Яна вопросительно смотрела на Тому, ожидая, когда она что-нибудь скажет. – Меня бабушка прислала. За тюльпанами. Твоя мама ей обещала. Мама дома? – Да, дома. Сейчас спрошу. Яна развернулась. – Ян… А Стас вернулся? ― выпалила Тома, не успев себя одернуть. Яна обернулась и помрачнела. – Вернулся, но с ним такое произошло… Сердце уколол страх. Что еще с ним случилось, что опять? Язык прирос к небу, и Тома даже не смогла ни о чем спросить. Но Яна продолжила сама: – Он в аварию попал, теперь в больнице… ― Она явно заметила, как Тома изменилась в лице, и затараторила: ― Нет, ты так не переживай! Мама говорит, ей врач сказал, у него просто ушибы, но он в порядке. Мы сейчас поедем к нему в больницу. Хочешь с нами? – Я бы хотела, но… не могу сейчас, ― соврала Тома. ― А в какой он больнице? В городской? – Нет, какой-то другой, но недалеко. Сейчас я тебе вместе с тюльпанами принесу адрес, вдруг захочешь его навестить. Янка убежала так быстро, что Тома даже не успела ее остановить. Вернулась она довольно скоро, протянула пакет с луковицами тюльпанов и почти силой вложила листок с адресом в вялую руку Томы. – Вот. – Спасибо, ― тускло поблагодарила Тома. ― Я съезжу к нему. Яна улыбнулась. – Он будет рад. ― Она обернулась и быстро проговорила: ― Ну пока, меня мама зовет! Калитка захлопнулась перед носом растерянной Томы. Еще некоторое время она стояла, сжимая лист с адресом и смотря на него, словно на оружие. Она ничего не могла с собой поделать: внутри разрасталась жалость. Ну вот, все снова поменялось. Стас Шутов остался ужасно непредсказуемым. Все как и раньше: вроде продумываешь все наперед на несколько шагов, но он внезапно меняет правила игры. Тома написала Максиму, что пицца подождет. У нее появилось неотложное дело. 5 Снова молчание и обмен взглядами. На этот раз врачи переглядывались обеспокоенно; в глазах читалась жалость к Стасу. – Он не там. ― Врач кивнул в конец коридора, куда намеревался пойти Стас. ― Пойдем. Если, конечно… Сможешь идти? Стас с готовностью кивнул. Врач кивнул женщине и куда-то повел Стаса, а она осталась. Они шли бесконечными коридорами и лестницами. Стас брел как в тумане; в висках до боли грохотал пульс; одышка сводила с ума. Но хуже всего мучила неизвестность ― что же он увидит? Жив ли Егор? Куда они идут? Они оказались у двери в отделение реанимации. Перед тем, как войти, врач выдал Стасу защитную одежду. Дверь открылась. Отделение представляло собой длинное помещение, заполненное койками. Здесь лежали люди в тяжелом состоянии, подключенные к разной аппаратуре. Противно пищали какие-то датчики. Врач подвел Стаса к одной из коек. Егора с трудом можно было узнать: чересчур бледный и худой, весь в ссадинах и пластырях, он лежал без сознания. Черты лица казались острее, чем обычно. Изо рта тянулись трубки, из вен на руках ― катетеры. Грудь была оголена, вся покрыта присосками, от которых к сложным аппаратам тянулись провода. Стас почувствовал новую волну ужаса. Казалось, все эти провода и трубки были не для того, чтобы вернуть другу силы, а, наоборот, отнимали их. – Что с ним? ― выдавил Стас. ― Он жив? Ему больно? – Его состояние стабильное, но тяжелое. – Но он выкарабкается? Вы вытащите его? – Мы сделаем все возможное, ― уклончиво сказал врач. Как же Стас ненавидел эти ответы! Так всегда врачи говорили в фильмах. – Это все из-за меня, ― тихо сказал Стас, не сводя с друга глаз. Вина все сильнее поднималась к горлу. ― Егор, это все из-за меня… Прости, пожалуйста, прости. Стас взял друга за руку. Она была вялой, холодной. – Ему холодно. Почему здесь так холодно? А он даже не одет. ― Стас накинул на Егора одеяло. ― И почему он один? Где его родные? – Его мама была здесь все утро. Но она не могла надолго оставить детей, ей пришлось уйти. Стас задыхался от жалости. Егор здесь совсем один, в этом промозглом месте, где все так обезличено, так похоже на конвейер. Ему холодно и страшно, и никого нет рядом. – Я с тобой, ― Стас тихонько сжал руку Егора. ― Я буду рядом. Причиняя Стасу невыносимую боль, вина стремительно растекалась по венам, словно яд. Хотелось кричать и крушить все вокруг. Хотелось выдрать из Егора все эти трубки и провода, забрать друга с собой, унести его из этого бездушного страшного места. Перед глазами все расплывалось от слез. Он все же это сделал. Он убил свою совесть. * * * Ждать автобус было жарко, солнце светило прямо в лицо. Многие прятались в тени за остановкой, рядом с Томой никто не сидел. То сминая, то расправляя в руках листок с адресом больницы, она рассматривала доску объявлений: пропавшая кошка, аренда квартиры, натяжные потолки и выкорчевывание пней. За остановкой находилась церковь, и сейчас там громко звенели колокола. Автобуса долго не было, и Тома отвлекала себя от спутанных мыслей привычной игрой: издалека пыталась отгадать марку и модель подъезжающих машин. Они часто играли так с мушкетерами. Наконец вдалеке показался автобус с нужным номером. Все вышли из тени и встали перед Томой. Мальчик в белой кепке прижимал к груди коробку, на которой была изображена машинка на радиоуправлении, бабушка в нарядном желтом сарафане держалась за ручку желтой сумки-тележки. Мужчина в льняной рубашке держал на руках двухлетнюю девочку и поправлял ей сбившуюся панамку. Когда автобус подъехал, Тома медленно поднялась и направилась к дверям. Ждала, пока зайдут остальные. И вот все вошли, а Тома все стояла. Выглянула кондукторша. – Заходить будем или нет? ― недовольно спросила она. Тома нервно помяла в руках листок с адресом больницы. – Нет… Я подожду следующий. Пролепетав это, Тома отступила. Собралась уже развернуться, но в последний момент передумала. Вдох. Выдох. Она все-таки сделала шаг в салон. Кондукторша забрала протянутые деньги, подозрительно глянула на Тому и буркнула: «Чудная какая!» А затем, потеряв к ней интерес, отошла к другому пассажиру. Двери закрылись. Автобус тронулся. * * * Вернувшись в палату, Стас лег на койку и продолжил разглядывать багровое пятно на потолке. Казалось, оно разрастается ― как и паршивое чувство внутри. Болело тело, болела душа. Хотелось выпрыгнуть из себя, занять чье-то место и подождать, пока из его собственного «я» не выйдет вся боль. Хотелось хотя бы вспомнить: как, из-за чего вообще он докатился до этого? В коридоре снова послышались приближающиеся шаги. Это был уже не врач, шаги, легкие и робкие, звучали иначе. Стас медленно отвел от потолка взгляд. В ту же секунду порывом ветра раскрыло занавески. Свет залил комнату. В комнату кто-то вошел и застыл на пороге. Замялся, переступая с ноги на ногу. Ослепленному Стасу пришлось прикрыться рукой от солнца, даже зажмуриться на несколько мгновений. Наконец он слегка приоткрыл веки и посмотрел на гостя. Пока он видел только черный силуэт: очертания девичьей фигуры и длинных пушистых волос. Человек был невысоким и весь сжался, сгорбился. Он словно боялся сделать шаг. Кто же это? И почему силуэт кажется таким знакомым? Когда же спадет чертов ветер и занавески закроют дурацкое солнце? Но ветер и не думал стихать. Занавески раздувались, как паруса. От яркого света слезились глаза. А Стас злился, не находя в памяти ответов. Почему же при взгляде на эту низенькую фигурку так забилось сердце и намокли ладони? Кто же этот человек? Что он значит для Стаса? Получить ответы на вопросы об этой незнакомке теперь казалось Стасу важнее всего на свете. Гораздо важнее, чем получить ответы о самом себе. «Входи же, ну! Я хочу увидеть твое лицо». Но незнакомка все еще стояла на пороге. Это движение головы, эти робкие переминающиеся шаги… Было в этих повадках что-то удивительно знакомое. Стас злился и отчаивался все больше. Он чувствовал себя кошкой, которая сидит у аквариума и бултыхает лапой в воде, впадая в бешенство от того, что никак не подцепит рыбку когтем. Только вместо рыбок были воспоминания. Они, находясь так близко, оставались недосягаемыми. Кто ты, гномик, мальчик или девочка? Девочка, конечно, девочка. Я узна́ю тебя. Я обязательно узна́ю. И тут его накрыла волна леденящей тошноты, следом за которой пришла другая, еще мощнее. Эта волна залила все пробелы в памяти Стаса, и он вспомнил все. Грудь сдавило так, что стало невозможно дышать. Задыхаясь, он хрипло выдавил: