После смерти Круча он по-другому взглянул на многое; вместе с оковами будто сбросил все сомнения, страх и ненависть к себе. Все это осталось в прошлом. Казалось, дальше у него все будет хорошо. Поменялись и мысли о Томе. Стас осознал, что не готов отпускать ее. Он выйдет отсюда и придет к ней. Может, она простила его? Может, они смогут забыть свое прошлое и начать все сначала как два незнакомца? Больше он никогда не причинит ей вреда. Почему хотя бы не попытаться? Пересмотрел он и решение уйти из дома в неизвестность. Сейчас, когда свобода была так близко, Стасу больше всего на свете хотелось вернуться в семью, стать для мамы и сестренки опорой и поддержкой. Он хотел, чтобы близкие им гордились и восхищались. Чтобы забыли о его ошибках. Он желал значить для них больше с каждым днем и доказать, что достоин их любви. Четыре месяца назад, когда Стас в последний раз виделся с мамой и сестрой, их встреча очень походила на первую, осеннюю. Мама снова неотрывно глядела на Стаса, Янка щебетала… Родные казались очень счастливыми. Подозрительно счастливыми. Но Стас не насторожился, лишь уверился в том, что его решение правильное. Он нужен семье. Больше мама с Яной не приезжали, но теперь это Стаса не расстраивало: скоро он сможет видеть семью каждый день, надо лишь немного потерпеть. Он никого не ждал в последний родительский день. Но вдруг приехал отец. Сначала Стас ужасно обрадовался и, будто маленький, бросился ему в объятия. Но отец лишь положил руки ему на плечи и отстранил. Потом они сидели в беседке. Отец ничего не привез, только минералку, которую пил сам. Он еще не начал разговор, а Стас уже понял: лучше готовиться к худшему. Папа приехал не потому, что соскучился. У него было какое-то дело. И судя по тому, как он медленно откручивает крышку бутылки и какие маленькие делает глотки, то, о чем он собирается сказать, для него будет непросто. – Стас, ты не думал, чем займешься после возвращения? ― начал отец. – Как ― что? Вернусь домой, продолжу учебу. Отец помолчал. – Думаешь, это правильное решение? ― спросил он после паузы. Стас нахмурился. Посмотрел в сторону. В паре метров от них за длинным столом сидел Коля со своей семьей. Коля уминал домашний борщ из контейнера, мама с любовью подливала ему еще из цветастой кастрюльки и пододвигала тарелку с пирожками. Отец плюхнул ему в борщ щедрую ложку сметаны. Стас почувствовал укол зависти и отвернулся. – Да. Я им нужен. – Ты уверен? Они посмотрели друг в другу глаза. Стас нахмурился. – К чему ты ведешь? Отец тяжело вздохнул. – Я не хочу, чтобы ты возвращался домой. – Почему? ― Стас опешил. – Ты… Ты сам увидишь. – О чем ты? Там мой дом, моя семья. Я им нужен. – Уже нет. – Ты все врешь! ― У Стаса задрожали губы. Отец вдруг участливо посмотрел на него и накрыл его руку своей. Стас резко выдернул ее. – Стас, пойми, так всем будет лучше. Ты можешь уехать куда захочешь. Ты же изначально этого хотел? Полной самостоятельности? Так вот теперь она у тебя будет. Я не оставлю, буду помогать тебе деньгами… Первое время, пока не освоишься. У Стаса засаднило в горле. Он ничего не понимал и теперь просто взорвался. – Почему ты так ко мне относишься, ненавидишь меня? ― Голос стал высоким, дрожащим. ― Я всегда так хотел твоего внимания… Хотя бы взгляд в мою сторону. А ты и не смотрел на меня, а если смотрел, то не видел. Не желал видеть. Ты всегда отгораживался, стыдился. Почему ты делаешь меня отбросом по жизни? Не желаешь видеть, что я изменился? За что ты так со мной, пап? Что я сделал лично тебе? Отец выглядел смущенным. Он посмотрел в сторону ― на Колю, собирающего остатки борща пирожком. Мама Коли достала термос и коробку с пирожными. – Не утрируй, ― наконец холодно сказал отец, взяв себя в руки. ― Не будь тряпкой. Подбери сопли, смотреть противно. Кто от тебя отгораживается? Кто стыдится? Веди себя, как подобает, чтобы к тебе относились с достоинством. Я просто говорю, что так будет лучше. Тебе уже восемнадцать, пора строить свою жизнь. Сколько можно сидеть у матери под юбкой? Ты взрослый мужчина, в конце концов! – За все время ты ни разу ко мне не приехал, ― очень тихо сказал Стас. Отец снова сконфузился и отвел взгляд. – Да, я виноват. Ты же знаешь, всегда столько дел… Теперь еще и Олька совсем мелкая… – Так значит, ее зовут Оля. ― Стас прищурился и сжал губы. Он ничего не знал о ребенке папы и Алисы, ни имени, ни даже пола. Его захлестнула ревность, захотелось побольнее уколоть отца. И в конце концов Стас нашел подходящие слова: ― Мне жаль ее, пап. Если какой-нибудь подонок на улице вдруг сделает ее ущербной, ты же и ее бросишь. Ты чертовски легко отказываешься от бракованных детей. И тогда отец влепил ему пощечину. Он не рассчитал силу: из глаз Стаса посыпались искры. Не сказав больше ни слова, отец ушел. Все взгляды сидящих вокруг семей устремились на Стаса. Коля, замерев, смотрел на него круглыми глазами, у раскрытого рта зависло пирожное, которое он не успел надкусить. И именно Коля первым отреагировал на ситуацию. – Мам, пап, а давайте позовем Стаса? ― сказал он с напускным восторгом. ― Стас, иди к нам, у нас есть пирожки! – Конечно, отличная идея! И борщ еще остался, ― подхватила его мама. – Отлично! ― Коля обрадовался. ― Стас, подползай! Когда Стас пересел к Коле, его тут же обложили едой и окружили заботой. И он позволил потоку тепла от этих чужих ему людей подхватить его и унести прочь от его собственных проблем, хотя бы на короткое время. * * * Июль выдался отвратительным, лило не переставая. До свободы осталось полторы недели, а иконка все еще была у Резака. Но Стас наконец-то понял, как ее забрать, и для осуществления плана выбрал самый холодный и грязный день. Драка намечалась на пятачке между жилым корпусом, чередой мусорных контейнеров и забором. О ней, чтобы не привлекать внимание взрослых, известили узкий круг. В основном тут были друзья Стаса и компания Резака, но также и парочка-другая нейтральных ребят. Все обступили Стаса и Резака кольцом. Волоски на руках Стаса встали дыбом: он, как и Резак, был без ветровки, в одной футболке. – Когда все закончится, ты будешь походить на нежную отбивную, Барби. ― Резак поиграл мускулами. ― А твоя драгоценная иконка полетит в унитаз. Он ходил из стороны в сторону, словно хищник в клетке, которому не терпелось выбраться на волю. Стас же не отвечал, не двигался и сохранял спокойствие. Зрители были недовольны таким скучным фильмом. – Харе уже трепаться! – Нам тут до вечера мокнуть? – Меньше слов, больше дела! – Погода отстой! Резак, уделай его по-быстрому и пойдем. Резак так глянул на зрителей, что те быстро заткнулись. Ему нравилось издеваться и накалять обстановку постепенно. – Я знал, что у тебя маленький мозг, Барби, но не подозревал, что настолько, ― протянул он. ― О чем ты только думал? Ты что, бессмертный? Или, выучив пару приемчиков, решил, что порвешь меня? Всем бы твою самооценку! – Клиенты грустят, шеф-повар! ― Стас вздернул подбородок. ― Ты обещал им нежную отбивную. Так может, перейдем к делу? Резак сжал кулаки и направился вперед. Но, не успев сделать и трех шагов, он замер в полном оцепенении. Этого он точно не ждал: Стас, сжав кулак и размахнувшись, со всей силы ударил по лицу… Себя. Он сгорбился, но тут же выпрямился и снова врезал себе. Удар пришелся по носу, брызнула кровь. Затем Стас взял себя за ворот футболки и впечатал в бетонный забор. Все смотрели на это с ужасом, замерев и задержав дыхание. Никто не говорил ни слова. А Стас избивал себя в кровь. Теперь руки словно жили собственной жизнью, и у них была четкая цель: убить своего хозяина. Стас снова и снова оттаскивал себя за воротник от забора, чтобы с разбегу врезаться спиной в бетон. Он бил себя, душил, валил в лужу, топил в грязной воде. Бросился в сторону контейнеров, упал на землю, контейнер приземлился сверху, окатив дождем из мусора. – Что он творит? ― раздался чей-то шепот. Первые слова за несколько минут. ― Он полный псих! Друзья явно боролись с желанием броситься к Стасу на помощь, скрутить руки. Но они знали: нельзя, надо просто стоять и наблюдать. Так велел он сам. И теперь его «новые мушкетеры» нервно топтались на месте. На их лицах он видел ужас и страдание. Казалось, они чувствуют всю боль Стаса, разделяют ее с ним. Резак так и не пришел в себя. Он находился будто под гипнозом и не отрывал от Стаса хмурого, недоумевающего взгляда. Казалось, жуткое зрелище заворожило его. Удар по лицу. В живот. В грудь. Бросок в стену. Стас рычал, ревел, тяжело дышал, выл. Он бросал себя из стороны в сторону, падал, бился о стены и углы. Казалось, он бьется со своим внутренним чудовищем, пытается вытравить его и уничтожить. Лицо было все залито кровью, грязью и потом. Футболка ― разодранная, мокрая, в бурых разводах. По рукам текли темные струи. Волосы были настолько грязными, словно Стас из блондина стал брюнетом. Он ничего не видел перед собой: от постоянных ударов мир будто скрылся за темной вуалью. Все плыло, кружилось, в ушах звенело. В конце концов силы покинули Стаса. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Перед тем, как упасть в грязь лицом, Стас увидел вдалеке, среди грязных луж, ярко-синее пятно. Расцвела первая синяя примула: привет от Круча. * * * ― Стас, как себя чувствуешь? ― отстраненно спросила Светлана Игоревна, зайдя в палату в изоляторе. – Так, будто меня намотало на токарный станок, ― прогнусавил Стас, приподнявшись с койки. Она внимательно изучала его лицо. Посмотреть было на что: по цвету оно сейчас походило на карту почв из географического атласа за восьмой класс. Здесь были области всевозможных оттенков от светло-розового до бордово-коричневого. Нос напоминал обширный участок чернозема, кожа под глазами ― торфяно-болотные области, губы ― рыхлый суглинок. К тому же лицо распухло и сильно болело. Дико пульсировало в висках. Один глаз заплыл. Стаса всего колотило от лихорадки: поднялась температура. Парацетамол, который пару часов назад дал ему врач, уже не действовал. – Может, перенесем разговор, пока не окрепнешь?