Контролируя финансы семьи, я хотел отучить маму от выпивки. Но она умудрилась где-то раздобыть дешевую паленую водку, после которой несколько часов обнималась с унитазом. – Что же мне с тобой делать? ― вздыхал я, держа маме волосы. Я понял, что борьбу с маминым алкоголизмом проиграл. Она и без денег раздобудет спиртное, да еще и непонятно какое. Пришлось пойти на компромисс: в доме снова появилась выпивка. Но теперь я хотя бы контролировал ее объемы и знал обо всех имеющихся в доме запасах. На каникулах я старался реже бывать дома – хотелось отдохнуть от семейных проблем. А еще мне остро не хватало Томы. Хотелось крикнуть ей что-нибудь обидное, насладиться ее ужасом. Или… просто ее увидеть? Иногда я ловил себя на противоречивой мысли: мне легче, когда она просто рядом. Даже если при этом я ее не мучаю. И вот наступила вторая четверть. Я так соскучился по своему мышонку, что в первый же день учебы ринулся его искать. Но тут меня ждал сюрприз. Я столько сил убил на то, чтобы Мицкевич стала изгоем… а сейчас оказалось, что все коту под хвост. Я увидел Тому в столовой рядом со Шляпой, Пятачком и Ишаком. Нашла ущербную компанию под стать себе. Наверняка спелась с ними на каникулах. Но как? Где? Вот бы узнать. А еще интересно, как эта компашка бракованных игрушек проводит время. Они жалуются друг другу на трудную жизнь? Напиваются и ревут? Обсуждают меня? Я был уверен, что именно я их всех и объединил. Я ― их единственный общий интерес. Думать об этом так забавно, что я даже усмехнулся. «Стас Шутов, ты такой классный, ты объединяешь вокруг себя людей, ха-ха!» В этот день я совсем немного над всеми поиздевался, но быстро оставил в покое. Настроение было на удивление неплохим. Пожалуй, к лучшему, что Мицкевич спелась с этой компашкой. Все любимые игрушки оказались в одном ящике. Очень удобно. Но одно изменение мне не понравилось: Тома вдруг поумнела и научилась прятаться. Ее стало не так-то просто найти, она будто превратилась в настоящую мышь ― осторожную, чуткую. Наверняка пряткам ее научили новые друзья. Они-то в этом деле более опытные. Даже когда я поджидал ее у калитки, она оказывалась хитрее: либо отсиживалась у друзей, либо все же проникала в дом незаметно. В школе же я все чаще ловил ее улыбку и слышал смех. В новой компании ей явно было хорошо. Это меня бесило. Тома не имеет права на радость. Она должна ежесекундно страдать. Я разозлился. Койоты переловили всю компашку по одному, по очереди каждого затащили в туалет и как следует проучили. Вот так. Нечего давать моему мышонку уроки по выживанию. Тома должна остаться дрожащим растерянным зверьком. Такой она мне безумно нравилась. 3 Но за вторую половину ноября и начало декабря в моем отношении к Томе кое-что изменилось. Я даже сам не отдал себе отчета в том, что слегка ослабил оковы. На самом деле этому способствовали перемены в семье. Я примирился с отцом. Все началось с того, что я наконец-то принял предложение провести выходной с ним, Янкой и Алисой. Сестренка была ужасно этому рада. Когда мы с Яной сели к отцу в машину, Алиса обернулась к нам, широко улыбнулась и поздоровалась. Она правда радовалась и волновалась. Было не похоже, что Алиса терпит меня только ради отца. Казалось, ее радость искренняя и ей важно мое расположение. Она активно интересовалась моими делами, выведывала, что я люблю, чем увлекаюсь. Я тоже больше не испытывал к ней такого негатива, держался сдержанно, отвечал вежливо. Я видел, что отец доволен. Он весь сиял. В океанариуме Янка восторженно разглядывала медуз, визжала, видя акул. Все дергала меня за руку, тащила меня посмотреть то на рыбу-ангела, то на рыбу-бабочку. После океанариума поехали в пиццерию. Янка, не закрывая рта, верещала о впечатлениях и прерывалась только на то, чтобы откусить и прожевать очередной кусок пиццы. – Стас, Стас, а давай купим аквариум и заведем рыбок? Идею я не поддержал. – Да ну, Ян. С ними столько проблем. Воду им менять, чистить аквариум, возиться с подачей кислорода… Кто будет за ними ухаживать? Ты? Янка помолчала. – А может… Мама? ― предложила она. ― Ей как раз будет, чем заняться. – Мама? ― засмеялся я. ― Вот кто твоими рыбами заниматься точно не будет, это мама, если только… ― Я хотел отпустить шутку в духе: «Если только не кинуть на дно аквариума бутылку “Маккалана”», но вовремя прикусил язык. ― Да не станет она. – Ян, а давай у нас сделаем аквариум? ― предложила Алиса. ― Будете со Стасом приезжать, смотреть на рыбок, а ухаживать будем мы. ― Алиса подмигнула папе. – А что, отличная идея! ― подхватил тот. Янка пришла в полный восторг. Весь день я ловил взгляд отца, полный гордости. Это удивляло и… радовало. Я чувствовал себя увереннее и значимее, ведь раньше в глазах отца я видел лишь разочарование. Впервые я задумался: может, его удастся вернуть? Того отца, что был до «судного дня». Да, он больше не с мамой. Но родным от этого быть не перестал. С каждой встречей мне все больше нравилось проводить время с папой и Алисой. Вдруг так оказалось, что у нас с Янкой стало две семьи, отдельно ― с мамой, и отдельно ― с папой. * * * В честь моего дня рождения мы с Яной испекли торт. Мне жутко хотелось отпраздновать втроем с сестренкой и мамой, тихо, по-семейному. Но утром мама не поздравила меня. Хотя даже Алиса и папа позвонили с самого утра. Проведя на кухне с полчаса и так и не дождавшись от мамы поздравлений, я решил обратить все в шутку, чтобы было не так обидно. – Мам, а ты помнишь, какой сегодня день? ― спросил я. Мама, попивая излюбленный ирландский кофе, подняла брови. – День? Ну, не знаю. – Он особенный. – Хм… Какой-нибудь всемирный день шоколада? – Нет. Это праздник. – Праздник китов? День земли? – Снова нет. ― Мне хотелось увидеть смущение на мамином лице, когда мы наконец придем к отгадке. Но Янка пришла маме на выручку и все испортила. – Мама над тобой шутит, Стас. Конечно, она помнит про твой день рождения. ― Янка многозначительно посмотрела на маму. ― И подарок у нас есть, мы вместе делали… Мама выглядела несколько озадаченной. Подумав, она все же кивнула и улыбнулась. – Конечно, Стас. Я помню. Янчик, неси наш подарок. Янка унеслась и через минуту вернулась с яркой коробкой. – Вот, Стасик! Это от нас! ― И сестра запрыгала рядом, сгорая от нетерпения. Я развернул чудесное лоскутное покрывало, которое Яна сшила из кусков старой одежды, найденной на чердаке. Смотрелось оно очень стильно. Сестренке понадобилось два месяца кропотливой работы. Конечно, Яна продолжала всячески подчеркивать, что мама ей помогала, но лгать сестренка не умела. И все же подарок меня безумно растрогал. Почему-то этот день рождения мне даже с друзьями справлять не хотелось. Вдруг захотелось чего-то другого… перенестись в такое место, где я однажды побывал, но куда больше не смогу вернуться. Вот бы провести там хотя бы пару минут… Куда же я хотел вернуться? В свое детство. Но это невозможно. Стоп. Но почему невозможно? Я зашел в свою комнату, выглянул в окно. Через несколько домов на втором этаже голубого домика горел свет. Я распахнул окно и громко включил музыку. Оделся и взял из маминого бара недавно купленную бутылку виски «Джек Дэниелс». Попросив Янку не выключать музыку, вышел на улицу и направился к дому Мицкевич. Я бесшумно вошел за калитку, забрался на крышку терраски, где размещалось окно в комнату Томы. Заметив на крыше высохшие плоды терна, я взял горсть и стал по одному бросать в окно. Оно распахнулось. – Кто здесь? ― раздался настороженный голос Томы. Я молча вжался в стену. Когда окно закрылось, я снова бросил в окно терн. На этот раз Тома выбралась на крышу, и тогда я вышел из укрытия. Тома испугалась, но я успокоил ее, сказав, что пришел с миром. Я стоял перед Томой, время от времени чиркая зажигалкой. – Зачем ты пришел, Стас? «Зачем? За тем, что ты украла у меня: за моим детством. Взросление вошло в мои почти тринадцать вместе с горящей палкой, которую толпа отморозков сунула мне в ухо. И когда они тушили меня струями собственной мочи, я понял: детство кончилось». На Томе были домашние штаны и свитер. Она обняла себя руками, чтобы согреться. Я соврал ей, что в честь праздника у меня полный дом алкоголя и блондинок. Мне хотелось, чтобы она поверила в мою беспечную и насыщенную жизнь. Казалось, тогда так и будет на самом деле. Я протянул ей бутылку, но она не взяла, лишь смотрела с опаской. И тогда я сам отпил: не яд, всего лишь виски. После этого она сделала глоток. – Что происходит между нами? ― спросила она. – Мы враги и только-то, ― ответил я. Тома устало сказала, что ей надоела эта игра в прятки. И тогда я посоветовал ей перестать убегать и прятаться. Даже сейчас я играл с Томой, и ей это не нравилось. Я упомянул про ее новых друзей. Она смело ответила, что изгои объединяются. И скоро их станет так много, что они смогут дать мне отпор. – Не боишься? Засмеявшись, я ответил, что все это ― часть игры. Эти жалкие неудачники объединились только потому, что я позволил им. – Но я пришел не за этим, ― сказал я, резко оборвав смех, и посмотрел на Тому. Она поежилась и хрипло спросила: – Так зачем же? – За тем, что ты у меня украла. За своим детством. Тома стушевалась. Было видно, что мои последние слова ее ранили. Конечно, она не считала, что что-то у меня украла. – Расскажи мне, что ты помнишь, ― попросил я. ― О нашем прошлом. О любом дне или случае, что первым приходит в голову. Тома отошла к краю крыши и посмотрела вдаль, на дома, залитые светом фонарей. – Я помню, как ты принес мне резиночку, ― начала она. ― Я не показывала тебе, как сильно те девочки обидели меня. А ты все равно понял. Я была так счастлива… ― сказала Тома с теплом и неподдельной радостью. Она будто вернулась туда, в один из летних дней нашего детства. Помолчала, предаваясь воспоминаниям, а затем продолжила уже без прежней теплоты: ― А потом, в первом классе, когда я познакомилась с Дашей, она сказала, каким образом ты забрал резиночку и выведал правила игры. ― Она обернулась и посмотрела на меня с осуждением.