Несчастная была в ночной рубашке и в юбке, чепчик валялся подле трупа на полу. На ее шее зияла глубокая рана длиной двадцать сантиметров. На правом плече виднелось еще несколько ран с запекшейся кровью. Очевидно, бедняжке был нанесен удар именно в ту минуту, когда она менее всего этого ожидала. На лице не запечатлелось никакого выражения ужаса. Она свалилась, как подкошенная, и смерть наступила мгновенно. Господин Крено прошел через коридор в комнату Анетты Гремери и приблизился к постели, на которой виднелись кровавые пятна. Маленькая Мари, дочь служанки, спавшая в одной постели с матерью, была зарезана так же, как и мать. Труп скорчившегося ребенка был закрыт одеялом. Малютка оказалась почти обезглавленной, ее головка со смоченными кровью волосами держалась на одной тоненькой полоске кожи. Правая рука, которой малютка инстинктивно пыталась обороняться, была покрыта глубокими порезами. С привратницей сделался обморок, старуха-кухарка рыдала, опустившись на кресло. Полицейский комиссар и его агенты, онемев от ужаса, смотрели на эту сцену. — А хозяйка? Что сталось с ней? — воскликнула вдруг Антуана. Господин Крено попросил, чтобы ему указали комнату госпожи де Монтиль. Он вошел туда первый. Госпожа де Монтиль, почти обнаженная, в разорванной сорочке из тонкого батиста, лежала на ковре возле кровати с простертыми к стене руками и с обагренным кровью лицом. Искаженные черты лица жертвы, выражение ужаса, застывшего в широко открытых глазах, доказывали, что она-то уж, наверное, предвидела удар, сразивший ее. Этот удар был ужасен. Госпожа де Монтиль была зверски зарезана. Сила убийцы была так велика, что он перерезал ей горло, почти рассек ее правое плечо. На левой руке уцелел узенький браслет, а тоненькая золотая цепочка с бриллиантовым крестиком глубоко врезалась в зиявшую на шее рану. Положение трупа, так же как и маленькое кровавое пятно на краю матраса доказывали, что удар был нанесен в ту минуту, когда она сходила с постели. Над кроватью виднелось кровавое пятно, казавшееся черным на красной обивке. Жертва так сильно рванула за шнурок звонка для вызова прислуги, что наполовину оборвала его… По всей вероятности, Анетта Гремери, разбуженная этим звонком, поспешила к своей госпоже, но убийца встретил ее на пороге столовой. Господин Крено приказал оставить трупы в том положении, как они были найдены, и запретил что-либо трогать в квартире. Затем, когда доктор Пиетри составил медицинский протокол, Крено послал в префектуру телеграмму, чтобы уведомить сыскную полицию. Процедура составления протокола нарушалась только жалобным воем двух маленьких собачек, которые забились под диван, откуда их никакими силами нельзя было выманить. — Дик! Лили! — позвала кухарка. Заслышав знакомый голос, оба крошечных мопсика перестали выть и выглянули из своего убежища. Тогда привратница первая сделала замечание. Как могло случиться, что этих собачек, которые при каждом звонке поднимали лай, нынешней ночью вовсе не было слышно? Это был день карнавала. Когда господин Тайлор и я садились в фиакр, чтобы отправиться на улицу Монтень, нам попадались навстречу экипажи с сидевшими в них масками. Женщины, дрожавшие от холода в своих легких декольтированных костюмах, бросали нам увядшие цветы, — и я машинально сохранил в руках маленький букетик, поднимаясь по лестнице дома номер 17 на улице Монтень. Немного сконфуженный своей рассеянностью, я с досадой бросил цветы в передней, и букетик упал как раз в лужу крови около дверей столовой. Еще на лестнице, где мы несколько минут ожидали прибытия господина Бернара, прокурора республики, и господина Гильо, судебного следователя, Крено предупредил нас о страшном зрелище, которое предстанет перед нашими глазами. Мне уже приходилось констатировать несколько убийств, но никогда еще я не видел такой бойни. Когда мы вошли, господин Бернар сделал замечание, что мы буквально ходим по крови, а вечером, раздеваясь, я заметил, что края моих брюк были испещрены мелкими красными пятнышками. Господин Крено получил от прокурора республики маленький выговор за позднее уведомление судебных властей. Преступление было открыто в семь часов утра, а прокурор узнал о нем только в двенадцать. Тогда отчасти в передней, отчасти на площадке лестницы между комиссаром полиции и магистратами произошло объяснение. Скоро прибыл префект полиции господин Граньон, также только что узнавший о чудовищном преступлении. Только тогда все объяснилось. Крено отнюдь не был виноват в этом опоздании. Тотчас по составлении протокола он приказал своему секретарю телеграфировать в префектуру, и тот немедленно исполнил это. Оказалось, что телеграфист все перепутал. Не умея пользоваться аппаратом, он телеграфировал: «Три женщины подверглись нападению (assaillies) на улице Монтень», вместо: «Три женщины убиты (assassinees)…», и, конечно, никто не обратил большого внимания на такой банальный случай. Видя, что из префектуры никто не является, господин Крено был вынужден послать туда одного из своих агентов. В тот день я понял, насколько смешны рутинные порядки нашей полиции, если в таком большом городе, как Париж, начальник сыскной полиции не имеет телефона! С тех пор прошло много лет, я оставил сыскное отделение, на мое место поступил господин Кошефер, но и он также не имеет телефона. Злоумышленники могут сговариваться между собой по телефону, они могут получить быстро и просто уведомление о прибытии полиции, тогда как нужен целый ряд формальностей, прежде чем начальник сыскной полиции и судебные власти будут уведомлены о преступлении, совершенном в Париже. Господин Гильо был очень энергичный и преданный своему делу судебный следователь. Для установления истины он не брезговал ничем и очень обстоятельно расспрашивал у доктора обо всех технических подробностях, которые могли ему пригодиться. Все три несчастные жертвы были убиты одинаковым способом и, по всей вероятности, одной и той же рукой. Убийца действовал, что называется, «в приступе безудержной ярости». Он зарезал трех женщин точно баранов. Схватив их за волосы, он быстро запрокидывал им голову и перерезал горло. Уже с первого осмотра стало очевидно, что мотивом преступления был грабеж. Мы нашли на полу разорванный портфель, в котором порывисто и нетерпеливо шарил убийца, оставивший на нем следы окровавленных пальцев. Маленькая копилка была разбита, связка ключей еще оставалась в денежном шкафу, который негодяю не удалось открыть, по всей вероятности, по незнанию замка. Около замочной скважины виднелись кровавые следы его пальцев. Чтобы совершить убийство, злодей принял предосторожности и совершенно разделся. В салоне около ковра виднелся след босой мужской ноги. Отпечатки пальцев были вполне ясны. Очевидно, убийца несколько часов буквально топтался в крови. Ежеминутно мы находили на паркете пятна еще не просохшей крови. Затем убийца отправился в уборную и там тщательно умылся. Вода в ведре была красная, и несколько запачканных полотенец свидетельствовали об его старательном омовении. Один агент, кажется — Жом, которого мы привезли с собой, нашел под рукой госпожи де Монтиль окровавленную мужскую манжетку, в то же время доктор Пиетри принес нам другую, которую он вынул из-под головы Анны Гремери. Со своей стороны, я заметил на полу длинную полосу стеариновых капель, составлявших как бы дорожку от стула к стулу, и, следуя по этому направлению, я дошел до окна. Машинально подняв штору, я увидел мужской желтый кожаный пояс, на внутренней стороне которого было довольно ясно написано китайскими чернилами: «Гастон Геслер». Журналисты уже запрудили лестницу, огромная толпа народа теснилась у подъезда, жильцы и слуги соседних квартир пробрались в переднюю. Мы были вынуждены закрыть двери, чтобы остановить наплыв любопытных. Господин Тайлор в полуоткрытой шифоньерке нашел письмо, положенное на довольно видном месте и написанное на простой почтовой бумаге. Это письмо было помечено 14 марта, и подле находился конверт со штемпелем городской почты того же числа. Господин Тайлор прочел нам это странное послание: «Дорогая моя Гин! Я только что приехал из Нанси. Если ты не отправишься в театр, я зайду к тебе завтра утром. Во всяком случае, если Поль не намерен тебя сопровождать, я буду у тебя в одиннадцать часов утра. Твой портрет почти уже готов, так как у меня было достаточно времени окончить ретушевку твоего платья. Я заплатил пятьсот франков, которые ты мне одолжила. Это несносное животное — кредитор начинает меня раздражать. Еще раз благодарю за одолжение. Густав сказал мне, что Мари при смерти, я навестил ее. Бедная малютка! В каком она печальном положении. Воздержись рассказывать кому бы то ни было о деле, которое я имел в Нанси, впрочем, ведь ты сама не знаешь еще истины. Во всем этом я абсолютно не виноват. Итак, до завтра, единственная моя надежда. Целую тебя горячо и нежно. Гастон. P. S. Надеюсь, что ты, так же, как всегда, разорвешь это письмо, чтобы оно не попало в руки Поля». — Черт возьми, — сказал кто-то из нас — две манжеты, пояс, письмо — равносильны четырем визитным карточкам, оставленным по неосторожности! Но это уже слишком много со стороны такого предусмотрительного убийцы, каким кажется этот злодей. В нашем деле, даже не обладая пылким воображением, нетрудно было догадаться, что убийца искусно подготовил инсценировку. Я даже заметил, что эти стеариновые пятна на ковре, по всей вероятности, были сделаны умышленно, чтобы показать, будто он искал свой пояс на всех стульях, но не мог его найти… Когда с манжет была осторожно стерта кровь, мы заметили клеймо фабриканта в Нанси и метку, сделанную чернилами: Gaston Geissler. Положительно, казалось невероятным, чтобы убийца оставил столь явные улики. Тем не менее случается, что преступники, подготовив весь план с дьявольской хитростью, вдруг неожиданно совершают глупейшие промахи. Все мы сильно сомневались в значении этих странных вещественных доказательств и в то же время невольно говорили себе: «А впрочем, как знать?» Убийца, бесспорно, был любовником жертвы, постель оказалась смятой, как будто на ней недавно лежали двое людей, к тому же мы уже узнали, что госпожа де Монтиль была кокоткой. Мы прошли в столовую, где господин Гильо сел за большой стол, около него поместился секретарь, и они наскоро стали записывать собранные сведения. Затем они приступили к предварительным допросам. Что касается меня, то я занялся внимательным обзором квартиры. Госпожа де Монтиль, очевидно, была женщина с большим вкусом. Ее столовая была обита темной материей, на фоне которой выделялась изящная и грациозная мебель в стиле Людовика XV. Салон был меблирован в стиле Людовика XVI, на стенах красовались картины известных и даже знаменитых мастеров, масса безделушек придавала этой комнате очень уютный вид. Смежный с салоном будуар был обит черным атласом, вокруг стен стояли широкие, мягкие диваны, кресла и большой туалетный стол. В противоположность будуару, спальня была обтянута пунцовым атласом. Почти посреди комнаты возвышалась большая кровать черного дерева с балдахином, подле располагался изящный маленький шкафчик, на котором стояла лампа и лежало несколько книг. Одна из них оставалась открытой. Это был роман под заглавием «Игрок», мелодраматичный рассказ об убийстве продажной женщины ее любовником с целью грабежа. Чтение было прервано на предпоследней главе, странице 289. По странному стечению обстоятельств последние строки главы заключали следующие слова: «Жюль, сойдя с постели, взглянул при свете ночника на свою любовницу и подумал: „Она спит…“ Тогда, схватив кинжал с рукояткой слоновой кости, он убил ее!» Самые удивительные стечения обстоятельств, изобретенные фантазией романиста, никогда не достигнут такой драматической интенсивности, какой располагает случай. В комнате Анны Гремери, на постели, где лежал труп маленькой Мари, были найдены окровавленные тетрадки катехизиса, которые девочка перечитывала на сон грядущий, так как наутро ей предстояла конфирмация!.. Между тем господин Гильо, при первой же проверке собранных господином Крено свидетельских показаний, встретился с фатальными затруднениями в восстановлении хотя приблизительно приметы убийцы! В тот день я окончательно убедился, что рассказы всех этих привратниц, соседок и прочих не только не представляют никакого значения для правосудия, но чаще всего дают выигрышные аргументы ловким адвокатам. На этот раз, в особенности, разногласия в показаниях имели важное значение, так как они были записаны в официальных протоколах комиссара полиции. Впоследствии же они послужили к созданию настоящей легенды о брюнете небольшого роста. Привратник Захарий Лакарьер говорил: — Около одиннадцати часов кто-то позвонил. Мимо меня прошел мужчина, на вид очень приличный, в высокой шляпе, с приподнятым воротником пальто. Проходя, он сказал: «К госпоже де Монтиль» — и, не спрашивая номер квартиры, стал подниматься по лестнице. Газ на лестнице был уже потушен, так что Захарий Лакарьер не мог рассмотреть цвета пальто, но он помнил, что гость был высокого роста, широкоплечий и с черными усами. Показания привратницы Елизаветы Пулэн, жены Лакарьера, были несколько иные. 8 марта она видела, что к госпоже де Монтиль приходил небольшого роста шатен.