– Нет уж. Давайте сейчас. Говорите, что хотели. – Тебя Данил избил? ― спросила она. – Нет, я сам. Она не поверила. Но почему, когда говоришь правду, тебе не верят? – Ты осознаешь всю ответственность? Если тебя избил Данил, значит, вся вина на нем, ты ни при чем. За все два года обучения здесь… – Вы хотите сказать ― отсидки? ― прервал Стас. ― Это не место обучения. Не чертова школа. Это ― место отбывания наказания. Разные вещи. – Это место, в первую очередь, ― учебно-воспитательное учреждение. Оно существует для реабилитации. За все два года пребывания здесь ты показал себя с хорошей стороны, в отличие от Данила. Чуть больше недели до окончания обучения ― и вдруг ты сам наносишь себе эти жуткие увечья? Это как-то притянуто за уши. Если ты объяснишь мне свою мотивацию, я с удовольствием послушаю. – Нет мотивации. ― Стас отвел взгляд. Не хотелось, чтобы Светлана Игоревна по глазам поняла, что он врет. ― Захотел ― нанес. Наступила пауза. Светлана Игоревна задумчиво посмотрела в окно. – Позволь мне рассказать тебе о последствиях, Стас. Если все эти раны ты сам нанес себе, значит, у тебя есть некие психические проблемы, с которыми мы, воспитатели, обязаны разобраться. И твой выпуск придется отсрочить на неопределенный срок, пока мы не будем уверены в твоем ментальном здоровье. Израненные губы Стаса задрожали. – Вы не имеете права, ― прошептал он. – К сожалению, имеем. Это прописано в договоре, который подписывали твои родители. И как бы сильно мне ни хотелось, чтобы ты побыстрее покинул школу и начал жизнь с чистого листа, я не имею права отпустить тебя, пока не буду уверена, что с тобой все хорошо. Нет! Они не могут, не смеют продержать его здесь еще! Десять дней, у него осталось десять дней и ни днем больше. – Если ты пойдешь навстречу, ответишь на мои вопросы, обещаю, что очень скоро ты выйдешь отсюда, ― сказала она с мольбой. ― Прошу, Стас. Позволь мне помочь тебе. Не закрывайся больше. Стас немного подумал и нехотя кивнул. – Ты все еще утверждаешь, что сам поранил себя? – Да. Сам. Спросите парней, там много народу было. Светлана Игоревна вздохнула. – В этом и проблема. Мнения разделяются. Половина говорит, что Данил тебя избил, вторая половина ― что ты сам. И я не пойму, кому верить. Стас с любопытством посмотрел на нее. Ничего себе! Интересно, кто соврал и зачем? Чтобы выгородить его? Или, наоборот, помочь Резаку? – А что говорит сам Данил? Зря спросил. И так понятно. – Конечно, что ты сам себя избил. Ему это было бы выгодно. – Два участника конфликта вам говорят, что это было так, и вы все еще не верите? ― Стас поднял брови, пытаясь изобразить удивление. Лицо тут же вспыхнуло болью. – Но это абсолютно нелогично, Стас, ― нахмурилась Светлана Игоревна. ― Один из вас врет, и я хочу докопаться до правды. Интересно, а почему двое не могут лгать? Или, наоборот, оба ― говорить правду? Да Стас Шутов ― одна сплошная нелогичность! – Где он сейчас? ― спросил Стас. ― Резак? – В карцере. – Я сам себя избил, мне больше нечего сказать, ― отрезал он. ― Еще вопросы? Светлана Игоревна немного помолчала. Она явно знала, о чем собирается спросить, но раздумывала, с какой стороны начать. – Стас, до меня дошла информация, что вы с Данилом часто конфликтовали… Из-за какой-то вещи. Стас вскинул голову. – Это личное. Это не должно ее касаться, это только между ним и Резаком. – А что, если я скажу, что эта вещь сейчас у меня? Светлана Игоревна подняла кулак и разжала его. Иконка скользнула вниз, повисла в воздухе на шнурке, который зацепился за палец. Стас смотрел на нее с изумлением. – Как? Откуда? – Данил сам мне ее отдал. Сказал, он брал ее на время. Но я все поняла. Стас задумался. Значит, все было не зря. Резак решил оставить в покое этого психопата Шутова и не связываться с ним. А то, глядишь, он вообще сам себя замочит, а виноват будет Резак. И тогда его из спецшколы отправят экспрессом в колонию. Стас потянулся за иконкой. Но Светлана Игоревна убрала руку. – Я отдам тебе ее, когда скажешь, почему эта вещь тебе так важна. Стас молчал. – Стас? Я жду ответа. Снова молчание. – Она напоминает мне об одном человеке, ― в конце концов сказал он, с трудом справившись с комом в горле. – Это хороший человек? – Очень хороший. – И что он сделал тебе? – Он… Он… ― Слова никак не хотели вырываться из сжатого горла. ― Этот человек умел меня любить вопреки всему. Светлана Игоревна смотрела на Стаса так, будто пыталась увидеть изнанку его черепной коробки. – Умел любить? В прошлом? – Да. – Этот человек больше не любит тебя? – Я хотел бы, чтобы это было так. – Но почему? – После всего, что я сделал… Любить меня тяжело. Практически невозможно. – Кто этот человек, Стас? Стас молчал. – Ты так и не рассказывал мне о том, что ты пишешь в дневнике. Ты пишешь… Об этом человеке? – Я уже закончил дневник. Я написал обо всем. Дневник был здесь. Он попросил Колю принести его. Хоть Стас и закончил свою историю и не собирался больше ничего писать, все равно он нуждался в дневнике и чувствовал себя спокойнее, когда он был рядом. – Да, я писал… о нем. Этот человек, он мой… Лучший… Лучший… ― Стас никак не мог закончить. – Друг? – Враг. Светлана Игоревна не сумела скрыть удивления, глянула на Стаса по-новому, так, будто между ними вдруг окончательно исчезла стена. – Расскажи мне о нем. – Нет. «Ни за что. Это только мое, мое, слышите? Я никому не обязан рассказывать о ней… Обо всем, что произошло в моей жизни». – Стас, так мы никогда не придем к соглашению. За эти два года я ни разу не слышала от тебя твою историю. А становится легче, когда просто расскажешь.