Он запасся нюхательным табаком, чтобы ослепить стража, кроме того, ему удалось, бог весть каким образом, добыть нож с длинным и крепким лезвием. Было приблизительно половина одиннадцатого, когда тюремная карета выехала со двора и завернула за угол улицы Берси и Траверсьер; Менеган и Прево по предварительному уговору одновременно выбили тоненькие двери их камер и появились в проходе. Сержант Люциони не успел опомниться от изумления, как был ослеплен горстью нюхательного табака, кинутого ему прямо в глаза. Тем временем как он ощупью искал сигнальную веревку, которая служит для сношения между кондуктором и кучером, точно в омнибусах, Менегану удалось с помощью ножа открыть дверцу экипажа. Оба узника выпрыгнули на улицу, между тем как кондуктор продолжал протирать глаза, и кучер бесполезно терял время, тяжело спускаясь с козел. Тем временем Менеган и его товарищ бросились бежать по улице Траверсьер по направлению к Сене. Однако тревога была поднята довольно быстро; полисмены и некоторые прохожие побежали догонять беглецов, которые значительно их опередили, в особенности Менеган, скоро совершенно скрывшийся из виду. После четвертичасовой погони Прево был настигнут и снова водворен в Мазас. В то время моя болезнь не совсем еще выяснилась, и хотя я сильно страдал глазами, но все-таки мог выйти в кабинет. Первой моей догадкой, когда я узнал о побеге Менегана, было предположение, что он поспешил уехать в Остенде или в Лондон, где у него есть сообщники и, по всей вероятности, припрятаны деньги. Вот почему я решился послать двух агентов за границу, желая непременно, чтобы лучшее украшение шайки Катюсса не отсутствовало в коллекции. Я уже собирался дать приказание Гулье ехать в Лондон, как вдруг ко мне вошел один из агентов и сказал: — Господин начальник, что вы дадите тому, который укажет вам, где находится беглец? Хотя ресурсы сыскной полиции очень ограниченны, но в таких случаях я бывал насколько возможно щедр. Я назначил сумму, и агент привел ко мне доносчика, утверждавшего, будто он знает из достоверного источника, что на следующее утро в одиннадцать часов Менеган придет в одну из улиц квартала Сен-Жорж, к винному торговцу, чтобы взять у него брюки. Признаюсь, я едва мог верить, чтобы человек, преследуемый со всех сторон так, как этот Менеган, и которому стоило открыть первую попавшуюся газету, чтобы убедиться, сколько шума наделало его бегство, мог глупейших образом замешкаться из-за каких-то ничтожных брюк в том городе, где его знают почти все агенты. Но так как в большинстве случаев действия преступников идут вразрез с логикой и здравым смыслом, я позаботился принять необходимые меры. По моему приказанию Жом, Гербен и еще третий агент, по имени Боб, отправились в место, указанное доносчиком. Но улица была довольно пустынна, и Жом сделал следующее остроумное соображение: «Мы не можем оставаться здесь втроем, нам нельзя сделать и десяти шагов, не будучи замеченными… С какого бы конца улицы Менеган ни подошел, он увидит нас и улизнет». По обыкновению, в экспедициях такого рода агенты скрываются под гостеприимную сень классических винных погребов, но на этой злополучной улице была только одна винная лавка, именно та, куда должен был прийти Менеган. К счастью, Жом, озираясь по сторонам, заметил парикмахерскую. — Зайдем сюда, — сказал он, — и в ожидании станем бриться. Один из агентов стал бриться, тем временем Жом и его товарищ не спускали глаз с винного погребка. Разумеется, Жом и его спутник находили массу предлогов уступать свою очередь другим клиентам парикмахера, которому все это показалось очень подозрительным, и он шепнул пару слов своему подмастерью, побежавшему за полисменами. В ту минуту, когда в парикмахерскую входили два блюстителя порядка, Жом заметил Менегана, который шел, осторожно озираясь кругом. Нужен был опытный глаз Жома, чтобы узнать ловкого мошенника, который успел до неузнаваемости переменить свой внешний вид. Он остригся, выбрился, и лицо его было наполовину скрыто приподнятым воротником пальто. Жом, расталкивая полисменов, бросился к Менегану, Вербен и Боб последовали за ним. Со своей стороны, полисмены кинулись догонять моих агентов. Произошла невообразимая свалка, которой Менеган, наверное, воспользовался бы, если бы Жом, никогда не терявший присутствия духа, не догадался бы быстрым движением оборвать пояс панталон беглеца. Менеган должен был остаться на месте, употребляя все свои усилия, чтобы остановить падение необходимой части костюма. Наконец, дело разъяснилось, агенты назвались полисменам и обменялись рукопожатиями, только бедняга Менеган не разделял общего торжества. Его усадили в фиакр и торжественно привезли ко мне в сыскное отделение. Только тогда приунывший мошенник понял свою ошибку и объявил мне, что, в сущности, получил по заслугам, так как действительно с его стороны было слишком глупо оставаться в Париже из-за каких-то панталон, не стоивших и 15 франков, тогда как в его кармане было 50–60 франков, то есть сумма совершенно достаточная на поездку в Лондон. Он был заключен в тюрьму Консьержери и не мог уже уклониться от суда. Несмотря на огромное число обвиняемых, которых пришлось разместить даже на скамье для представителей печати, процесс был очень банален и не представлял ожидавшегося интереса. Подсудимые единодушно отрицали все факты, в которых их обвиняли. Всем хотелось разыгрывать роль невинных жертв, что, впрочем, было довольно трудно, ввиду их прошлого. Процесс прошел без всяких инцидентов. Катюсс и Керио (он же Менеган) были приговорены к восьмилетней каторге. Шамбон (он же Виктор Шевалье) и Прево, сообщник Менегана, за попытки к побегу были приговорены к шестилетней каторге. Большинство же подсудимых отделалось более или менее продолжительными сроками тюремного заключения. Для философа, располагающего досугом и необходимым терпением для размышлений, участь многих из этих подсудимых могла бы представить бесспорный интерес. Например, Катюсс происходил из хорошей буржуазной семьи, оставившей ему небольшое состояние. Менеган был удивительно типичным интернациональным авантюристом. Чтобы окончательно одурачить английское правосудие, ему не хватало только немножко более обстоятельного знания географии. Глава 12 Шайка «черных фраков» Бальзак, угадавший так много современных типов и наметивший их силуэты во многих своих бессмертных произведениях, Бальзак в своих «Тринадцати» как будто пророчески предсказал шайку чернофрачников и даже изобразил Жаноля де Вальнеза, моего клиента, обладавшего после Альмейера наиболее значительным дарованием к побегам. Этот Жаноль также был до некоторой степени причастен к шайке Катюсса или, вернее, к масонскому обществу преступного мира, хотя он принадлежал к совсем особой категории бандитов. Высокий, стройный, с тонкими черными бакенбардами, это был изящный молодой человек, немного томный и вялый на вид. Впоследствии, когда мне пришлось делать обыск в его квартире, которую он занимал на бульваре Бюжо, то я нашел там что-то около 25 жилетов, 23 пар ботинок и 5 или 6 высоких серых шляп, которые начинали тогда входить в моду. Жаноль посещал салоны в предместье Сент-Оноре и даже проник или, вернее, протерся в некоторые аристократические дома Сен-Жерменского предместья. Он разыгрывал светского молодого человека, а так как был недурен собой, очень любезен и всегда прекрасно одет, то ему удавалось внушать доверие, и его действительно считали, как он выдавал себя, графом де Марсан, виконтом де Вальнезом и пр. и пр. Впрочем, не следует думать, что он становился завсегдатаем этих салонов, тем более что его образ действий редко позволял ему по несколько раз посещать один и тот же дом, так как после каждого вечера или обеда, на котором он присутствовал, хозяева неизбежно замечали исчезновение какой-нибудь ценной вещи. Иногда обнаруживался даже искусно сделанный взлом витрины. Этот проходимец ловко обкрадывал богатые квартиры, и, когда ему случалось оставаться одному в комнате, он тотчас же пускал в ход маленькую никелированную отмычку, — настоящий шедевр изящества, — которую всегда носил в кармане фрака. Этот Жаноль изобрел новый вид воровства, именно: опустошение свадебных корзин, то есть он крал бриллианты и драгоценности, которые по обыкновению выставляются напоказ в свадебной корзине в день заключения брачного контракта. Разумеется, у него нашлась масса подражателей, так что теперь на каждой богатой свадьбе присутствует агент сыскной полиции, одетый как один из приглашенных, и зорко наблюдает за выставленными напоказ драгоценностями. Еще одна оригинальная подробность об этом элегантном мошеннике: его всегда видели не иначе как в перчатках и очень часто, будучи именно в белых перчатках, он работал своей отмычкой. История этого светского вора очень проста. Еще в полку он был приговорен военным советником за воровство к тюремному заключению на год, потом, как только был выпущен на свободу, отправился в Руан и там опять попался в каком-то мошенничестве. 20 ноября 1885 г. руанский окружной суд приговорил его на полтора года в тюрьму. Отбыв наказание, он приехал в Париж, где ему удалось получить должность в одном банке, но, поступая на службу, он имел в виду не честный заработок, а легкий способ сбыта краденых процентных бумаг. Он еще не знал тогда Менегана, но знал о существовании воровских банков в Лондоне, но его система обманывать бдительность патрона была очень курьезна. Чтобы подсунуть ему краденую бумагу, он всегда выбирал именно тот момент, когда банкир читал таблицы ценностей, подвергнутых запрещению. Натурально хозяин, не сомневавшийся в своем служащем, вместо того чтобы дочитать таблицу до конца, прерывал чтение, брал бумагу, платил деньги и клал ее в кассу. Однако эти проделки не могли долго продолжаться, и Жаноль исчез из банкирского дома, как только первая акция, проданная им и отнесенная на биржу, была объявлена подвергнутой запрещению. С этого времени он начинает дебютировать на поприще взламывания замков, но это ремесло имеет много неудобств, а главное, те, которые им занимаются, часто подвергаются нескромному любопытству полиции. В одну прекрасную ночь наш приятель Жаноль был задержан блюстителями порядка, так как его заметили пробиравшимся с большим подозрительным пакетом. Должно быть, в тот раз он оперировал не в белых перчатках, так как не ограничился несколькими ценными вещами, которые можно положить в карман. Объяснения, данные им агентам, показались настолько неудовлетворительными, что его отправили в арестный дом, и скоро он предстал перед судебным следователем Донфером, которого поразил своей наглостью, объявив, что у него не было никакого пакета, когда его арестовали. Однако потом он прибег к избитой и давно известной версии, и это доказывает, что самые ловкие мошенники, когда попадаются, не всегда бывают блестящими и остроумными: — Это некто Поль, ни фамилии, ни адреса которого я не знаю, передал мне этот пакет и попросил подержать его несколько минут. Но если Жаноль не был очень красноречив в своих способах защиты, он отличился перед всеми своими коллегами высшего и низшего слоев преступного мира самым отважным побегом, какой только был на моей памяти. Приведенный на допрос господина Донфера под конвоем традиционного стража из муниципальной гвардии, он вдруг сослался на сильную боль желудка и попросил позволения удалиться на минуту в отхожее место. В то время кабинет следователя выходил окнами во внутренний двор Дворца правосудия. Господин Донфер терпеливо ожидал своего клиента, когда случайно заметил пару человеческих ног, шагавших по кровельному желобу перед его окном. — Гм, — сказал он своему письмоводителю, — эти кровельщики удивительно отважный народ! Между тем время шло, и господин Донфер начал недоумевать, почему обвиняемый так долго не показывается. Письмо-водитель отправился навести справки и нашел муниципального стража, меланхолически караулившего у дверей кабинета уединения. — Ну, что же ваш Жаноль? — спросил письмоводитель. — Он там… — ответил страж. Потом, постучавшись в дверь, он крикнул: — Эй, любезный, нужно немножко поторопиться, господин следователь ждет вас. Само собой разумеется, ответа не последовало. Заподозрив недоброе, он опять принялся стучать, но дверь была заперта с внутренней стороны, тогда гвардеец приналег могучим плечом и вышиб дверь. Понятно, там никого не оказалось, зато форточка была открыта. Через это отверстие Жаноль давно уже пробрался на кровлю Дворца правосудия, и это его ноги видел судебный следователь из своего окна. Господин Донфер получил известие о своем клиенте только на следующий день, когда, придя в суд, нашел на письменном столе письмо следующего содержания: «Господину Донферу, судебному следователю. Милостивый государь. Я спокойно провел ночь в одном из лучших парижских отелей, но покидаю этот город, воздух которого может быть для меня неблагоприятным, и передаю это письмо одному моему другу, который отправит его на почту, когда я буду уже в безопасности. Когда вы получите эти строки, мне уже нечего будет опасаться ваших самых пронырливых ищеек. Однако прежде, чем покинуть Францию, быть может надолго, позвольте мне объяснить вам все подробности моего побега с такой же точностью, как если бы я находился в вашем кабинете, сопровождаемый несчастным Пондором, который выпустил меня из окна. Прежде всего, я должен сказать вам по этому поводу, что, когда вылез из форточки, мне пришлось пройти по наружному карнизу расстояние приблизительно 50 метров. Отсюда я спустился в квартиру главного сторожа, жена которого находилась в соседней комнате, с этой почтенной особой я играл несколько минут в прятки, однако в конце концов мне удалось достичь двери на лестницу. Там, не зная, в какую сторону пойти, я спросил сторожа и благополучно достиг выхода. Потом я нанял фиакр, кстати сказать, за пять франков в один конец, тогда как в моем кармане было только сорок сантимов, и четверть часа спустя после моего побега я находился уже в безопасном месте. Мне очень жаль, что я лишил вас удовольствия заниматься моими частными делами, но что делать — каждый сам за себя, а Бог за всех…