«Какие друзья? Разве у тебя есть друзья?» «Даже наш ребёнок начал замечать твои странности». Если тебя уже газлайтят — то плохо твоё дело, выбираться из этого вида психического насилия трудно, особенно если тебя не поддерживает окружение. Если окружение не готово воспринимать информацию о газлайтинге и не знакомо с сутью явления. Именно поэтому однажды стоит попробовать сменить круг общения. Самый печальный результат: в какой-то момент люди начинают считать вас, абьюзера и жертву, какими-то безумными уже вместе. «В отношениях всегда виноваты двое, 50 на 50», — говорят в таких случаях. Но почему именно такая пропорция? Почему не 60 на 40? Почему не 20 на 80? Почему не 95 на 5? Вы с абьюзером становитесь в глазах окружения единым целым, хотя только один из вас практиковал насилие, хотя внутри отношений вы навеки противопоставлены. Вас начинают считать сложными, начинают говорить, что вам обоим нужны для чего-то абьюзивные отношения. И это уже запущенная фаза. Ещё опаснее, когда ситуацию действительно удаётся перевернуть с ног на голову. И именно абьюзера теперь считают славным добропорядочным парнем, а тебя — ненормальной. И всё же не пугайся: тебя загазлайтили, это, к сожалению, случается. Могут помочь книги, статьи, психотерапия, опыт других людей в аналогичной ситуации. Отслеживание процессов работы газлайтинга в собственном мозгу, оценка масштабов бедствия, смена токсичного окружения на нетоксичное, группа поддержки для людей, пострадавших от эмоционального насилия. Исключение разговоров об отношениях с некомпетентными людьми. Практика «подтверждения своей реальности». Когда люди, с которыми общаешься, могут сказать вслух: «Да, это правда было насилие, тебе не приснилось». Мне же помогли тексты и разговоры с подписчиками. Практика описывания своих чувств, развития интуиции, умения артикулировать свои переживания, способности давать им правильную оценку. Каждый текст лечил мою душу. Я называла вещи своими именами. Я занималась текстотерапией. День независимости Нью-Йорк, День независимости, 12 утра. Поезд идёт в Бруклин. Единственное свободное место — рядом с девушкой, около неё стоит пустая розовая коляска. А на руках у неё настолько крошечный младенец, что я подсаживаюсь и теряю дар речи, а лицо рефлекторно растягивается в гримасу «Oh how cute» — «Ой, какая милая». Наисвежайшая, как булка из печи, новорождённая. Прозрачные пальцы, губы как круглые речные камушки, пух на лбу и глаза, глядящие как будто прямо в космос. Максимум неделя. А я вспоминаю своё первое утро с С. на руках. Глядя на неё, ты поймёшь, как много значит твоё присутствие на земле. Совсем юная, немного уставшая latina мама в стоптанных шлёпках и с отросшими тёмными корнями блондинистых волос кормит ребёнка в грязном метро. Из бутылочки. Она ласково гладит дочке нос. И я вступаю в диалог. «Is this your first kid?»[4] «Actually, this is my third kid!»[5] «OMG, third? But how old r u? U look like a kid yourself!!!»[6] «I’m only 20, my oldest kid is 2 now»[7]. Я говорю: «Вау». Я спрашиваю: «И куда же вы едете через весь город?» А она отвечает: «Мы — на Кони-Айленд, сегодня же праздник, сегодня День независимости, там всегда каждый год четвёртого июля красивый салют». Я предложила ей помочь поднять коляску по лестнице при пересадке на станции метро «Atlantic Avenue». Но она отказалась. Она сказала: «Не надо, мэм, спасибо, у нас всё классно, нам не нужна помощь, с праздником вас!» Какое угодно будущее Разве к Нью-Йорку можно привыкнуть? Он же искрится ночными огнями, манит запахом дешёвой китайской еды, взрывается фейерверками на четвёртое июля, околдовывает шорохами дорогих тканей, сбивает с толку клубами каннабиноидного дыма и пугает грохотом метро. Разве к нему нужно привыкать? Авторские коктейли с маракуйей, вечеринки на крышах с видом на Манхэттенский мост. Двойная радуга после дождя. Мой Д. фотографирует меня в этом странном розовом, персиковом освещении. Казалась бы, это я — в объективе его камеры, это он, неторопливо настраивая выдержку и диафрагму, делает мои снимки, я слышу щелчки затвора, но это ведь и моё сознание тоже фиксирует, запоминает в этот миг его лицо. Я смотрю на него, я рассматриваю изгиб бровей, контур губ, линии ресниц. Мы записываем информацию друг о друге на жёсткие диски памяти. Мы хотим, чтобы наши образы отпечатались друг в друге. И я — не крапива для него, всякий раз досадно обжигающая кожу, а ласковый подорожник, я — лекарство. В свежести и неизведанности много надежды. На какое угодно будущее. Ты не знаешь, кто выскочит на тебя из-за поворота в этом городе. Может быть, это будет измученный ежедневными пробежками подтянутый брокер с Уолл-стрит? В рубашке в мельчайшую клетку? Или вычурная драг-квин с подтёкшей тушью под глазами? Или харизматичный бездомный? Или очередной не признанный пока принц хип-хопа, читающий себе под нос свой рэп? Или профессор литературы из Принстона? Или модная дива, тонкая, как силуэт, вырезанный из бумаги? Или, напротив, знаменитая плюс-сайз-модель с мужем под руку? Или такая же, как ты. Хмурая россиянка с текстами на неведомой кириллице, которую этот город заставил повзрослеть. Протрезветь. Очнуться. Дышать его океаном. Гулять его подворотнями. Подпевать его бродвейским мюзиклам. Вот и получается, что ты потихоньку привыкла. Молочный чай с жемчужинами тапиоки — в одной руке, телефон, пристёгнутый к переносной зарядке, — в другой. Беспроводные наушники, красный молескин для записей от руки, ты скользишь по улицам, умело огибаешь коварные канализационные решётки. Пар из них. Час вечером — на йогу, чтобы быть сильной, уверенной, подтянутой и непременно наполненной этим звонким американским оптимизмом с фокусировкой на цветущем будущем. I’m great and how are you? О, у меня дела прекрасно, а как у вас? Снаружи такая женщина — гладкий холодный камень, к ней не подступиться, дела её расписаны на три месяца вперёд. Внутри же тихо плещется море из страха оказаться снова одной, надежды на хеппи-энд, потребности в поцелуе на ночь. Магия доброго слова Сегодня, покупая утром апельсиновый сок на нашем рынке, я подняла глаза на продавщицу. Должно быть, она была студентка первого или второго курса колледжа, которая подрабатывает тут за стойкой, а в свободное время ходит на просмотры старых фильмов Бертолуччи или Трюффо где-нибудь в Вильямсбурге. Эта девушка пришла на работу в классической сине-белой тельняшке и красном берете, как мим. Лицо аккуратно обрамляли линии платинового каре. Её макияж таинственным образом соответствовал моим представлениям и о том, что такое девятнадцать лет, и — что такое семь утра. Микроны золотистого хайлайтера на скулах, чуть-чуть неоновой помады оттенка Scarlett на губах. Ну и самое главное — эти её огромные веки, усыпанные звёдочками. И я сделала комплимент: «I like your make-up!»[8] Она сказала: «Oh, thank you!» «О, спасибо!» И отметила, как ей симпатичен мой кошелёк с принтами от Яёи Кусамы. Делать комплименты при минимальных социальных соприкосновениях. Я наслаждаюсь тем, как послушно расцветает человек, если сказать ему приятное. О любой мелочи, любой детали. Оценить можно всё что угодно. «Боже, какой у тебя свитер! От кого он?» Недавно ухоженная седовласая дама поймала меня за рукав в книжном магазине: «What are you wearing?»[9] «Ах, это? Это топ от COS». «No, I mean, what are you wearing?»[10]