Одним ударом кулака он выбил у меня из рук лампочку и ударил меня по затылку. Я почувствовала холодное прикосновение стали, и мне показалось, что мне распиливают череп. Но я отбивалась так отчаянно, что нож выпал из рук убийцы. Я слышала, как он упал на пол… Злодей нагнулся, но в темноте не мог его отыскать… Тогда он оставил меня и убежал. Кровь ручьями лилась из моей раны, и все мое платье было смочено. Однако я бросилась к окну, открыла его и закричала: «На помощь! Держите убийцу! Заприте дверь!» Привратница не поняла меня, она заперла дверь, когда убийца уже ушел. Вот все, что я помню. Я возвратился на бульвар Тампль, где господин Верильон, комиссар того квартала, показал мне письмо, только что присланное с посыльным баронессе Делляр. Это письмо было от ее сына, который писал ей из министерства: «Дорогая матушка, не сердитесь на меня, что я не вернусь к обеду. Я проведу вечер с друзьями. Пожелайте мне весело провести время. Я возвращусь часам к двенадцати ночи. Крепко целую вас». Мы не знали, куда барон Делляр отправился обедать. Никто даже не мог нам сообщить, кто были его друзья… Однако я послал наудачу нескольких агентов навести справки в министерстве. Но там они уже никого не нашли и вернулись ни с чем. Барон Делляр возвратился только в половине первого ночи. Его ожидал господин Верильон, комиссар полиции, который и сообщил ему страшную новость. Несчастный, рыдая, как ребенок, упал в кресло. Его пришлось отвезти к его друзьям, у которых он провел ночь. Судебный следователь господин Понсе, по заведенному обычаю, немедленно составил перечень примет убийцы по показаниям, собранным от свидетелей. Вот этот документ. «Возраст: приблизительно тридцать лет, рост средний, телосложение слабое, волосы и усы каштановые, лицо овальное, цвет кожи матовый. Одет в темно-синее пальто с полосками того же цвета, диагональю, брюки серые или фантези, на голове высокая шляпа, носит при себе адвокатский портфель». Этот адвокатский портфель, занесенный в приметы убийцы, сделался на несколько дней предметом оживленных газетных толков. Незадолго перед тем в Нейли было совершено преступление шайкой воров и убийц, причем один из преступников также был замечен с адвокатским портфелем. Этого было достаточно, чтобы фантазия журналистов разыгралась. Это преступление произвело в Париже особенно тяжелое впечатление ввиду социального положения жертвы и славных исторических воспоминаний, связанных с именем Делляр. По происхождению баронесса Делляр была дочь барона Буляр, командовавшего одним из полков пешей артиллерии Старой гвардии, и ее муж, барон Делляр, занимавший влиятельный пост в интендантстве, был сыном одного из героев войн революции и империи. Потомок этих двух героев, молодой барон Делляр поступил в канцелярию Военного министерства в 1869 году. Помимо своей служебной карьеры, он занимался еще литературой. Под псевдонимом Дорвиль он написал несколько драматических произведений, между прочим, одноактную пьесу к юбилею Мольера, поставленную на сцене Одеона. Его драма «Capitaine la Rapere» шла в театре Бомарше. Наконец, в сотрудничестве с господином Ришаром он написал пятиактную историческую драму «Conspiration du general Mallet», имевшую успех в «Шато-д’О». Это был замечательно симпатичный, прямой и честный человек, с первой же встречи располагавший к себе. Ко мне, в сыскное отделение, и в канцелярию судебного следователя беспрестанно присылались самые разноречивые указания. Толпа, не расходившаяся перед домом, где было совершено преступление, требовала, чтобы агенты сделали несколько арестов по ее указаниям, но все задержанные лица могли представить неоспоримое алиби и были освобождены. Убийца оставил только свой нож, с фабричным клеймом «F. N.» без указания названия города. Мы тотчас же написали во все главные провинциальные ножевые фабрики, но ответа не получили. Между тем следствию удалось восстановить весьма важное обстоятельство. Баронесса Делляр жила раньше на улице Фий-дю-Кальвер, 65. И вот, привратник, а также один слуга из этого дома дали нам столь же точное, как и интересное показание. В день преступления в четыре часа пополудни упомянутый слуга, которого привратник, отлучившийся на несколько минут, попросил посидеть в его сторожке, находился во дворе. В это время пришел молодой человек лет двадцати пяти, по наружности довольно схожий с теми приметами убийцы, которые мы могли собрать от свидетелей на бульваре Тампль. Он также был с адвокатским портфелем под мышкой и с зонтиком в руках. — Здесь живет госпожа Делляр? — спросил он. — Я такой не знаю, — ответил слуга, — но подождите немножко, сейчас придет привратник. Незнакомец несколько минут прохаживался по двору, видимо, в сильном волнении. Наконец, пришел Вильом, привратник дома. — Он бросился ко мне, — рассказывал нам Вильом, — и спросил, живет ли в нашем доме госпожа Кабаре. Госпожа Кабаре — прежняя служанка баронессы Делляр, много лет прослужившая в доме несчастной жертвы и оставившая место, чтобы жить на покое своими маленькими сбережениями и пенсией мужа, заслуженного артиллерийского солдата. Я ответил, что не знаю адреса супругов Кабаре, но что баронесса, наверное, может его сообщить. Но она переехала из нашего дома, — добавил я, — и живет теперь на бульваре Тампль, 42. Незнакомец, даже не поблагодарив меня, удалился и быстрыми шагами направился к бульвару Тампль. В то же время один очень неглупый молодой человек, лет восемнадцати, некто M., служивший в магазине, на улице Фий-дю-Кальвер, заявил, что незнакомец, приходивший спрашивать адреса госпожи Кабаре и баронессы Делляр, разговаривал с ним некоторое время в ожидании прихода привратника. Так что он легко узнает его среди тысячи лиц, тем более что запомнил даже тембр его голоса. — Он имел вполне приличный вид, — говорил M., — и походил на клерка нотариуса или на биржевого маклера. Под мышкой у него был адвокатский портфель, и в руках он держал зонтик, по-видимому почти новенький, аккуратно свернутый и застегнутый. Я как сейчас вижу его элегантное темно-синее пальто, с матовыми и шелковистыми полосками, расположенными диагонально. На голове у него был цилиндр. Это показание показалось мне более существенным, чем все другие, и я ухватился за него. По всей вероятности, баронесса Делляр была убита человеком, который не только знал ее, но знал также мадам Кабаре, ее бывшую служанку. Наши розыски ножовщика также не остались тщетными. Мы уведомление получили из Тьера от одной фабрики, буквы F. N. составляют ее специальную марку. Эта фабрика рассылала свои ножи во все страны Европы, и, между прочим, одним из главных ее клиентов был большой магазин на улице Республики в Лионе. Газеты, по полученным от нас сведениям, напечатали все эти подробности. Публика была живо заинтересована, и множество писем, кстати сказать, не представлявших никакого интереса, получалась ежедневно мной и господином Понсе. Впрочем, между ними было одно письмо, показавшееся нам на первый взгляд весьма важным. Какой-то лионский портной, обрадованный случаем сделать себе хорошую рекламу, написал нам и в то же время напечатал публикацию в газетах, что пальто с полосками диагональю, в котором убийца имел такой элегантный вид, куплено в его мастерской. Он добавлял, что у него имеется большой выбор таких пальто, и они стоят всего пятьдесят франков. В деле судебных розысков приходится брать то, что имеется под руками, и реклама портного, наверное, принесла ему не менее пятидесяти франков, потому что мы выписали из Лиона с целью показать свидетелям одно синее пальто из его мастерской. Вскоре мы получили еще новое существенное показание. Приказчик базара на улице Республики в Лионе заявил, что он отлично помнит, что продал за несколько дней до преступления нож, очень похожий на нож убийцы, одному молодому человеку с портфелем под мышкой. Итак, по указанным данным, можно было предположить, что убийца был человек, знакомый с образом жизни госпожи Делляр и знавший семью Кабаре. Кроме того, если он не постоянный житель Лиона, то, по всей вероятности, отправляясь в Париж, чтобы совершить свое преступление, хотя проездом, побывал в Лионе. В самом деле, ведь не могли же мы ехать искать следов убийцы в Испанию или в Польшу, куда тьерская фабрика доставляет ножи своего производства. Лион был ближе. Было естественно подумать сначала о нем. Редко случается, чтобы судебный следователь и начальник сыскной полиции были одновременно озабочены розысками одного и того же убийцы и напрягали столько усилий, как господин Пенсе и я. Дело в том, что публика была сильно возбуждена, и один журналист метко охарактеризовал это настроение «портфельной лихорадкой». Незадолго перед тем в Нейли был убит старый ростовщик, и убийца, по показаниям свидетелей, был с портфелем. В приметах убийцы баронессы Делляр опять-таки фигурировал злополучный портфель. Эта безобидная кожаная вещица на несколько дней сделалась каким-то пугалом. Как только к привратнику обращался субъект с портфелем под мышкой, почтенный страж спешил задержать его. Само собой разумеется, что при таких условиях много безвинных было арестовано или, выражаясь административным слогом, приглашено в сыскное отделение. Конечно, их тотчас же освобождали, но не подлежит сомнению, что им все-таки приходилось провести несколько неприятных минут. Все мое начальство, не исключая самих министров, вызывало меня и высказывало желание, чтобы преступление на бульваре Тампль не осталось безнаказанным. Между тем прошло двадцать дней, а мы еще ничего не открыли. Для публики три недели большой срок, ей нужно, чтобы преступник был арестован немедленно. Я последовательно допрашивал, кажется, пятерых привратников, которые сменились в течение нескольких лет в доме на улице Фий-дю-Кальвер, пока там жила чета Кабаре. Но они не могли дать мне никаких полезных сведений. Наконец, один из моих агентов отыскал шестого привратника, который жил на улице Сен-Луи-ан-л’Иль. Этот последний мог сообщить агенту кое-что относительно лиц, посещавших баронессу Делляр. — Собственно, я плохо помню, так как ничего особенного не замечал. — Потом, напрягая память, он добавил: — Мне помнится только, что иногда приходил маленький солдатик, племянник госпожи Кабаре. Агент поспешил донести мне об этом. Я сел в карету и помчался к супругам Кабаре, несколько удивленный тем, что они ничего не говорили мне об этом племяннике. Дорогой я припоминал, что в прежнее время я никогда не поверил бы в возможность виновности солдата, но после Шумахера и Жеоме мои иллюзии значительно рассеялись, и теперь я с грустью думал, что, может быть, мне придется препроводить еще одного солдата на эшафот. — У нас никогда не было никаких племянников… — сказали мне супруги Кабаре. Затем госпожа Кабаре добавила: — Я даже не видела, чтобы к баронессе приходил какой-нибудь маленький солдатик. Но после некоторого раздумья она вдруг воскликнула: — А! Теперь я понимаю. Маленький солдатик, о котором говорит привратник, был воспитанник сенсирского лицея, друг нашего сына, которого мы имели несчастье схоронить четыре года тому назад. Господин Делляр ему очень покровительствовал. Это был умненький способный мальчик. В первую минуту я подумал, что напал на ложный след. Бывший воспитанник сенсирского лицея не мог быть убийцей. Репутация учебного заведения гарантирует принципы чести своих питомцев. Однако, для очищения совести, я спросил фамилию этого молодого человека и что с ним сталось. — Его звали Анасте, — ответил Кабаре. Потом, как бы припоминая, добавил: — Кажется, он служил в 158-м линейном полку в Моданском гарнизоне, но недавно был переведен в Лион. Лион! Город, в котором, по всей вероятности, был куплен нож, и где, по уверениям портного, продаются пальто точь-в-точь похожие на то, которое было на убийце!.. Однако я не мог остановиться на этой мысли. Французский офицер — убийца! Это невозможно. Нужно пасть до последней степени, чтобы, подобно Шумахеру или Жеоме, убить беспомощную старуху с целью грабежа… Нет, быть не может! Однако нужно было все разузнать. Мой долг — наводить справки, и я начал искать, признаюсь, с искренним желанием не найти. Прежде всего, чтобы иметь хоть какое-нибудь основание к обвинению, нужно было узнать, находился ли в Париже Анасте в тот день, когда баронесса Делляр была убита, то есть 4 декабря. Если Анасте не покидал места своей службы, то останется только пожалеть, что хоть на одну минуту допустили мысль, будто французский офицер был способен сделаться убийцей. Но как разузнать истину? Телеграфировать? На первых же порах дело представляло непреодолимые затруднения. Пресса очень скоро узнает все детали, и полковник не замедлит пригласить к себе Анасте, чтобы спросить, почему парижская полиция разыскивает его. Тогда одно из двух: если несчастный офицер неповинен в преступлении, то это подозрение будет для него кровной обидой. Если же он виновен, то покончит жизнь самоубийством или должен будет бежать… По-моему, можно было предпринять только одно: послать в Лион сыщика с поручением в строжайшей тайне навести все справки и как можно скорее уведомить меня. — Тем не менее, прежде чем послать сыщика, я исполнил одну формальность, казавшуюся мне, вообще, совершенно бесполезной, а в данном случае в особенности, но она постоянно практикуется парижской полицией столько же из принципа, сколько и по рутине. Выражаясь на полицейском жаргоне, я «выставил в гарни» имя Анасте, то есть послал во все меблированные комнаты и отели запрос, не останавливался ли у них субъект по фамилии Анасте. В сущности, я не возлагал никакой надежды найти разыскиваемое имя в отельных списках, понимая, что если человек приехал в Париж с целью убить госпожу Делляр, то он мог бы, по крайней мере, из предосторожности записаться под чужим именем. Минут через десять, к крайнему моему изумлению, мне принесли записку следующего содержания: «Анасте из Лиона, остановился в гостинице X., улица Нотр-Дам-де-Виктуар, 3 декабря». 3 декабря!.. Накануне преступления! Не медля ни минуты, я отправился на улицу Нотр-Дам-де-Виктуар. Хозяева гостиницы оказались премилые люди, но они недавно поженились и наслаждались медовым месяцем. Вот почему решительно ничего не замечали из происходящего в их отеле с начала месяца. На мой вопрос, нет ли в гостинице среди жильцов офицера, один из лакеев тотчас же возразил: — Как же, есть один кирасирский капитан! Так как мне нужен был вовсе не кирасирский капитан, я потребовал книгу для приезжающих, из которой узнал, что Анасте накануне выбыл из отеля. Вскоре затем я узнал, что он поселился на улице Валуа, 49, в меблированных комнатах. В эту минуту, помимо мой воли, у меня уже закралось подозрение в виновности этого человека.