Нам стоило невероятных трудов разыскать этого человека. Наконец в один прекрасный вечер мои сыщики уведомили меня, что он находится в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар, где собирает обычный десятичный сбор. Когда он вышел из храма, я взял его под руку и приказал, чтобы он вел меня к себе. Покорно и безропотно он повел меня вглубь Батиньольского предместья, в бедную комнату, занимаемую им вместе с братом, которого мы застали приготавливавшим скудный обед на маленькой чугунке. В то время я уже был значительно избалован сюрпризами, но, признаюсь, меня поразило зрелище, представившееся моим глазам. Резкий и удушливый запах сдавил мне горло, и в то же время я увидел около печки, под кроватями и вдоль стен целые груды старой обуви, покрытой плесенью и седым мхом. Не протестуя против возможности обвинения, без громких фраз и трагических жестов оба старика, покорные судьбе, тихо и спокойно рассказали мне, что, действительно, они знали госпожу Базир, которая была очень добрая, сострадательная женщина, помогавшая им в их делах благотворительности. Действительно, один из них приходил к ней, но накануне, а не в день преступления, как рассказывала болтливая соседка. Потом, очень просто, как будто дело шло о самой обыкновенной вещи в мире, старики рассказывали мне о своем странном образе жизни и о тех сторонах парижской жизни, которая была мне еще неизвестна. Оба были люди глубоко религиозные и всей душой преданные одному доброму делу. Кажется, оно называлось «Делом Святого Детства». Старший из братьев служил сторожем в каком-то министерстве, и они не только жили на его скудное жалованье, но еще умудрялись уделять немножко денег на покупку старой обуви, которую младший брат поправлял и продавал на базаре, и вырученные деньги шли в пользу «Святого Детства» или на другие дела благотворительности. Единственной их радостью в жизни было посещать храмы и помогать бедным. Они исповедовались и приобщались Святых Тайн каждое воскресенье, и тем временем, как я делал обыск в их жилище, оба читали молитвы. Обыск и наведенное следствие убедили меня в абсолютной правдивости этих двух простых и чистых сердцем старцев. К тому же у них имелось неоспоримое алиби. Пришлось оставить их в покое и направить розыски в другую сторону. Мы узнали, что у старушки госпожи Базир была племянница, с которой она не ладила и редко виделась, находя ее недостаточно религиозной. Анонимный донос (быть может, также сделан соседкой) открыл нам, что эта молодая девушка выходит замуж за одного мясника, занимающегося продажей конины на улицах Парижа, но его редко видели работающим, и он пользовался очень плохой репутацией в том околотке, в котором жил. При таких условиях полиция сначала арестовывает, а потом уже разбирает дело и, если нет улик, освобождает арестованного. Хорошо это или худо, но только так принято, и эта система ведется издревле. Итак, ко мне привели молодого мясника, который защищался в высшей степени неудачно. Я могу даже сказать, что он казался охваченным тем особым волнением, которое чиновники и полицейские называют «признаком нечистой совести». Кроме того, против него были чрезвычайно серьезные улики. Накануне преступления у него не было ни гроша денег, а когда его задержали, в его кармане оказалось двадцать франков, к тому же он нес узелок с бельем, очень похожий на те узелки, которые были найдены у госпожи Базир. Сначала он не хотел объяснять, откуда у него взялись деньги и узелок, потом рассказал, что встретился на конке со своей прежней возлюбленной, которая служит в одном богатом доме, и это она сделала ему двойной подарок. Объяснение казалось тем более шатким, что он запамятовал имя и адрес этой щедрой приятельницы. — Я знаю только одно, — говорил он, — что ее зовут Адель и она служит в одном доме близ Триумфальной арки. Это была одна из тех ребяческих и неудачных выдумок, которыми, по обыкновению, отговариваются все преступники. Задержанный провел ночь в арестном доме, и сыщик, приведший его, был твердо уверен, что поймал настоящего убийцу. Однако у меня и у следователя оставалось некоторое сомнение. На следующий день мы были вынуждены отпустить его на свободу, он представил блистательное алиби. Человек десять свидетелей явились подтвердить, что все утро, весь день и целую ночь того числа, когда было совершено преступление, он находился в Нейльи или в Левалуа, то есть очень далеко от Венсена. Но всего курьезнее то, что была также разыскана его приятельница, и оказалось, что он сказал сущую правду. Действительно, это она ему дала деньги и узелок с кисейными занавесями для его комнаты, замечательно похожий на те, которые госпожа Базир имела манию свертывать и прятать в своих комодах. Это дело начинало раздражать меня, и я отправился в Венсен, чтобы дополнить первоначальные справки. По обыкновению, люди охотнее и обстоятельнее высказываются на другой день после открытия преступления, чем под первоначальным, ошеломляющим впечатлением. Соседи не замедлили сообщить мне множество подробностей о госпоже X. Она терпеть не могла старушку Базир за ее набожность, которую называла ханжеством, а главным образом за прискорбную привычку двигать по полу и утром, и вечером свой сундук на колесиках, который убийца взгромоздил ей на спину. Госпожа Базир прятала в этом сундуке свой молитвенник, и госпожа X. не раз выказывала неудовольствие, что слышит постоянно, «будто над головой проезжает дилижанс». Говорили также, что госпожа X. была вспыльчивого, горячего нрава и легко ссорилась с другими обитательницами дома. Однако ничего дурного я не услышал о ней. — Это оригиналка, — говорили мне, — но мы думаем, что она не способна обидеть даже муху. Тем не менее характер этой женщины казался мне загадочным, и помимо воли в уме моем зародилось подозрение. Мне рассказали, что однажды она взяла горсть пепла и посыпала им голову госпожи Базир, кроме того, она постоянно ворчала на свою старую соседку. Господин Гюльо, совершенно соглашавшийся с моим мнением, снова поехал со мной на улицу Террие, чтобы сделать обыск у госпожи X. единственно на том основании, что она нас дважды обманула, направляя на ложные следы. Наша экспедиция принесла мизерные результаты. Господин Гюльо и я, зная почтенную репутацию мужа, не решились сделать обстоятельного обыска и перерыть из конца в конец всю квартиру, к тому же мы были оглушены причитаниями строптивой дамы, которая громко кричала: — Ну, теперь я знаю, что значит оказывать услугу правосудию! Мне следовало молчать, хотя бы я собственными глазами видела убийц! Мы ничего не нашли, и я возвратился в Париж таким же угрюмым и разочарованным, как был в тот вечер, когда госпожа Л. Д. совершенно неожиданно представила для Анасте превосходное алиби. Весь вечер я перебирал мысленно подробности этой драмы и, когда лег спать, долго не мог уснуть. Я старался найти побудительную причину, которая могла заставить госпожу X. убить вдову Базир, но все мои усилия оставались бесплодными. Однако, чем дольше я думал, тем больше убеждался, что совершить преступление мог не кто иной, как эта болтливая соседка, дважды направившая нас на ложный след! От этого нервного состояния, усиливаемого бессонницей, у меня сделалось нечто вроде галлюцинации… Я увидел комнату вдовы Базир, с ее хоругвями, развешанными на стенах, с иконами Мадонны и святых угодников над комодом… Старушка только что возвратилась от обедни с толстым молитвенником в руках… Поднявшись по крутой лестнице, она задыхалась и присела на стул, чтобы перевести дух. Потом встала, открыла дверь в переднюю и с шумом вкатила на середину комнаты свой большой сундук на колесиках. Вдруг наружная дверь распахнулась и в комнату ворвалась растрепанная старуха, с озлобленным лицом фурии. Она держала в руках веревку, которой потрясала, точно оружием. — Довольно! Довольно! Я больше не в силах терпеть! — кричала она. — Подожди, подлая тварь, скоро ты не будешь будить меня своим дилижансом! И, бросившись на несчастную старушку, у которой от испуга подкосились ноги, и она упала на пол, мегера накинула ей на шею веревку и изо всех сил затянула узел. Послышалось хрипение, и все было кончено. Старушка Базир уже не двигалась. Тогда я узнал в растрепанной женщине, хохотавшей как безумная, госпожу X. — А, — воскликнула она, — вот твой дьявольский сундук, старая ханжа! Довольно ты катала его над моей головой! Я опять услышал зловещий шум колесиков и увидел, как мегера втащила тяжелый сундук на тело своей жертвы, по ногам которой в последний раз пробежал конвульсивный трепет, потом они вытянулись, точно ножки кролика, которому нанесен смертельный удар. Почему это странное сравнение именно во сне пришло мне на ум? Госпожа X. с испугом огляделась, подошла к двери, чтобы прислушаться, не поднимается ли кто-нибудь по лестнице, потом вдруг схватила с камина тяжелые часы, спрятала их под передник и вышла, закрыв за собой дверь. Я вдруг проснулся, обливаясь холодными потом. Сон запечатлелся в моей памяти с поразительной ясностью… Я не колебался ни секунды. Да, так должно было быть. Преступление было совершено именно таким образом, других побудительных причин не было и не могло быть в этом странном убийстве. Убийца, действительно, госпожа X. Не теряя времени, я поднялся с постели и, не одеваясь, присел к письменному столу и с такой лихорадочной поспешностью набросал рапорт судебному следователю, точно это был сценарий мелодрамы. Было еще шесть часов утра и совсем темно, когда я отправился к господину Гюльо, которого, само собой разумеется, застал еще в постели, он немножко удивился моему раннему визиту. — Господин судебный следователь, — сказал я с такой экзальтацией, которая, наверное, заставила его улыбнуться, — теперь я знаю, как госпожа Базир была убита. Но выслушайте лучше мой рапорт. И я начал читать этот рапорт или, вернее, рассказ моего сна… Господин Гюльо, бесспорно, был одним из наиболее опытных и способных чиновников парижского суда. Мне редко приходилось видеть столько проницательности и знания человеческого сердца. Он умел определять психологию преступников и очень скоро отыскивал среди хаоса судебного следствия побудительные мотивы преступления. Он выслушал меня с большим вниманием и по мере того, как я читал, одобрительно кивал. — Это должно быть так, — сказал он, — ваши выводы безукоризненно логичны. Да, без сомнения, преступление совершено именно при таких условиях, как вы указываете. Но для присяжных еще недостаточно вашей и моей уверенности. Я так же, как и вы, думаю, что госпожа X. немножко помешана и убила старуху Базир в припадке умоисступления. Но где доказательства? Необходимо отыскать часы, а между тем нам уже невозможно вторично отправиться для обыска в эту семью, пользующуюся репутацией безукоризненной порядочности. Придумайте средство отыскать часы. Я возвратился в сыскное отделение несколько разочарованный. Судебный следователь прав, госпожа X. в таком психическом состоянии, что даже ее признания будет недостаточно. Если бы нам удалось добиться признания в момент ее экзальтации, то на следующий же день на нас посыпались бы упреки, будто мы, в своем бессилии отыскать убийцу, приписали преступление несчастной сумасшедшей. Вот почему, прежде всего, было необходимо найти часы. Я вспомнил о Барбасте. Его специальность еще раз могла нам пригодиться. Я призвал его и, конечно не говоря о том, что нашел разгадку этого дела во сне, — в таких вещах начальник сыскной полиции никогда не признается перед своими подчиненными, — указал ему, как, по моему мнению, преступление было совершено. — Необходимо, — сказал я, — чтобы вы добились от нее полного признания, а главное, чтобы она указала место, где спрятала часы. Мой сон, как и вообще все сны, был не полон, по крайней мере, в этом пункте, я признаюсь, после посещения квартиры госпожи X. я тщетно ломал голову, строя предположения, куда бы она могла спрятать знаменитые часы. Барбаст с уверенностью ответил мне: — Положитесь на меня! Когда он приехал в Венсен, нашел госпожу X. больной. Она лежала в постели. Увидя его, она пришла в сильнейшее негодование. — Должно быть, вы опять пришли по тому грязному делу? — закричала она и начала свои прежние причитания: — Вот что значит оказывать услуги правосудию! — и так далее. — Ах нет, добрейшая моя, успокойтесь… — возразил Барбаст, отлично умевший убеждать виновных, что их преступление совершенно естественно и что если бы он был на их месте, то поступил бы точно так же. Он без церемонии присел на край постели и продолжал: — Я пришел только для исполнений одной маленькой формальности. — Неужели? — воскликнула заинтересованная госпожа X. — Да… — ответил Барбаст, — ничего не может быть проще того, что вы сделали! Уверяю вас, будь у меня над головой такая надоедливая старушонка, которая изо дня в день со страшным шумом таскала свой сундук, я очень скоро покончил бы с нею! Глаза несчастной безумной заблестели от радости. — Ах, друг мой, это было совсем не трудно!