— Необходимо, — сказал Альмейер, — чтобы вы послали ему двадцать тысяч франков заказным письмом. Он уже знает, что нужно сделать, и сделает. Возможно ли было не доверять человеку, который даже не просил, чтобы деньги были переданы через него? И господин Р. согласился послать двадцать тысяч. Посылка со всеми подобающими предосторожностями была приготовлена в его кабинете. Тем временем как купец пересчитывал банковские билеты, Альмейер надписывал адрес на большом конверте. Когда письмо и банковские билеты были вложены в конверт, Альмейер преспокойно его запечатал, потом положил на бювар, лежавший перед ним, и нажал, чтобы высушить чернила на адресе, а также несколько уменьшить объем пакета, который казался слишком толстым. Потом он передал драгоценное письмо господину Р., который поручил своему кассиру отнести его на почту. Читатель уже догадывается, что Альмейер заранее подложил в бювар совершенно одинаковый конверт, наполненный вырезками из старых газет. Что же касается конверта, в котором заключалось 20 000 франков, то он незаметно скользнул под жилет Рокамболя. Высокопоставленное лицо, конечно, было удивлено, получив заказное письмо, заключавшее фельетон из «Пти журналь», но проделка разъяснилась только спустя несколько месяцев, когда господин Р. написал ему глупейшее письмо, упрекая за неисполнение того, что он обещал сделать взамен полученных двадцати тысяч. В это время Альмейер был уже очень далеко от Марселя, Алжира и Марокко, где должны были происходить покупка и продажа овец. Он мирно наслаждался жизнью на прелестном нормандском берегу в обществе очаровательной и очень богатой женщины, наивно воображавшей, что молодой красавец, которого она любит, принадлежит к одной из стариннейших и знатнейших фамилий французской аристократии. Пребывание Альмейера на этом берегу было настоящим водевилем. Он нанял прелестный шале и жил там со своей приятельницей на широкую барскую ногу. Он положительно всех одурачил, даже жандармский бригадир гордился случаем пожать руку господина виконта, настоящего аристократа, который любит поболтать со старыми солдатами и рассказать о своих африканских сражениях. Дело в том, что Альмейер небрежно рассказал, что был офицером в отряде спагов. Впрочем, разве возможно было сомневаться, что человек, так хорошо знавший все обычаи алжирских гарнизонов, не участвовал в сражениях с дикими племенами пустыни? Наш герой, как бы случайно, рассказал жандармам, что однажды отличился, взяв в плен целую деревню инсургентов, и за это получил медаль. — Но почему же, господин виконт, вы не носите розетки в петличке? — спросил жандарм. — О, это отчасти из кокетства, — небрежно ответил Альмейер, — я еще слишком молод, а желтенькая ленточка всегда немножко старит. Таким образом, у местных властей он был на самом лучшем счету, и ему охотно делали маленькие исключения, в которых отказывают простым смертным. Так, например, однажды он хотел взять с собой в вагон великолепного черного пуделя, принадлежавшего его приятельнице. Начальник станции заметил ему, что пассажирам воспрещается провозить с собой собак. — О! — с негодованием воскликнул жандармский бригадир, прохаживавшийся по дебаркадеру. — Ведь это пудель господина виконта. Начальник станции, опасаясь столкновений с сильными мира сего, только почтительно приподнял фуражку. И Альмейер уехал со своим пуделем. Было бы немыслимо требовать от хорошенькой женщины, которую он окружал самой нежной предупредительностью, чтобы она была более подозрительна, чем жандармы. Раз вечером, когда Альмейер был с ней особенно мил и ласков, он сказал ей: — Дорогая моя, кажется, в настоящее время у вас есть свободные деньги, между тем мне почему-то запоздали выслать деньги в уплату за имение, о котором я часто вам говорил и которое я недавно продал. Я был бы очень благодарен, если бы вы одолжили мне на неделю тридцать тысяч. Всегда приятно и безопасно одолжить богатым людям, вот почему влюбленная барынька с радостью вручила своему возлюбленному тридцать тысячефранковых билетов. Спустя две недели Альмейер уехал в Париж, чтобы получить от своего нотариуса деньги за имение. После этого дамочка встретилась со своим обожателем уже в окружном суде. Мне кажется, можно было бы наполнить целый том всеми похождениями Альмейера в Италии, Алжире и Марокко, он совершил бесчисленное множество мошенничеств, и обо всех, разумеется, трудно теперь вспомнить. Два раза он умудрился поселиться в Париже, раз — на улице Монж, другой раз — на бульваре Батиньоль. На улице Монж он совершенно очаровал своего привратника, который отзывался о нем с искренним восхищением. Бедняга так полюбил своего жильца, что чуть не скомпрометировал себя ради него. — Господин Евгений прекрасный человек, — говорил он, — добрый, простой, совсем не гордый!.. Злые языки в квартале утверждали даже, что привратник был бы счастлив отдать Альмейеру свою дочь, не будь она слишком молода. На бульваре Батиньоль история была в другом роде. Там Альмейер корчил из себя важного барина, ожидавшего наследства от миллионера-родственника, который завещал ему все свое состояние, и Альмейер показывал всем простакам, которых хотел надуть, духовное завещание на гербовом листе бумаги с большими фамильными печатями. Последним его мошенничеством в Париже была покупка несгораемого шкафа в несколько тысяч франков у торговой фирмы «Фишер». Этот шкаф предназначался для хранения знаменитого наследства. Бесполезно говорить, что ни за меблировку в различных квартирах, в которых он селился, ни за несгораемый шкаф он никогда не заплатил ни одного гроша. Ни привратники, ни поставщики никогда не видели, какого цвета деньги Альмейера. Этот человек был наделен гениальными способностями к воровству; чтобы не переменять запасов своего белья, он избирал псевдонимы, соответствующие меткам на его рубашках! Наконец, он не допускал сердечных слабостей. Когда он встречал хорошенькую женщину, которая ему нравилась, он накидывался на нее, точно коршун на добычу, — потом, когда каприз проходил, он отряхивал прах от ног своих и отправлялся искать новых интриг. Он не отдавал, подобно Прадо, своего сердца и не привязывался ни к одной женщине. Наоборот, все свои силы он сконцентрировал на одной цели: обманывать и обкрадывать своих ближних. Между тем нам никак не удавалось поймать Альмейера. Признаюсь, было нечто комическое в нашей роли, напоминавшей опереточных карабинеров, которые являются всегда слишком поздно, то есть когда мошенника и след простыл. Однако, в конце концов, мы все-таки восторжествовали. Глава 5 Погоня Само собой разумеется, меня страшно раздражали все новые и новые известия о моем несравненном Рокамболе, тем более что газеты не упускали случая уснастить эти известия злорадными комплиментами по адресу полиции. Я хотел во что бы то ни стало задержать Альмейера, но постоянно встречал неудачу, парализовавшую деятельность моих агентов. Очень многие знали нашего героя, так как были участниками в его кутежах, и хотя они встречали его в Париже, но никто и не думал извещать полицию. Даже те, которых он обманул, не доносили сыскной полиции о его пребывании в Париже. Одни из нежелания лишних хлопот, другие — просто по отвращению к доносам. Таким образом, часто очень многие мошенники долгое время могут безнаказанно жуировать и наслаждаться свободой только потому, что в обществе слишком крепко утвердился предрассудок, смешивающий бесчестный и злостный донос с обязательным содействием, которое каждый гражданин должен оказывать правосудию для ограждения общества против бандитов. Я велел отпечатать сотни экземпляров фотографических карточек Альмейера и разослал их повсюду, но, к сожалению, как я уже говорил выше, на этом портрете было мало сходства с оригиналом, и решительно невозможно было узнать блестящего франта, каким сделался Альмейер, по плаксивой физиономии несчастного узника, позировавшего перед аппаратом господина Бертильона. В конце концов я сумел заинтересовать этой погоней почти весь состав полицейской префектуры, и мне сообщали все сведения из провинций, к сожалению, обыкновенно не доходящие до сыскного отделения. Таким образом я узнал, но, увы, слишком поздно, что Альмейер побывал в Лионе, где все считали его кавалерийским офицером, он даже дал в одном из лучших ресторанов города большой обед своим мнимым коллегам и до такой степени всех одурачил, что очень многие офицеры, обманутые его приемами важного барина, согласились присутствовать на этом банкете, который, кстати сказать, прошел превесело и кончился только на рассвете. Наконец, в один прекрасный день меня уведомили, что в казино в Уксе проездом фигурировал какой-то виконт де Мальвиль, который в несколько дней совершил бесчисленное множество мошенничеств и даже плутовал в игре. Этот субъект оперировал с таким совершенством, что на другой день после его исчезновения явилось подозрение, не был ли это Альмейер, и только тогда комиссару полиции пришла мысль посмотреть фотографию, которую я ему выслал. Как ни была она плоха, но все-таки на ней можно было уловить некоторый намек на сходство, однако, увы, было уже слишком поздно, в то время мошенник был уже очень далеко. Спустя пять или шесть дней мой большой приятель, секретарь префектуры Гарин, теперь уже покойный, о смерти которого я горячо сожалею, возымел благую мысль дать мне копию с телеграммы, присланной комиссаром полиции из Биаррица в парижскую полицейскую префектуру. Эта телеграмма была следующего содержания: «Какой-то субъект провел несколько дней в Биаррице, где совершил различные мошенничества и занял 20 000 франков у директора казино. Он назвался господином де Боневиль и, по-видимому, направился в Бордо. В момент отъезда он переменил имя и назвался Марио-Маньян. Этот мошенник хвастает покровительством господина К., алжирского депутата». В то время я до такой степени был занят Альмейером, что с первого же момента у меня мелькнула мысль, что это он. — Боневиль, Мальвиль, Марио-Маньян, очевидно, все это были псевдонимы, под которыми скрывалось одно и то же лицо. Я почти не сомневался, что настоящее его имя Альмейер. Он говорил, что находился под покровительством алжирского депутата, то есть депутата той страны, которую он прекрасно знал, так как там был в дисциплинарном батальоне и там же проделал много мошенничеств. Алжир был излюбленным полем деятельности Альмейера. Недолго думая, я телеграфировал от имени префекта главному полицейскому комиссару в Бордо категорический приказ: «Человек с приметами, указанными вам в телеграмме вашего коллеги из Биаррица, наверное Альмейер, фотографическая карточка которого была вам выслана. Примите все предосторожности. Сегодня посылаю к вам агента Судэ, который знает этого человека». Я призвал к себе Судэ и показал ему телеграмму биаррицкого комиссара. — Вы правы, — сказал он мне, — я узнаю подвиги Альмейера. Сборы Судэ в дорогу были недолги, и он со следующим же поездом уехал в Бордо. По приезде ему улыбнулось счастье, и он мог сразу разузнать, в какой гостинице остановился Марио-Маньян. Но там его ожидало разочарование; комиссар бордосской полиции, по всей вероятности, вообразил, что парижский префект полиции имеет слишком пылкое воображение и не счел нужным принять предосторожности. Когда Судэ стал расспрашивать хозяина гостиницы, тот сказал ему: — Действительно, еще вчера у нас жили господин и госпожа Марио-Моньян, прелестная парочка, муж — безукоризненный джентльмен, жена — прелестная и изящная светская дама! Вчера вечером они внезапно уехали. Вот как было дело, в отсутствие господина Маньяна приходил полицейский агент и просил передать ему, что господин комиссар полиции желает его видеть. Когда мой жилец возвратился, я передал ему его поручение. — Браво! — воскликнул он. — Мой отец — друг здешнего комиссара, я хорошо его знаю, это старый чудак. Если он думает, что я совершаю свадебное путешествие для того, чтобы скучать в его обществе, то он сильно ошибается! Я сейчас же уеду отсюда.