— Ну, полно, постарайтесь припомнить, — сказал я, — быть не может, чтобы у вас была такая плохая память. Тогда господин Бошан чуть заметно пожал плечами, как будто желая выказать мне свое презрительное сострадание. — Хорошо, — кивнул он, — если вам доставляет удовольствие, то извольте, я назову вам лицо, продавшее мне эту бумагу. Это некто Уайт. По-английски white означает «белый», и я отлично понял, что мой собеседник надо мной смеется. — Послушайте, — сказал я ему, — это плохая шутка. — White вам не нравится? — продолжал он. — Хорошо, допустим, что он Black (черный), если вы предпочитаете, о вкусах не спорят… На этот раз я был окончательно взбешен и, быстро поднявшись, сказал приличному джентльмену: — Бошан, вы вор, у вас находятся процентные бумаги на 400 000 франков, похищенные из фургона компании Р — L — M. Но он очень спокойно сделал мне знак снова сесть и продолжал, не повышая голоса и без малейшей рисовки и фанфаронства: — Совершенно верно, господин Горон, я вор, это мое ремесло, и у меня действительно находятся те процентные бумаги на 400 000 франков, о которых вы говорите, но заметьте себе хорошенько, ведь не я их украл, у меня есть неоспоримое алиби, в день преступления я преспокойно здесь прогуливался, и все обитатели Ричмонда подтвердят вам это. — Но у вас находятся краденые ценности, — воскликнул я с легко понятным гневом, — и мне остается только приказать сопровождающему меня сержанту Леве арестовать вас. Я был несколько ошеломлен, когда в ответ Бошан громко и весело расхохотался: — Ха! Ха! Ха! Господин Горон, сейчас видно, что вы француз! Но я англичанин, и мы в Лондоне. Я знаю законы. Мое ремесло почти так же легально признано, как и ваше. Вы начальник сыскной полиции, а я — вор; но я не советую вам меня арестовывать… Впрочем, спросите сами у Леве. Бедный сержант махнул рукой таким выразительным жестом, который ясно говорил, до какой степени он бессилен перед этим нахальным мошенником. Между тем Бошан продолжал спокойным и примирительным тоном: — Я не сержусь на вас, господин Горон. Я знал, что вы человек смелого и горячего нрава, и я был неприятно поражен вашим визитом, но, обдумав, я сообразил, что мне нечего бояться вас, так как здесь закон не преследует за сбыт предметов, похищенных на континенте… Вы поступили бы несравненно лучше в интересах тех лиц, в которых принимаете участие, если бы обратились ко мне с подходящими условиями… Ради вас я сделал бы скидку… Я поднялся с таким нескрываемым негодованием, что Бошан продолжал насмешливым тоном: — Полно, господин Горон, не горячитесь. С вами я не стану лицемерить, но согласитесь, что право на моей стороне. Кстати, я вижу, что господин Леве меня начинает узнавать… Ну, да, я был профессиональным вором, но теперь я не хочу рисковать и рассчитываю дожить свои дни почтенным рантье, которого все уважают. Я не ворую больше и довольствуюсь лишь выгодой от чужих краж, само собой разумеется, если они не совершены в Англии. Никто не относится с таким уважением к закону, как я, вот почему я спокоен и дела мои процветают. Взгляните кругом, я наслаждаюсь роскошью и комфортом, заработанными своим трудом, и никто не может потревожить мой покой, даже вы, такой примерный полицейский. Не будучи от природы очень терпеливым, я довольно резко высказал свое неудовольствие. — Осторожнее, — холодно заметил мой собеседник, — мы в Англии, и за это я мог бы вас «притянуть». Окончательно взбешенный, я побежал из дому в сопровождении безмолвного и бессильного сержанта Леве. Бошан чрезвычайно любезно проводил нас до ограды сада. — Не желаете ли взглянуть на мои коллекции? — спросил он. — Уверяю вас, что они очень интересны. В ответ я поспешил надеть шляпу, и мне кажется, что этот несносный человек имел нахальство протянуть мне руку, которой, само собой разумеется, я не принял. Эта история может показаться неправдоподобной, а между тем это сущая правда; в то же время она лучше всяких объяснений доказывает привилегированное положение сбытчиков краденых вещей в Англии. Итак, упомянутый Бошан, спустя несколько дней, вступил в переговоры с потерпевшей компанией и уступил ей за очень крупный комиссионный куртаж похищенные процентные бумаги. Однако в конце концов, как и подобает, полиция получила свой реванш. В один прекрасный день я узнал, что мой приятель Бошан, настоящее имя которого было Беккер, имел неосторожность покинуть гостеприимную Англию и свой хорошенький коттедж в Ричмонде. Он отправился в Мадрид и там был пойман с поличным при покупке заведомо краденых бумаг. Беккер, он же Бошан, был осужден на каторгу и там умер. Вот еще одна жертва честолюбия и корысти! Если бы он не уезжал из Англии, то, может быть, и поныне возделывал бы розы в своем ричмондском саду. В своих бумагах я нашел когда-то составленный мною список главных сделок в этом роде: 1. В марте 1877 года — я начинаю с этого отдаленного времени, потому что это дело одно из крупнейших — у господина Бюра, биржевого маклера в Париже, было похищено ценных бумаг на 750 000 франков. Спустя некоторое время он был уведомлен, что большая часть похищенных у него ценностей находится в руках одного лондонского агентства, которое предлагает их выкупить, если он пожелает. Административное вмешательство ни к чему не привело, и господин Бюра был вынужден выкупить свои бумаги. 2. 20 апреля 1882 года господин Мальяр, банкир на площади Биржи в Париже, также сделался жертвой кражи, у него похитили процентных бумаг на 100 000 франков. В скором времени он получил уведомление, что его бумаги находятся в руках одного лондонского агентства, и ему также пришлось их выкупить. 3. В марте 1883 года банкирский дом «Мейер и Ассер» в Париже, 235, улица Сент-Оноре, констатировал исчезновение 300 000 франков ценными бумагами, и законным владельцам было предложено их выкупить. 4. В ноябре, на улице Мира, в Париже, в меняльной лавке Родриг, обнаружилась кража ценных бумаг на 350 000 франков. Ценности были найдены и выкуплены в Лондоне. 5. В сентябре 1886 года у господина Генобля во время его поездки из Парижа в Лондон было украдено 150 000 франков процентными бумагами. В результате те же переговоры и сделка. 6. В ноябре 1886 года из почтового вагона на Северной железной дороге были похищены процентные бумаги на 67 000 франков. Бумаги были найдены в Лондоне и выкуплены. 7. В июле 1888 года была совершена другая кража, на 200 000 франков, также из почтового вагона Северной железной дороги, с теми же последствиями, как и в предыдущих случаях. 8. 22 августа 1888 года у господина Бануа-Берне, на улице Нотр-Дам-де-Назарет были похищены процентные бумаги на сумму 200 000 франков и значительное количество драгоценных вещей. Бумаги были найдены в Лондоне, и часть их удалось вернуть без выкупа благодаря стараниям сыскной полиции. Дело шайки Катюсса и др. 9. В октябре 1888 года из почтового вагона компании Западных железных дорог похищено ценных бумаг на 62 000 франков. Ценности найдены и выкуплены в Лондоне. 10. В ноябре 1886 года похищены в меняльной лавке господ Ревершон и Бошелье, на улице Кокильер, процентные бумаги на 150 000 франков, были найдены и выкуплены в Лондоне. В прежнее время профессиональные воры, совершая кражу, избегали брать именные бумаги. Теперь же они очень охотно их берут, прекрасно зная, что на лондонском рынке легко найдут им сбыт. Нынче все краденые процентные бумаги сплавляются в Лондоне и поступают к ловким сбытчикам, часто даже за несколько часов до открытия преступления. Английская полиция знает о существовании этих сбытчиков и, скрепя сердце, — как я уже говорил выше, — терпит их, так как современное законодательство не дает никаких средств к пресечению зла. Неужели на европейском континенте не найдется ни одного государства, которое дало бы понять англичанам, насколько подобное положение вещей ненормально? Однако не следует думать, что все краденые ценности отправляются только в Лондон и что «воровские банкиры» пользуются исключительной монополией. Наконец, не все имеют возможность выкупить похищенные у них акции и облигации, но изобретательность воров неистощима; они придумали другие средства. Существуют подделыватели, которые удачно конкурируют с «воровскими банками» и также занимаются сбытом краденых процентных бумаг. Эти процентные бумаги почти постоянно подвергаются запрещению, так как редко случается, чтобы настоящий владелец не имел списка номеров своих ценностей, тем не менее мошенники находят средство обходить это неудобство. Это средство очень просто, достаточно изменить одну или две цифры на каждой акции, чтобы она сделалась совершенно неузнаваемой. Есть подделыватели, которые достигли в этом направлении удивительной виртуозности. Они нашли химические составы, которые совершенно вытравливают прежние цифры, и имеют такие же шрифты, какими пользуются в экспедиции заготовления бумаг. Однако подделыватели в большинстве случаев ограничиваются переменой одной или двух цифр, по преимуществу они сосредоточивают внимание на знаках 6, 9 и 0. В таких случаях работа значительно упрощается, так как из 6 и 9 очень легко сделать 0 и обратно. Но для подделок такого рода нужен специальный талант, и люди, выбравшие себе эту профессию, в своем роде настоящие артисты. Я знал одного такого субъекта, который доставил мне немало хлопот прежде, чем удалось его задержать, это некто Б., обладавший удивительной ловкостью и уже составивший себе кругленький капиталец. Его несколько раз арестовывали, но за неимением точных улик, что именно он был виновник фальсификации, каждый раз приходилось отпускать его на свободу. Наконец, после бесконечных розысков мне удалось уличить его на месте преступления. Раз вечером мы нагрянули на одну маленькую виллу, которую он под вымышленным именем нанимал близ Коломбо. Мы проникли в дом так, что он не успел заметить нашего присутствия, и нашли его в погребе, где он работал, окруженный склянками, ретортами и шрифтом. Когда я вошел в погреб, освещенный только одной маленькой лампочкой, то мне показалось, что я очутился в лаборатории средневекового алхимика… Другой подделыватель, специальность которого также была изменять номера на украденных ценностях, доставил мне еще больше хлопот, чем Б. Он оперировал под различными вымышленными именами в Лиссабоне, Брюсселе и Бордо и отличался такой удивительной ловкостью, что его прозвали «неуловимым». Он не только подделывал, но и сбывал краденые бумаги. Сначала он заводил сношение с каким-нибудь большим банкирским домом и первое время продавал настоящие бумаги на довольно крупные суммы, но это было только вступлением в главной афере. Само собой разумеется, он приобретал таким способом доверие банкира, который уже не мог отнестись к нему подозрительно, когда в один прекрасный день он приносил толстый пакет поддельных бумаг, приблизительно на восемьдесят или сто тысяч франков. Условившись в цене, он подходил к кассе и получал наличные деньги за проданные акции. Само собой разумеется, что с тех пор ловкий мошенник уже не показывался в банкирской конторе. Внимательно рассмотрев приобретенные ценности, банкир замечал, что они подделаны, и спешил ко мне, а я… я ничего не мог найти… Впрочем, на это была вполне уважительная причина: при каждой новой жалобе пострадавшие указывали совершенно новые внешние приметы виновного, а между тем было очевидно, что во всех случаях действовало одно и то же лицо. Однако подделыватели нисколько не походили между собой. По показаниям одних, это был брюнет, по показаниям других — блондин. Одни видели его молодым человеком, с закрученными усиками, другие — почтенным стариком с длинной бородой. В некоторые банкирские конторы он являлся согбенным старцем, опирающимся на палку, в других его помнили изящным молодым франтом с моноклем в глазу. Однако в один прекрасный день я узнал от своих агентов, что какой-то странный субъект живет на улице Секретан в маленьком таинственном домике. После наведенных справок у меня сложилось убеждение, что таинственный обитатель домика мог быть не кто иной, как давно тщательно разыскивавшийся подделыватель. Но у меня не было никаких положительных улик. Были только подозрения, а я не желал арестовать невиновного. Вот почему я поспешил разыскать некоторых лиц, сделавшихся жертвами проделок этого мошенника, и разместил их так на дороге обитателя таинственного домика, чтобы они могли видеть его, когда он выйдет из дому, что случалось не каждый день. Все протестовали. — Но это не он, — говорили они, — наш вор не был таким согбенным, у него были иначе подстрижены борода и волосы; право, господин Горон, не стоило беспокоить нас для того, чтобы показать этого человека. Помню, были даже такие, которые жаловались и роптали, что полиция не только не умеет задерживать воров, но еще заставляет пострадавших напрасно терять время. Мне оставалось только оставить в покое обитателя улицы Секретан, но интуиция подсказывала мне, что я прав, потому что долгий навык уже научил меня относиться с одинаковым недоверием как к показаниям свидетелей, так и к ответам обвиняемых. Между ними есть только та разница, что обвиняемые лгут умышленно, а свидетели ошибаются не умышленно. Вот почему я все-таки оставил этого субъекта под надзором. Месяц спустя я узнал, что странный субъект переселился на новую квартиру. Он поселился на бульваре Порт-Рояль в маленьком павильоне, совершенно скрытом в глубине сада и снабженном несколькими выходами, будто нарочно устроенными для авантюристов, которым есть причины скрывать свой образ жизни. Я лично отправился навести справки, и на этот раз случай открыл мне такие подробности, которые не оставляли уже никаких сомнений о личности этого человека. Я решил арестовать его. Каким-то чутьем я угадывал, что этот человек, в руках которого перебывала масса денег, доживает теперь последние крохи и легко решится на самоубийство, как только увидит себя арестованным. Я стал подыскивать наилучшее средство устранить всякую попытку к самоубийству. Мне хотелось арестовать его на улице, но с некоторых пор он совершенно перестал выходить из дому, а наблюдение за многочисленными выходами его павильона было довольно затруднительно, вот почему я примирился с необходимостью арестовать его на дому. Я не мог отправиться к нему сам, так как тогда одного моего появления было бы достаточно, чтобы подтолкнуть этого разочарованного жизнью к самоубийству. Итак, было решено, что мои агенты, ввиду предстоящего ремонта, который домовладелец предполагал начать, проникнут в павильон под видом архитекторов и подрядчиков. Их будет сопровождать одна особа, хорошо знавшая подделывателя, и только по ее указанию они задержат его. Все было исполнено в точности. Его узнали и арестовали, причем он не оказал ни малейшего сопротивления. — Да, это я, — сказал он, — все кончено, я погиб! Он попросил только позволения проститься с женщиной, с которой жил, и позавтракать, то и другое было ему разрешено. Он был совершенно спокоен и ел с таким аппетитом, что агенты были обмануты насчет его настроения и несколько ослабили бдительность надзора. Они не догадались обыскать карманы пальто, висевшего в передней, и сами помогли надеть его перед уходом. Вдруг они услышали выстрел, и арестованный упал мертвым.