующий раз говорите прямо: „вещественные доказательства“, так как ведь вы знаете, что я их видела. Вы сами мне их показывали, и то, чего вы не высказали сами, Корти пояснил за вас. Неужели вы можете думать, что я все еще в таком же ослеплении, в каком находилась несколько дней? Скажу вам откровенно, я была слишком недогадлива, но после того, как была так обманута вами, Корти и его возлюбленной, нельзя не прозреть. Собственно, я могла бы уже знать, с кем имею дело, еще в ноябре 1892 года, когда Корти уехал продавать краденые бумаги в Милан и не постеснялся скомпрометировать там двух знакомых дам, а вы, прочитав об этом в миланской газете „Секоло“, потирали руки от удовольствия, потому что в это время его разыскивали, когда Горон уехал в Лондон, но будьте покойны, я направлю его на верный путь. Поверьте мне, это вовсе не так трудно. Ваш привратник на улице Лаграм, право, слишком наивен, если принимает вас за рантье. Впрочем, быть может, он имеет свой расчет ничего не замечать, потому что все эти племянники и братцы, приезжающие к вам из Лондона, в сущности, такие же воры, как и вы. Вы — предводитель их шайки и сами хвастаетесь, что уже двадцать лет промышляете этим почтенным ремеслом. Что касается квартир, то я отлично знаю, что вы не имеете в них недостатка. Вы можете жить близ Булонского леса, где назвались приезжим из Шартра купцом, а своего приятеля Корти выдавали за художника, я знаю также — с какой целью. Вы ухаживали за служанкой баронессы, чтобы снять оттиски замков и при удобном случае ограбить дом, но, к счастью, семейные пертурбации спасли несчастную женщину. Вот почему воздух Булонского леса вам вреден. Вы можете еще жить на улице Сент-Антуан, 151, где возлюбленная Жюля Корти наняла для вас квартиру, за которую уже заплачено вперед. Здесь вы хотели ограбить соседнего ювелира. И вы еще прикрываетесь маской анархиста! Вы обманываете товарищей и пользуетесь тем, что они не пойдут на вас доносить. Герой! Кажется, вы грозили мне, что будете действовать энергично. Я знаю, у вас есть различные яды, хлороформ… Но я вас не боюсь… Вы имели глупость показать мне их. Итак, если все анархисты похожи на вас, то я от души жалею общество будущего. Вы грабите буржуа, чтобы помещать добытые этим путем деньги в Английский банк и сделаться со временем рантье. Как же вы далеки от Дюваля и Равашоля; те, по крайней мере, действовали из убеждений! Вы — волк в овечьей шкуре, и эта роль вполне вам подходит. Поздравляю, советую продолжать. Теперь я требую свои вещи, и чтобы все было кончено. Я не хотела бы доносить, это не в моем характере. Однако предупреждаю вас, не доводите меня до крайности, иначе если я начну говорить, то уж выскажу все сполна. Тем хуже для вас: польза — как говорится — „сделать яичницу, не разбив яиц“. Если у вас не оказалось моих простынь, то пришлите 20 франков, что же касается письма моего мужа, то занесите его и оставьте у привратницы, потому что ничто в мире не может его заменить. Это для меня сувенир, и я им дорожу. Я предпочту отправить вас на двадцать лет в каторгу, чем пожертвовать им. Предупреждаю, что жалкие слова бесполезны. Я знаю, что после последней кражи в декабре месяце вы еще не истратили 40 000 франков и имеете слитки золота и серебра, а также награбленные драгоценности. Предупреждаю также, что ко мне писать бесполезно. У вас мед на устах и яд в сердце. Вы — точно змея, которая делает вид, что спит, и жалит первого, кто к ней приблизится. Октавия Лион, 16 февраля 1893 г.» Кто была эта Октавия? Мы старались узнать, но безуспешно, а эта таинственная корреспондентка мнимого господина Клемана, по-видимому, вовсе не желала разоблачать своего инкогнито. Ренар, со своей стороны, упрямо отказывался назвать ее. Напрасно мои агенты справлялись по всем адресам, указанным в письме, они нигде не могли добыть о ней никаких сведений. Это осталось единственным невыясненным пунктом в курьезном процессе самозваных магистратов. Зато нам удалось разыскать все квартиры Ренара, которые он нанимал под вымышленными фамилиями. На улице Бломе, на одной из своих квартир, он назвался Морелем, на бульваре Ваграм — Барбье, на улице Лефонтен — Бюте, и, наконец, на улице Барульер он нанимал маленькую квартирку под именем Дешан. Тогда личность Ренара вполне выяснилась. Это был в полном смысле негодяй, к тому же наделенный замечательным умом. Он принадлежал к той категории мошенников, которые эксплуатируют все человеческие слабости. Ренар имел довольно странную наружность. Это был высокий мужчина крепкого телосложения, на вид лет пятидесяти, с хорошо сохранившимися каштановыми волосами, но лицо его казалось сильно утомленным, а в жиденькой бороде пестрели серебристые нити седины. Вся его физиономия дышала лукавством. Когда Ренара обличали во лжи, его обыкновенно тихий и мягкий голос вдруг возвышался, потом переходил в нервный резкий смех, звучавший как-то особенно фальшиво. Этот человек также провел многие годы в тюрьме, но потом он сумел организовать нечто вроде интернациональной ассоциации мошенников, наподобие шайки Катюсса и Менегана. В Лондоне у него был один родственник, занимавшийся специально сбытом краденых процентных бумаг. Его сообщник Поль Жальби, опасный бандит, рослый здоровенный малый, отличавшийся грубостью и жестокостью, был вынужден признаться, что он разыгрывал роль префекта полиции в грабеже на бульваре Марсо. Арест этих двух субъектов открыл их участие не только в этом воровстве, но и во многих других. Это они ограбили квартиру известной артистки госпожи Дины Феликс на улице Басс-де-Ренар. Опять-таки, они же, под видом комиссара полиции и агентов, проникли к госпоже Б. в Рюель, где похитили на 20 000 франков процентных бумаг и драгоценностей. Нам удалось также найти улики, что они были виновниками краж в Сен-Кантене, в Лаоне и пр. После пресловутой шайки Катюсса это была самая опасная ассоциация бандитов, которую нам удалось накрыть. Ренара подозревали в принадлежности к партии анархистов, в действительности же он их эксплуатировал и ограничивался лишь сбытом добычи нескольких краж, совершенных анархистами. Однако в этом направлении от него ничего нельзя было добиться. — Я был одним из главных посредников при сбыте результатов краж, совершенных анархистами, но я вовсе не желаю быть убитым. Иначе я рассказал бы вам многое! Вы не можете себе представить, — добавлял он с некоторым кокетством, — как это позабавило бы меня, да и вас также! Но я не могу, потому что дорожу своей шкурой…» Ренар, подобно многим другим, пускался иногда в откровенности со мной. — Видите ли, господин Горон, — сказал он однажды, — меня погубило сообщничество с другими. Я обработал много других дел, которых вы не знаете и никогда не узнаете, потому что там я был один. На этот раз меня погубило то, что нас было несколько человек. Если бы эти дураки имели ко мне полное доверие, которого я заслуживаю, если бы они поручили мне ликвидировать всю добычу целиком, то при тех связях, которые я имею во всей Европе, я так повел бы дело, что не только не заметили бы огня, но и дыма бы не почуяли! Это они меня подвели. Глупцы, они не поняли важности и значения централизации! Вообще, этот Ренар был большой комик. Однажды в Мазасе господин Атален и я свели его на очную ставку с тем штаб-офицером, которого, как я уже говорил выше, он сильно эксплуатировал. Когда несчастный пострадавший удалился, Ренар, вероятно воображая, что он все еще разыгрывает роль господина Клемана, обратился к нам и воскликнул: — Теперь, господа, когда мы в своем кругу… Положение было до того комично, что господин Атален и я невольно расхохотались. Процесс, длившийся несколько заседаний, был оригинальной выставкой человеческих пороков, а также наивности большинства тех людей, которых эксплуатируют негодяи. Ренар добросовестно старался развлекать публику, рассказывая с добродушным юмором о своих похождениях в роли полицейского комиссара. Но весь этот юмор и все благодушие сразу исчезли, когда один полицейский агент, именно Росиньоль, выступил с показанием, что Ренар принадлежал к особой категории омерзительных развратников, которые стараются превратить Париж в современный Содом. Кстати, одна из отличительных черт негодяев, подверженных этому отвратительному пороку, состоит в том, что они не только не признаются в нем, но предпочитают быть обвиненными во всех самых ужасных преступлениях, лишь бы только не в этой подлости! Ренар, как и большинство этих милых кавалеров, негодовал, кричал, протестовал против самой очевидности и по временам пропускал без внимания обвинения, которые могли его отправить на пожизненную каторгу, лишь бы оправдаться в обвинениях, затрагивавших его нравственность. В числе главных обвиняемых фигурировали: Ренар Тажан-Альом, Жальби, (он же Поль-кучер), далее следовали второстепенные обвиняемые и множество сбытчиков. Между этими последними был один, некто Л., у которого нашли материи, украденные в одном магазине участниками шайки, но насколько мне было известно, он не был замешан в краже у маркиза Панисс-Пасси. Положение этого человека было довольно оригинально. Бесспорно, это был отъявленный негодяй и профессиональный вор, мы могли проследить его участие в сотне различных воровских проделок. Его несколько раз арестовывали, но за недостатком материальных улик отпускали на свободу. Теперь, быть может, единственный раз, когда он был действительно не виноват. Обстоятельства сложились против него так неблагоприятно, что присяжные признали его виновным и суд приговорил его к шестилетнему тюремному заключению! Отсюда, однако, не следует, чтобы я задумал причислить Л. к жертвам юридических ошибок. Кажется самой комичной стороной дела Панисс-Пасси было совершенно своеобразное впечатление, которое оно произвело на парижских привратников. С тех пор в продолжение нескольких месяцев, когда настоящий комиссар полиции являлся в какой-нибудь дом для обыска, привратник отвечал ему, пожимая плечами: — Ба! Знаем мы эти штуки! Проходите дальше. Напрасно оскорбленный магистрат показывал свой трехцветный шарф, недоверчивый страж возражал: — Так-так, очень хорошо… У Ренара также был шарф… Спорившие повышали голос, и нередко случалось, что настоящего комиссара тащили в полицейский пост! Со мной случилась также довольно курьезная история. Однажды утром я отправился сделать обыск у одного субъекта, который отлично знал меня в лицо, но привратник заупрямился и вздумал преградить мне путь, по всей вероятности принимая меня за одного из последователей Ренара.