Однажды Морисета Куроно в порыве откровенности сказала своей сопернице: — Все-таки очень грустно иметь ребенка от такого негодяя! — Еще бы! — не сдержалась Евгения Форестье, в которой вспыхнула бешеная ревность при напоминании о ребенке, которым гордилась соперница. — Конечно, для вашего ребенка очень грустно иметь отцом — убийцу! — Что вы сказали? — воскликнула Морисета. — Убийцу? — Не спрашивайте меня… Я ничего больше не скажу… Однако к ней пристали с вопросами. Вызвали даже директора тюрьмы, который стал настаивать, чтобы Евгения Форестье объяснила свой намек. Тогда она объявила, что дала клятву на могиле матери не открывать никому страшной тайны. — Нужно, — добила она, — чтобы я была освобождена от клятвы. Тогда пригласили протестантского пастора. Евгения Форестье была реформатского вероисповедания. Была спрошена также старшая сестра милосердия. Протестантский пастор и католическая монахиня составили нечто вроде трибунала совести, в котором принимал участие также директор тюрьмы. И на этом совете было решено, что Евгения Форестье должна говорить, что клятва ее недействительна и что она примет на себя еще большую нравственную ответственность, если будет молчать. Тогда Евгения Форестье попросила пригласить судебного следователя. Я не знаю ничего более драматичного, чем эти разоблачения ревнивой любовницы, которая из жажды мести осуждает на смерть своего любовника. Эта Евгения Форестье оставила далеко позади слабую и нерешительную госпожу С., любовницу Пранцини. Госпожа С. была только несчастная, запуганная женщина, слабые струнки которой сумел затронуть судебный следователь. Евгения Форестье была женщина страсти, горячая и мстительная. Она начала свой рассказ с того, как познакомилась с Прадо и увлеклась его изящной наружностью и нежностью взгляда… — взгляда алчущего авантюриста, как у Працини. Далее она рассказала следующее: — 14 января 1886 года я была в крайней нужде, мне пришлось попросить у квартирного хозяина двадцать франков, чтобы выкупить пальто. 12 франков я заплатила за пальто, а остальные передала Прадо. В тот день мы обедали у Ибанес. Прадо ушел после обеда, и мы не видели его весь вечер. Я возвратилась домой одна и легла спать. В половине двенадцатого ночи или в двенадцать без четверти он возвратился. Я была очень удивлена, потому что, по обыкновению, он приходил не раньше, как в два или три часа ночи. Почти с первых же слов он сообщил мне: «Знаешь, сейчас убили одну женщину». Я спросила: «Ба! Об этом уже все говорят на бульварах?» Всю ночь он был в лихорадке и отталкивал меня, когда я приближалась. Я заметила на его руке царапину, сделанную ногтем, и спросила: «Оттуда это?» Тогда он рассказал, что эту царапину получил, играя с ребенком. Несколько раз он вставал и мыл руки. «Не знаю, — говорил он, — что такое с моими руками, я чувствую от них какой-то странный запах!» На следующее утро он дал мне денег. Я спросила, откуда он их достал. Он рассказал, что встретился накануне вечером с одним приятелем в «Гранд-отеле» и тот одолжил ему двести франков. На депозитке, которую он мне дал, были ясно заметны два или три надреза. Это немножко удивило меня. «В Испании холера, — ответил он, — а потому на границе вскрывают и дезинфицируют письма. По всей вероятности, билет был прорван там». Однако он дал мне другой, и я отправилась за покупками. В то же утро он сжег свою рубашку в печке. На ней было небольшое пятнышко крови, и я подумала сначала, что это от его царапины. После полудня я почувствовала вдруг тяжелый, смрадный запах. Он жег свои ботинки. На мой вопрос, зачем он это делает, Прадо ответил: «Мне так хочется!» Я не стала настаивать, потому что с ним это все равно было бы бесполезно. В тот день я вместе с ним была в ресторане. Тогда уже продавались газеты с описанием убийства Марии Ангетан. Просмотрев их, он сказал: «Ну что ж, одной женщиной стало меньше. По-моему, их всех следовало бы перерезать, чтобы избавить от них мир». В тот же вечер он возвратился домой очень спокойный и ночь провел, как всегда. На другой день он должен был обедать дома, но возвратился очень поздно и сказал мне: «Собирайся скорей идти со мной к Ибанес. Я уезжаю в Испанию, где хочу продать свои имения». Он уже не носил своего светлого пальто, а приобрел темный костюм. Мы отправились. Дорогой он купил себе новые панталоны. Мы пообедали у Ибанес, потом поехали на вокзал. Прадо ехал на одном извозчике, а я с Ибанес на другом. Спустя несколько дней я получила письмо из Сарагосы, его принес мне Ибанес, как приносил потом все письма. Однажды он передал мне 400 франков, которыми я уплатила кое-какие долги, а на остальные деньги уехала к своей матери. В то время Евгения Форестье только подозревала, что ее возлюбленный убийца, но скоро она убедилась в этом вполне. Отправившись встречать Прадо в Бордо, она узнала там, что он ей изменил и любит хорошенькую Морисету. Тогда начались сцены, тяжелые, мучительные сцены. Однажды Линска бросился на нее с ножом в руках. «Я убью тебя!» — кричал он. «Да, как убил другую», — ответила Евгения Форестье. Прадо остановился, пораженный, и руки его опустились. Скоро он узнал, что Евгения Форестье имеет другого любовника, и совершенно потерял голову, по всей вероятности, боясь, что она расскажет своему новому возлюбленному страшную тайну. — Прадо, подозревавший измену, стал за мной следить, — продолжала Евгения Форестье, — и узнал, что я хожу на свидания. Раз он пришел ко мне и хотел меня зарезать, но я выхватила нож и спрятала его за занавеской. Когда я обернулась, увидела, что он целится в меня из револьвера. В смертельном ужасе я бросилась к сонетке и позвонила. Прибежали слуги, но дверь была заперта. Я кричала им, чтобы они ломали дверь. Прадо засмеялся и сам открыл ее. Служанка постояла несколько минут на пороге, потом ушла, а я легла спать. Тогда Прадо подошел ко мне и сказал: «Несчастная, ты любовница разбойника и убийцы, это я убил Марию Ангетан». Я с ужасом ответила, что не хочу быть любовницей бандита, но он возразил, что волей или неволей, но я всегда буду принадлежать ему, и он стал так горячо и страстно уверять меня в любви, что я не верила своим ушам. Спустя несколько дней он рассказал все подробности своего преступления. При первом посещении Марии Ангетан он не мог ее убить, так как служанка унесла его ботинки. 14 января он встретил ее в Эдене, и они вместе пришли к ней на квартиру. Расчесывая волосы перед туалетным столиком, она спросила: «Сколько ты дашь мне?» Тогда он нанес ей удар. «Она тотчас же испустила дух, — рассказывал он, — но если бы ты знала, как скверно пахнет женская кровь! Фи…» Маренский судебный следователь понимал, что больше ему нечего делать с обеими женщинами, и препроводил их в Париж к господину Гюльо, который уже начал следствие об убийстве Марии Ангетан. Господин Гюльо, в свою очередь, выслушал показания Евгении Форестье и Морисеты Куроно, обеих приятельниц злополучного Прадо, потому что если Пранцини приходилось бороться против одной женщины, своей сожительницы госпожи С., то против Прадо выступили две женщины, а впоследствии к ним присоединилась третья, законная жена Прадо, покинутая и забытая им в Испании. Господин Гюльо обладал удивительным искусством подготовлять эффективные очные ставки. После продолжительного допроса Прадо, полагавшего, что он известен суду только под этим именем, господин Гюльо вдруг назвал его графом де Линска. Потом, воспользовавшись смущением обвиняемого, он приказал ввести Евгению Форестье. По приказанию следователя эта женщина повторила свой рассказ, хотя Прадо протестовал, осыпая ругательствами свою любовницу, старался даже ее застращать… Господин Гюльо подготовил ему новый сюрприз. Дверь открылась, и Прадо увидел Морисету Куроно. Прадо был замечательный актер, вполне достойный такого режиссера, как господин Гюльо, и вот в камере следователя он разыграл с удивительной отвагой патетическую сцену. — Как, Мори, — воскликнул он, — это ты меня обвиняешь, ты, которую я так любил, ты, мать моего ребенка!.. Но это невозможно! Ты говоришь из ревности… Тебя подучила эта женщина, которая хочет моей гибели. Ну так смотри, как я к ней отношусь. Она хочет меня запугать. А я открыто говорю ей в лицо, что я ее никогда не любил. Да, эта красавица, которая иногда любовалась собой перед зеркалом, как статуей, принадлежит к тем женщинам, которыми пользуются, но к которым не привязываются… Пусть она это знает. Я никогда не любил никого, кроме тебя, тебя, которую я знал девушкой и которая сделалась матерью моего ребенка!.. Но ему не удалось тронуть сердца Морисеты. Обе женщины примирились и пылали одинаковой к нему ненавистью. Когда Прадо вернулся в Мазас, он понял, что погиб. Но это был отважный боец, который никогда не признавал себя побежденным. Он хотел бороться до конца, и нужно отдать ему справедливость, он защищался геройски. Господин Гюльо увлекся этим делом как чиновник, и в то же время как философ и романист. Человек, преданный правосудию обеими любовницами, казался ему слишком интересной добычей. Еще при первом следствии господин Гюльо отыскал женщину, по имени Ренэ Мейер, которая была с Марией Ангетан в Эдене в вечер преступления… Несчастная, умиравшая в чахотке, не могла явиться в камеру следователя, но тот отправился к ней сам. Он также привел к ее постели Прадо. В данном случае обвиняемый выказал замечательное присутствие духа. Некоторое время он смотрел на умиравшую пристальным взглядом магнетизера, потом, смягчая, насколько возможно, тембр своего голоса, сказал: — Сударыня, говорят, что вы были в Эдене с Марией Ангетан в тот вечер, когда она была убита, и видели, как она ушла с человеком, которого назвала своим «американцем». Меня обвиняют в преступлении, которого я не совершил. Для меня это вопрос жизни или смерти. — Потом, после хитро рассчитанной паузы, он добавил: — Узнаете ли вы меня? Конвульсивный трепет пробежал по телу умирающей, потом она сделала головой отрицательный знак. Когда Прадо увели, господин Гюльо снова спросил ее. Она была сильно утомлена и ответила слабым голосом: — Правда, в его лице есть какое-то сходство, но я не могу утверждать, что это он… Потом она стала просить, чтобы ее оставили в покое. Вскоре после того она умерла. Но служанка и часто работавшая у Марии Ангетан поденная портниха, которые несколько раз видели «американца», при взгляде на его фотографическую карточку, тотчас же объявили: — Да, это он! Конечно, это были улики, но еще не достаточные доказательства, чтобы послать человека на эшафот. Евгения Форестье и здесь помогла судебному следователю. — Однажды, когда он грозил меня убить, — сказала она, — я подумала, что и мне нужно запастись оружием против него, чтобы всегда держать его в страхе. Именно в тот день он получил письмо из Испании и, прочитав его, с какой-то особенной поспешностью разорвал. Я нагнулась и подняла один клочок бумаги. Это была верхняя часть какого-то бланка с печатным заголовком и несколькими строчками письма. Я старательно спрятала ее в свой чемодан между складками простыни. Пошлите за моим чемоданом, и в указанном месте вы найдете эту бумажку. Чемодан немедленно был привезен. Его открыли и нашли в указанном месте в складках простыни клочок бумаги, который один мог погубить Прадо. В заголовке бланка значился адрес одного мадридского магазина: «Покупка золота, серебра и драгоценных камней. Пассаж Родриго, 2 (Мадрид)». Далее следовало начало письма, написанного мадридским перекупщиком драгоценностей. На этот раз судебный следователь мог с уверенностью сказать: «Теперь он в моих руках». Господин Гюльо отправился к министру юстиции и высказал ему, что не считает нужным просить розысков дипломатическим путем, и получил разрешение лично отправиться в Испанию. Впоследствии другой судебный следователь господин Ле Пуатевин поступил точно так же в деле Панамы. В Мадриде судебный следователь встретил со стороны испанской полиции полную готовность содействовать французским магистратам. Один из главных начальников полиции, мой приятель синьор Пита, оказал деятельное содействие господину Гюльо. Он повел французского следователя под низкие и темные своды пассажа Родриго в одну лавочку, напоминавшую каморки средневековых ростовщиков. Там они нашли безобразную старуху, которая на вопросы полицейского объявила, что письмо, обрывки которого ей представляют, написано ее мужем… доблестным мужем, который вследствие недоразумений с полицией счел удобным покинуть родину и скрылся неизвестно куда. Когда ей показали рисунки драгоценностей, она также их признала. Ее попросили справиться в книге, и она отыскала там записи покупки некоторых из этих вещей в январе 1886 года. — Впрочем, — добавила она, — я отлично помню того, кто их продал, потому что этот джентльмен часто приходил к нам и даже ухаживал за моей дочерью, Пуритой. Кстати, он подарил ей свою карточку. Я сейчас принесу вам ее. Она вышла за перегородку и через несколько минут возвратилась с фотографической карточкой в руках. Это был портрет Прадо. Возвратясь в Париж, господин Гюльо вызвал Прадо в свой кабинет и спросил его: — Вы утверждаете по-прежнему, что никогда не знали Марию Ангетан? — Никогда! — Но как же в таком случае в ваших руках очутились драгоценности, похищенные у нее? — Я никогда их не имел. — Неправда, потому что я сейчас возвратился из Мадрида, где был в пассаже Родриго. Прадо побледнел и чуть было не упал в обморок. Судебный следователь продолжал: — Вы понимаете, я был у старика Антонио, который написал вам это письмо…