Глава 12 «Любовное» преступление В этом кратком обзоре преступлений я не могу пропустить одной категории убийств, которые в уголовной классификации обыкновенно называются «любовными», но которые в действительности не более как проявления животных инстинктов и того, что есть в них самого отвратительного. Эти преступления нельзя даже приписать самой низменной страсти, это — припадки садического безумия, когда человек выказывает себя более свирепым, чем тигр, и более похотливым, чем обезьяна. В воскресенье, 1 декабря 1889 года, на улице Басфруа было открыто чудовищное преступление. В одном из старых домов этой старинной улицы жила одна из тех бедных женщин, которые снискивают себе пропитание, подметая улицы Парижа. Каждое утро на заре их можно видеть с повязанным на голове платочком, в тяжелых сабо, с подвернутой за пояс юбкой и с длинной деревянной метлой в руках. Этой женщине было лет тридцать семь, и хотя она не была замужем, но пользовалась довольно хорошей репутацией. У нее была дочь, прелестная блондинка тринадцати лет, очень умненькая, кроткая и прилежная девочка, которую все в доме любили. Мать обожала ее и нежно заботилась о ней. Метельщицу звали госпожа Л., по фамилии ее первого любовника, так как он признал и усыновил девочку. Настоящая же ее фамилия была Мальфи-лятр. Не знаю наверное, но кажется, она была последней из рода несчастного поэта, умершего с голоду в прошлом столетии. Маленькая Александрина была первой ученицей в школе, на улице Тольяндье, и ей предстояло поступить стипендиаткой в среднее учебное заведение. Кроме того, она обладала большими способностями к рисованию и очень удачно улавливала сходство, рисуя портреты своих соседей. Мальфилятр давно уже разошлась со своим первым возлюбленным, но как большинство простолюдинов, труд которых очень тяжел и которые не понимают, как можно по окончании работы возвратиться в свою каморку без друга сердца, она завела другого любовника, некоего поденщика по имени Водабль. Это был мужчина небольшого роста, со страстным и подвижным лицом. Его белокурые жесткие усы по временам ощетинивались, точно у кота. Водабль был лентяй и пьяница, скоро он начал бить свою сожительницу, так что та была вынуждена его выгнать. Но подобно многим женщинам ее лет она не могла расстаться окончательно с человеком, который занимал в ее жизни такое большое место. Она не хотела больше совместной жизни, но соглашалась принимать его довольно часто. И вот во время этих визитов между ними происходили бурные сцены, среди которых постоянно слышались рыдания маленькой Александрины. Однако Водабль ласково обращался с девочкой. В субботу 30 ноября Мальфилятр, по обыкновению, поднялась в четыре часа утра и отправилась на работу. Она возвратилась в седьмом часу, чтобы кое-чего перекусить, и разбудила свою девочку, которая тотчас же принялась приготовлять свои школьные уроки. Девочке нужно было сделать большой рисунок, и она разложила на столе все приспособления, а мать дала ей кусочек мякиша, чтобы стереть неудачные линии. В восемь часов метельщица ушла, поцеловав свою Александрину, и сказала ей: — Старайся, старайся, моя милочка, нужно, чтобы ты и теперь была первой. В три часа пополудни Мальфилятр возвратилась домой и нашла у дверей Водабля, который ее ожидал. Они вместе поднялись по лестнице и вошли в квартиру. — Я встретил Александрину, — сказал Водабль, — и дал ей несколько копеек на завтрак. Никогда еще Водабль не был так нежен со своей приятельницей, как в тот день. Но в шесть часов мать начала беспокоиться, — в это время ее девочка всегда уже возвращалась домой. По ее просьбе Водабль, хотя и неохотно, но согласился пойти в школу, где им объявили, что в тот день маленькая Александрина не приходила. Затем они вместе отправились к Л., прежнему другу сердца Мальфилятр, но тот также сказал, что не видел своей дочери. Тогда оба возлюбленных, старый и новый, отправились вместе с ней к комиссару полиции. Мать Александрины, вся в слезах, умоляла магистрата отыскать ее ребенка. По выходе из комиссариата, Л. пошел по своим делам, а Водабль повел Мальфилятр к винному торговцу, где под предлогом утешить ее напоил допьяна. Потом они пошли на улицу Басфруа. Когда на следующее утро Мальфилятр встала в четыре часа, Водабль спал. В семь часов она возвратилась, но комната была пуста, Водабль уже ушел. Тогда она стала приводить в порядок свою маленькую каморку. Вдруг, оправляя постель, она заметила между матрасами книги, пенал и рисунок своей дочери, даже кусочек хлеба, который накануне она дала ей. Тогда, охваченная страшным предчувствием, она принялась искать повсюду… Наклонившись, она увидела под постелью детскую ножку в синем чулке и прюнелевом ботинке. Тогда у несчастной матери вырвался такой крик отчаяния, что соседи сбежались и вынули из-под кровати труп маленькой Александрины. Бедняжка была задушена бечевкой, глубого врезавшейся ей в шею. Вспухший и посиневший язык висел между почерневшими губами, налившиеся кровью глаза выкатились из орбит. Наконец, ужасная подробность! Не оставалось никакого сомнения, что малютка была жертвой возмутительного насилия. Конечно, убийцей мог быть не кто иной, как Водабль. Я тотчас же разослал агентов в поиски его. Но Водабля не нашли ни у матери, ни на его квартире, ни в одном из трактиров, которые он по обыкновению посещал. Иногда парижская чернь гораздо больше увлекается некоторыми уголовными делами, чем думают в интеллигентных кружках. Когда в этом квартале, густо населенном простонародьем, узнали об ужасной смерти маленькой Александрины, целая толпа рабочих в ночь с воскресенья на понедельник приняла на себя роль полицейских-добровольцев и разбрелась искать убийцу по ночлежным домам, по подозрительным притонам и даже в Венсенском лесу, так как Водабль сказал однажды, поссорившись со своей возлюбленной, что убьет ее, а потом пойдет и повесится в лесу. Мне кажется, что если бы в ту ночь этим возмущенным людям удалось поймать убийцу, то очень может быть, что в Париже впервые разыгралась бы страшная сцена расправы судом Линча. Признаюсь, даже при моей привычке к всевозможным преступлениям, я также разделял негодование толпы и, несмотря на мое несочувствие смертной казни, как уже высказывал выше, в тот день я невольно подумал: «Вот этакого-то негодяя я не без удовольствия проводил бы на гильотину». Я приказал трем агентам всю ночь сторожить в каморке привратника, на улице Басфруа. Предполагали, что презренный злодей вернется, чтобы убить мать после дочери. Но в ту ночь на лестнице произошел прекомичный инцидент. В четвертом часу утра дверь одной из квартир тихонько скрипнула, и по лестнице послышались осторожные шаги. Агенты моментально набросились на проходившего человека. Ответом им был пронзительный крик испуга. Однако агенты ощупью, в темноте, крепо скрутили подозрительного субъекта, который орал во все горло и отчаянно отбивался. Не знаю, чем кончилось бы дело, если б не явился привратник с лампой в руках, тогда все разъяснилось: человек, схваченный моими агентами, оказался почтенным буржуа, жильцом этого дома. Он только был не в меру любопытен и поплатился за это. Заслышав шум внизу, он вообразил, что Водабль возвратился, и вышел посмотреть, но Водабль не возвратился ни на улицу Басфруа, ни к своей матери, где его подстерегали сыщики. При облаве в Венсенском лесу задержали только нескольких несчастных бродях и оборванцев, которые были даже рады обогреться немножко в полицейском посту. В понедельник в течение всего дня я не получил никаких новых известий о беглеце. Он был без денег и не мог далеко уйти. Но не покончил ли он самоубийством? Весь город был возмущен этим низким преступлением, и в газетах уже начался ропот, почему полиция до сих пор не может поймать убийцу. Во вторник в девять часов утра, когда я пришел в свою канцелярию, с досадой узнал, что за ночь не было найдено никаких следов убийцы. Вдруг дверь в мой кабинет открылась, и один из инспекторов взволнованным голосом сказал мне: — Господин начальник, он здесь. И агент толкнул вперед растрепанного человека, бледного и истощенного, который еле держался на ногах и тотчас же в изнеможении упал на стул, говоря мне: — Ну да, это я, Водабль. Я хочу есть! Увидя перед собой это жалкое существо, по-видимому измученное усталостью и умиравшее с голоду, это хищное животное, которое само пришло в западню, все мое негодование мгновенно исчезло, и, прежде чем начать его допрашивать, я послал в соседний трактир купить ему обед. Человек ел с жадностью. В эту минуту он походил на зверя, как без сомнения походил и тогда, когда убил ребенка, — ничего человеческого в нем не было заметно. Когда он закончил есть, я спросил, что он делал с утра субботы. Тогда он вдруг встрепенулся. — Я ходил пешком в Вильнев-Сен-Жорж, — сказал он, — но, не найдя работы, возвратился в Париж. У заставы Этуэль я заработал несколько грошей, помогая разгружать телеги с углем, тогда я купил немного хлеба и колбасы. Потом я стал бродить по Парижу наудачу, не имея денег, чтобы нанять себе угол. Под утро я очутился около лионской станции. Совершенно измученный, я заснул на скамье. Проснувшись, я на последние остававшиеся у меня гроши купил газету, в которой прочел, что меня обвиняют, будто я совершил насилие над маленькой Александриной. Это неправда! Я только убил ее! Я пришел сюда для того, чтобы сказать вам это. Я был слишком утомлен, чтобы добраться пешком до сыскного отделения, и взял извозчика. Потрудитесь ему заплатить! Тогда он рассказал о своем преступлении с поразительным цинизмом, упрямо отрицая только один пункт, а именно, что он совершил насилие над малюткой. — Когда я пришел утром, — говорил он, — застал только одну Александрину. Я знал, что ее мать обманывает меня со своим прежним любовником. Я хотел узнать правду и стал допрашивать девочку, но она отказывалась сказать. Тогда я схватил ее за горло и крепко стиснул руками. Я не заметил, как задушил ее, тогда я сунул труп под кровать. Вот и все. Негодяй до последней минуты отрицал насилие, но присяжные единогласно присудили его к смертной казни, и 2 июля 1896 года его голова упала на плаху на площади Рокет. Глава 13 Отравительница Читатель, наверное, заметил, что я ничего не говорил о категории преступников-отравителей, но на это есть очень простая и уважительная причина. За время моей службы в сыскной полиции мне только раз пришлось вести дело об отравлении. Отсюда, конечно, не следует, что этот вид преступлений окончательно вывелся и что общественная мораль сделала такие блистательные успехи, что в жизни уже не встречается отравителей. К сожалению, я должен признаться, что, по моему мнению, отравления не только не вывелись, а, наоборот, сделались более частыми и более безнаказанными, чем когда-либо, потому что наука сделала такие поразительные успехи, что теперь можно почти безнаказанно отравить своего ближнего, и никакие вскрытия, никакие анализы не откроют ни малейших следов яда. Итак, чтобы открыть отравление, если только преступник ан courant науки, необходимо, чтобы случай дал в руки полиции неожиданное доказательство. И вот, исключительно благодаря случаю, мне удалось открыть одну «отравительницу». Некто господин X., коммивояжер по профессии, получал свои корреспонденции, адресованные ему «до востребования», предположим, под литерами С. В. в почтовой конторе на площади Французского театра. Однажды утром, придя за получением писем, он был крайне удивлен, когда ему вручили вместе с другими корреспонденциями маленький синий конвертик городского письма с надписью, сделанной совершенно незнакомым почерком. Он вскрыл депешу и прочел приблизительно следущее: «Дорогая и горячо любимая. Я видел твоего мужа и не без некоторого удовольствия заметил, что недуг серьезно прогрессирует. У него ни кровинки в лице, губы посинели, глаза впали. Я думаю, мы можем надеяться, что менее чем через месяц окончательно отделаемся от него». В заключение следовал маленький постскриптум: «Завтра я доставлю тебе еще один пакетик». Бедный коммивояжер, ошеломленный этим посланием, подумал сначала, что сделался жертвой чьей-нибудь глупой мистификации, но, рассудив хорошенько, сообразил, что, может быть, и в самом деле случай дает ему доказательство возмутительного преступления, не доведенного еще до конца. Наверное, это адюльтерная драма, но, может статься, еще возможно предотвратить ее страшную развязку. Он, не колеблясь, сел на извозчика и поехал в сыскное отделение, где вручил мне обличительное послание.