Врач перешел к вопросам о самочувствии Стаса. Где больно? Тошнит? Кружится ли голова? Стоит ли гул в ушах? Немеют ли пальцы? Сводит ли ноги судорогой? Ответы Стаса он слушал внимательно, то хмурясь, то удовлетворенно кивая. Закончив осмотр, врач поднялся и собрался уйти. – Как вы думаете… Я хороший человек? ― спросил Стас врачу вслед. Врач, идя к выходу, остановился и развернулся. Посмотрел на Стаса с высоты своего возраста. – Стас, ты пожил всего восемнадцать лет. Разве за такой маленький срок успеешь напортачить? ― он улыбнулся. ― Конечно, хороший. Когда врач ушел, Стас откинулся на подушку и стал задумчиво изучать багровое пятно на потолке. И почему он вдруг спросил об этом? Но вопрос не давал ему покоя. Преследовал все время осмотра. С чего бы ему сомневаться в том, что он хороший? Или… в нем заворочалась память, постепенно пробуждаясь. Что если… однажды в прошлом он совершил что-то ужасное? Стас нахмурился. Сжалось сердце. А действительно ли он хочет узнать о себе правду? Вдруг в коридоре раздались голоса. Говорили врач, который только что навещал Стаса, и какая-то женщина. Голоса были приглушенными, приходилось сильно напрягаться, чтобы услышать, о чем они говорят, и то часть диалога от Стаса ускользала. – Как он? ― спросила женщина. – В норме. Говорит, что ничего не помнит, но пока непонятно, правда ли это или же он специально врет, чтобы сбросить с себя груз вины. Ведь у мальчишки даже не было прав… Неудивительно, что это привело к аварии. Стас насторожился. Вина? Он что-то сделал и должен чувствовать себя виноватым? Стас с трудом поднялся с койки и, шатаясь и морщась от боли, поплелся к выходу. Приходилось держаться за стену, чтобы не упасть. Сильно кружилась голова, мучила одышка. Голоса стали отчетливей и громче. – А может, это такая защитная реакция? ― предположила женщина. ― Он всеми силами пытается отгородиться от того, что натворил, и от этого ― потеря памяти? – Может быть, ― согласился врач. ― В любом случае, это временно. Рано или поздно ему придется вспомнить, что он сделал. – Сделал что? ― выйдя в коридор, прохрипел Стас, опять пошатнулся и с силой вцепился в дверь. – Стас? ― удивился врач. ― Зачем ты поднялся? Тебе надо лежать, ты… – Что я сделал? ― спросил Стас громче и жестче. ― Почему должен чувствовать вину? Врач и женщина, которая тоже оказалась врачом ― на ней был докторский халат, ― переглянулись в смущении. Эти переглядки разозлили Стаса и напугали еще сильнее. – Так что произошло?! Почему вы от меня что-то скрываете?! ― закричал он. – Стас, успокойся, пожалуйста, давай вернемся в палату. ― Врач, подойдя, положил руку ему на плечо, но Стас яростно вывернулся. – Нет. Я не уйду, пока вы мне не скажете. – Ты был не один, Стас, ― сдалась женщина. ― Там, в машине. Вас было двое. В горле тугим узлом стянулся ужас. Продолжение уже можно было угадать. А потом обрушилась волна воспоминаний: Егор, переезд, Егор, машина, авария, Егор, Егор, Егор… Друг? Да, друг. У него был друг… Часть памяти вернулась. И ударила наотмашь. – Где он? ― закричал Стас, задрожав. Ответа все не было ― и Стас побрел куда-то по коридору. Ноги еле держали его, он спотыкался и задыхался, но шел. В спину крикнули: – Стас, вернись! Стас! Врачи кинулись догонять его. – Его там нет, ― врач догнал Стаса и развернул его к себе. Встряхнул за плечи. ― Нет, слышишь? – Где он?! ― закричал Стас срывающимся от рыданий голосом. ― Где Егор? Где мой сверчок Джимини?! 4 Ночью после выпускного Тома долго не могла заснуть. Теперь близился час дня, а она еще не выползла из кровати. Она уже не спала, но думала, вспоминала минувшую ночь. Как вглядывалась в окна Стаса, как думала о том, что утром пойдет к нему. Идиотка. Просто идиотка. Сейчас ей было стыдно за те мысли; она злилась на себя. Повела себя, как умалишенная жертва со стокгольмским синдромом. Хорошо хоть не ринулась в дом Шутовых сразу, среди ночи. Как бы все удивились, увидев ее на пороге за полночь, в вечернем платье. Никакая она не жертва: сама чуть не похоронила Стаса живьем. И нет у нее никакого стокгольмского синдрома. А вчерашнее помешательство, эти мечты, воспоминания… Хм… Что же это было? Возможно, насыщенный день просто вскружил ей голову, а еще и алкоголь ― был выпускной все же. Прошло два года, она больше не тот глупый напуганный мышонок. Теперь она ― Тома Мицкевич, взрослая девушка и без пяти минут студентка. «Стас Шутов больше не имеет надо мной никакой власти», ― с этой мыслью Тома решительно отбросила одеяло. Естественно, ни к какой Яне ни за каким новым адресом Стаса она не собиралась. Сон начисто стер из головы вчерашние глупые идеи. Тома взяла телефон и увидела несколько сообщений от Максима. 10:27 Еще спишь? Как проснешься, приезжай на завтрак. Я делаю сырники из рикотты. 11:24 Ну хорошо, это будет поздний завтрак. 11:45 Или ранний обед. 12:25 Ну хорошо. Это будет обед. Но я сожрал все сырники, так что сделаю пиццу. Как в рестике. С копченой курочкой и вялеными помидорами. 12:52 Пицца в процессе. Гибс унюхал на столе курицу, но вместо нее стащил помидор, сожрал его и теперь орет от негодования. Ща аудио запишу. Тома с улыбкой просмотрела все сообщения. Послушала вопли возмущенного Гибса, пушистого рыжего кота Максима, отправила ответное сообщение: она скоро будет. Тома оделась, на кухне поздоровалась с бабушкой, которая вся была в работе, налила чай. – Томочка, не сходишь к соседям? Тетя Ира мне луковки тюльпанов обещала. Там такой сорт… ― Бабушка восхищенно закатила глаза. ― Головки большие, бархатные, цвет ― темно-фиолетовый, почти черный. Очень красивый! Сходи, а? А то у меня столько заказов, не успеваю… – Хорошо. А к кому надо сходить? ― спросила Тома, сделав глоток чая. – Да к Шутовым, к тете Ире. Тома легонько стукнула чашкой о стол. Бабушка это заметила, вгляделась в лицо внучки. Поняла: что-то не так. – Он… Он же сегодня вернулся, да? ― тихо спросила бабушка. – Вчера, ― также тихо ответила Тома. – Прости, я забыла… Тогда я сама схожу! ― воскликнула бабушка чересчур бодрым тоном. ― Ничего, выкрою пару минут! Тому охватило раздражение. – Со мной все в порядке, ба, ― сказала она немного резко. ― Я схожу. Даже если он там ― мне теперь все равно. Бабушка смотрела на нее с явным сомнением и тревогой. – Ты уверена? – Да. Абсолютно. Говоря, Тома напустила на себя беспечный и равнодушный вид. Но, выйдя за калитку, не спешила ее закрывать. Оправила джинсовый сарафан. Сощурилась на солнце. Конец июня выдался теплым, Тома уже немного загорела, и ее кожа приобрела легкий золотисто-розовый оттенок. Наконец она закрыла калитку и посмотрела вдаль. Нужно пройти пять домов. Давай, вот так, шаг за шагом. Интересно, а пять домов ― это сколько шагов? Один, два, три… Пройдя один дом, Тома остановилась: дорогу перебежала кошка. Черная. «Ну, она не черная… У нее как минимум розовый язычок и белые белки глаз», ― подумала Тома и направилась дальше. Когда она поравнялась со ржавым грузовиком, который стоял на одном месте уже много лет, у кого-то из соседей закукарекал петух. Пройдя три дома, Тома остановилась у берез, причудливо переплетенных стволами. Тома и Стас в детстве называли их влюбленными. И вот, наконец, она прошла пять домов и остановилась у калитки Шутовых. Весь путь от калитки до калитки занял сто семьдесят пять шагов. Вдох. Выдох. И еще. Ну же. Всего-то надо нажать на звонок. Но вдруг калитку откроет Стас? Что она будет делать? Что ему скажет? Тома снова разозлилась на себя: что значит, что скажет? Она не к нему пришла, а к его маме. Вот маму она и попросит. И больше ни слова, и всем своим видом она покажет, что ничуть не удивлена и тем более не рада его видеть. Тома нажала на звонок. Тут же захотелось убежать. Получилась бы детская шалость: позвонить в дверь и броситься наутек. Спокойно, Тома, ты ведь уже большая, подобные шалости остались в прошлом. Нет, нужно дождаться, пока кто-нибудь не выйдет. Послышались шаги. Сердце тревожно забилось. Тома пыталась по звуку шагов определить, кто же идет к калитке. Шаги были легкие, быстрые. Тома выдохнула: это не Стас. Открыла Яна. Вид у нее был слегка встревоженный, но, увидев Тому, она улыбнулась. – Привет, Том. – Яна, привет…