— Ну, — говорит богатый иностранец, — кто несет мой чемодан ко мне в гостиницу (в „Континенталь“, „Гранд-отель“ или „Терминус“, так как англичанин всегда называет один из этих огромных караван-сараев). — Вы, господин, — он указывает на моего спутника, — ваше лицо мне нравится… В эту минуту я могу видеть, как наша жертва краснеет от удовольствия, и, наверное, мой мнимый сообщник думает обо мне: „Если ты воображаешь, что я приду на свидание, то горько ошибаешься“. Но англичанин продолжает, по-прежнему обращаясь к нему: — Я платит за ваш карета… Вы поедете поскорей… Я даст хороший награда… Наш молодец хватает чемодан и уже бросается к выходу, но англичанин вдруг останавливает его за руку, потом, обращаясь ко мне, говорит: — Я все-таки недостаточно знает его, пусть вы скажет, чтоб он оставил мне залог. Тогда я обращаюсь к нашей жертве и самым натуральнейшим тоном говорю: — Это очень просто, отдайте ему все, что при вас есть. Со своей стороны я сделаю то же самое. Я вынимаю портмоне, в котором несколько червонцев, бумажник с банкнотными билетами, снимаю с себя часы, цепочку и передаю все англичанину. «Простофиля» делает то же самое и опорожняет свои карманы. Но, господин Горон, вы, наверное, спросите: „Что же вы делаете, если нападете на человека, у которого нет денег“. Это может случиться, но очень-очень редко, потому что я всегда предпринимаю предосторожности. Я предварительно узнаю, какую ценность представляет мой новый знакомый; например, прошу его разменять кредитный билет в сто или пятьсот франков, если у него нет мелких денег, то он, наверное, вынет бумажник и покажет, что тот наполнен только депозитками крупного достоинства. Если же случайно я ошибся, что бывает довольно редко, так как человек, собирающийся совершить далекое путешествие, всегда имеет при себе более или менее крупную сумму, и если действительно у него нет денег, то мой настоящий сообщник-англичанин изменяет свое решение и говорит, указывая на меня: — Я обдумал… Это ви понесет чемодан ко мне. Спустя несколько минут мой приятель-англичанин под тем или другим предлогом покидает бедняка, от которого ничем нельзя поживиться, и возвращается ко мне. Теперь, я думаю, мне нечего объяснять, что если дело выгорело и если у нашей жертвы оказались деньжонки, то я усерднейшим образом забываю о свидании, которое назначил своему новому сообщнику в кафе». Мне кажется, эта исповедь вора имеет совершенно своеобразный характер искренности. Само собой разумеется, что жертва мошенничества, совершенного при таких условиях, так мало симпатична, что правосудие очень редко делает ход жалобам этого сорта случайных мошенников, которые, будучи уверены, что завладели огромным сокровищем, придя домой, с лихорадочной поспешностью взламывают замок чемодана и находят там только свертки медяков и пачки акций и облигаций обанкротившихся обществ, имеющих цену десять — двадцать сантимов. В шайке Катюсса или, вернее, среди великого множества всевозможных воров, которые время от времени обращались к Виктору Шевалье или Менегану, чтобы ликвидировать добычу воровства, я встречал, как уже говорил выше, людей, употреблявших все известные и малоизвестные способы присвоений чужой собственности; это было нечто вроде калейдоскопа всевозможных мошенничеств и всех видов воровства. Были субъекты, выманивавшие по нескольку сот франков у простодушных людей обещаниями достать хорошее место. Это очень распространенный, но в то же время самый вульгарный способ мошенничества. Другие продавали поддельные процентные бумаги неопытным служанкам, скопившим маленькие деньжонки. Были и профессиональные карманники. Наконец, были и такие, которые спекулировали кладами; это классическое мошенничество, известное еще в начале нынешнего столетия. Тысячи тысяч газетных статей уже оповещали о нем мир, но оно все-таки удается, так как основано на бесчестной эксплуатации охотников нажить много денег, рискуя пустяками, в таких случаях люди готовы заключить договор даже с ворами, лишь бы получить крупный куш. Первое мошенничество на почве легенд о кладах относится к началу нынешнего века, то есть ко времени испанских войн. Следовательно, это уже давно известная история о несчастном узнике, томящемся на гнилой соломе в темницах Мадрида, Барселоны или Валенсии и знающем от друзей, что лицо, к которому он обращается, честно и сострадательно, желает поделиться с ним скрытым сокровищем, так как сам он не может им воспользоваться. Письмо обязательно оканчивается просьбой высылки нескольких сот франков на первые расходы. С тех пор этот способ воровства варьировался на всевозможные злободневные мотивы. После войны была сочинена легенда о бриллиантах императрицы, зарытых в Испании и стоящих от трех до четырех миллионов франков. Автор письма назывался слугой маркиза де Бассано, который поручил ему спрятать драгоценности императрицы, и он зарыл их в землю, а потом бежал. Позднее появилась история о юной миллионерше-сиротке и недобросовестном опекуне. Наконец, уже сравнительно недавно говорилось, будто банкир Масе-Берне признался, что до бегства зарыл в землю два или три миллиона… Все письма такого рода неизбежно кончались так: «Обладатель сокровища или тот, кто знает, где оно скрыто, находится в тюрьме и рассчитывает на благосклонное содействие лица, к кому обращается, чтобы отыскать это сокровище… Для этого необходимы лишь самые незначительные расходы…» Всего курьезнее то, что эти письма с просьбами денег адресуются наудачу и имена адресатов просто выбираются из адресной книги. Для этого рода операций так же, как и для американского воровства, необходимо располагать значительным оборотом капиталов, так как может случиться, что множество отправляемых писем останется без результата. Но, к счастью для мошенников, на свете еще много дураков. В самом деле, первый долг всякого рассудительного человека, получив подобное послание, идти и передать его комиссару местного квартала, начальнику сыскной полиции или прямо судебному следователю. Те, которые не желают иметь лишних хлопот, могут просто-напросто бросить в корзину письмо с маркой из Севильи или Барселоны. Однако среди адресатов всегда находится два или три процента легковерных субъектов, которые, почуяв крупную добычу, посылают 400 и 500 франков по указанному адресу. Мне случилось даже познакомиться с несколькими экземплярами таких простофиль, которые, попавшись на удочку этого классического мошенничества, приходили потом просить моего совета. Я уже до такой степени привык к таким консультациям, что как только видел входившую в мой кабинет особу с письмом, на котором замечал испанскую марку, то тотчас же говорил: — Я уже знаю, в чем дело, вы пришли по поводу «испанских похорон»? На своем жаргоне мошенники называют так все истории об испанских кладах… Чтобы избавиться от труда читать ваше письмо, я наперед скажу вам его содержание. Потом, позвонив, я требовал, чтобы секретарь подал мне папку «с делами об испанских похоронах». Мне приносили даже не всю папку, так как это были такие увесистые пакеты, что потребовалось бы несколько человек, чтобы донести их. В большинстве случаев посетитель оставлял мне письмо и благодарил, что я открыл ему глаза на мошенническую проделку. Однако обаяние наживы на наивные души иногда так сильно, что некоторые простаки, рассыпаясь передо мной в благодарностях, все-таки уносили с собой свои письма. Эти субъекты уже, наверное, становились жертвами мошенничества. Небезынтересно заметить, что воры, организующие этого сорта проделки, напав на доверчивых субъектов, не ограничиваются первой получкой денег. Они отвечают, и переговоры завязываются. Жертву уверяют, что высланных четырехсот или пятисот франков мало и нужно еще немножко денег. Наконец, его уведомляют, что решительный день наступил, он уезжает в Испанию, где должен получить подробный план местности и начать раскопки. Сообщник таинственно встречает несчастного обманутого и ведет до дверей тюрьмы, где тот с замирающим сердцем остается ждать. Проходит час, наконец сообщник появляется с пакетом в руках. Он просто-напросто заходит в тюрьму, чтобы ее осмотреть, поговорить с директором или со сторожем и, натурально, еще до этого визита имел в кармане заготовленный пакет со знаменитыми планами, которые держит в руках при выходе из тюрьмы. Само собой разумеется, он уступает планы недаром, иногда гонорар доходит до кругленькой суммы в 10 000 франков. С наступлением ночи бедняга приступает к раскопкам в указанном месте. Он роет землю с усердием, достойным лучшей участи, и, понятно, ничего не находит. Потом, когда он обращается к испанской полиции с просьбой разыскать вероломного сообщника, тот давным-давно уже успел скрыться, и несчастному не остается ничего больше, как возвратиться в Париж и рассказать о своих неудачах начальнику сыскной полиции. Дела шайки Катюсса, вследствие многочисленности участников и совершенных преступлений, не могли быть сконцентрированы в один процесс. Очень многие обвиняемые были разосланы по различным провинциальным судам. Однако почтенный судебный следователь господин Понсе, с неутомимым усердием распутывавший нити этих хитросплетенных интриг и, как говорится, поседевший на этом деле, все-таки посадил на скамью подсудимых в сенском окружном суде восемнадцать человек, не считая тех, которые были судимы заочно. Глава 11 Побег Менегана Дело, выполненное господином Понсе, представлялось чрезвычайно трудным, так как все обвиняемые, само собой разумеется, лгали и увертывались напропалую. Они оперировали повсюду, и повсюду у них имелись сообщники — в Италии, в Англии, в Швейцарии, в Америке, одним словом, на всем земном шаре. Я знал одного из участников, который в настоящее время находился в Чили, а другого — на Яве. Вот почему было крайне трудно точно определить ответственность каждого. Быть может, только я один мог бы разграничить перед присяжными ответственность каждого участника, так как, благодаря моим бесчисленным путешествиям и подробным справкам моих агентов, я обстоятельно познакомился со всеми деталями дела, но, к сожалению, во время одной поездки в Лондон у меня очень серьезно разболелись глаза, и доктора предписали мне в продолжение нескольких недель не выходить из темной комнаты. Вот почему мне было решительно невозможно явиться в суд по вызову председателя, и ему пришлось ограничиться прочтением моих рапортов, а также рапортов моих агентов. Впрочем, чуть было не случился один инцидент гораздо более серьезный, чем мое отсутствие, дело в том, что от суда мог ускользнуть один из главных персонажей этого исключительно интересного судебного представления. Керио, он же Менеган, был настоящим главарем шайки, так сказать, рычагом мошеннической ассоциации, хотя названа она была по имени Катюсса, — честь, вовсе им не заслуженная. Впрочем, ведь и Америка, открытая Христофором Колумбом, называется не Колумбией, а в честь Америго Веспучио. Керио, он же Менеган, был арестован в Англии сыщиком Гулье при обстоятельствах, о которых я говорил уже выше, и выдача этого преступника была обставлена немалыми затруднениями. Итак, Керио решительно не желал познакомиться с присяжными и предпочитал значиться на суде отсутствующим. Это был один из тех энергичных и ловких людей, для которых тюрьмы не имеют тайн, он знал все те маленькие уловки, к которым прибегают заключенные для сношений между собой. Между тем нынешние тюрьмы, как, например, Мазас, при всем их благоустройстве, имеют одно неудобство. Ватерклозеты, устроенные при каждой камере, служат всем тем, у которых не особенно деликатное обоняние, акустическими трубами. Таким образом, Керио удалось вступить в переговоры с неким Мариусом Прево, которого он не знал и которому предстояло быть переведенным из Мазаса в Консьержери, так как оба должны были одновременно предстать перед судом присяжных. В 10 часов утра тюремная карета, или «panier a Salade» — как их называют, — въехала на двор Мазаса, и сержант муниципальной гвардии, снабженный соответственными инструкциями, принял под расписку Менегана, Прево, о котором я уже упомянул, и еще несколько других, менее важных преступников. Устройство этих «салатниц» всем известно: каждого узника запирают в узенькую клетушку, и посередине между двумя рядами этих одиночных камер оставлен длинный коридор. В конце этого коридора становится сторож, который отвечает за сохранность своих узников. Менеган и Прево занимали два смежных отделения, разделенные только узенькой перегородкой, и обвиняемые, повысив немного голос, могут обмениваться всевозможными признаниями, нисколько не опасаясь быть услышанными сержантом. По всей вероятности, Менеган в сообщничестве с Прево уже давно обдумал все детали побега.