– Да. – Ты… – Стас задохнулся. ― Ты жег их? – Да, да! ― закричал Круч с отчаянием и закрыл лицо руками. – И ты смотрел, как они мучаются? Как они горят? ― в ответ закричал Стас. – Да. – И тебе нравилось смотреть? – Нет, я… ― простонал Круч. – Тебе нравилось смотреть? – повторил Стас. – Да! Стас остановился. Посмотрел на Круча уже по-другому, будто снизу вверх. Ярость опять покинула его. Но вместо нее вдруг пришла горечь. – Зачем? – прошептал Стас с безнадежной тоской и обидой. ― Ради чего ты это делал? Что ты получил? Круч поднял одну руку и посмотрел на дорожки вен. – Меня переполняла ненависть. Она разливалась в крови как яд. Она жгла… – Он провел по венам пальцами, будто хотел убедиться, что яда больше нет. ― Мне хотелось избавиться от нее, я чувствовал, что вот-вот взорвусь. И я нашел с-способ. – Наверняка были и другие… ― Стас говорил тихо, но ему опять мучительно хотелось убить Круча. Как он не понимает, что ломал других? Менял их навсегда. Он будто пятно гнили на ярком глянцевом фрукте, пятно, которое со временем разрастется и уничтожит все живое. ― Сходить к врачу, например, чтобы он прописал таблетки. Нейролептики или что там прописывают от агрессии. Или… ― ядовито добавил Стас, ― … вскрыть вены и не портить другим жизни. Круч покачал головой. – Так было проще. Но Стас-с… это в прошлом. Сейчас я бы испробовал другие способы. «Мразь, какая же ты мразь!» Хотелось крикнуть ему это, схватить за плечи и встряхнуть. Чтобы он осознал масштаб катастрофы, которую сам и создал, количество уничтоженных жизней. Но вместо этого Стас лишь покачал головой. – Думаю, ты навсегда застрянешь в чертовом кресле с шипами, – Ему стоило огромных усилий не сказать «надеюсь» вместо «думаю». И не выдать свою ненависть. – Да. Я знаю, – глухо ответил Круч, не поднимая глаз. Стас вышел из часовни, оставив его одного. Уходил он быстро, смахивая рукавом горячие слезы обиды и злости. В этот же день состоялся очередной сеанс у психолога. Никто больше не передавал фигурку рыбки ― каждый и так знал назубок рассказы остальных. Последние месяцы сеансы проходили в игровой форме. Сегодня, например, была ролевая игра в суд. Выбрали судью, подсудимого, присяжных, адвоката и прокурора и разыграли непростую ситуацию: «подсудимый» обвинялся в неоказании помощи пьяному прохожему, который в итоге замерз на улице и умер. Суд прошел в жарких спорах. Стас был одним из присяжных, Васяй ― адвокатом, Мирон ― судьей. Подсудимого признали виновным. После сеанса Светлана Игоревна попросила Стаса остаться. Он удивился ― вот уже несколько месяцев она не донимала его. – Стас, как продвигается дневник? ― спросила она. Он пожал плечами и небрежно ответил: – Ну, даже если я скажу, что веду его, я же могу соврать, ведь так? – Да. ― Психолог внимательно на него посмотрела. ― Но можешь сказать и правду. Пятьдесят на пятьдесят. – Я веду дневник, ― вздохнув, сдался он. ― Уже почти половина тетради исписана. Но я не скажу, что в нее записываю. – Это и не требуется, ― Светлана Игоревна выглядела удовлетворенной. ― Расскажи о своих ощущениях. Что ты чувствовал, когда только начинал вести записи? – Было тяжело, ― признался Стас. ― В меня будто кидали грязь. Понимаете, будто после каждого предложения мне в лицо швыряют мерзкий ком. Но потом это чувство прошло. – И что ты чувствуешь теперь? ― Светлана Игоревна затеребила медальон на груди. Стас посмотрел поверх ее плеча, на дальнюю стену спортзала ― зеленую и облупленную. К стене были прикручены лестницы и турники. – Теперь я будто вижу все со стороны. Светлана Игоревна улыбнулась, довольно кивнула ― и Стас с удивлением понял, что крайне редко видел ее улыбку. А ведь эта улыбка преображала ее, словно превращала в другого человека. И необъяснимо располагала к себе. – Мы на верном пути. Ты молодец, Стас. Я очень тобой горжусь. Она сказала это так искренне, что Стасу стало неуютно, но и… безумно приятно. Он вроде ничего не сделал, а похвалили его так, будто он спас от катастрофы тысячу человек. Стас не помнил, кто и когда последний раз отзывался о нем с такой гордостью. Светлана Игоревна отпустила Стаса, и он направился в комнату в приподнятом настроении. Вечером он исписал двадцать страниц дневника ― впервые так много за раз. * * * Спустя неделю, после отбоя, Стас с Кручем сидели на крыше. Жилой корпус находился прямо у забора, по верху которого шли острые пики. Стас и Круч развлекались: бросали вниз перевернутые пластиковые стаканчики, стараясь насадить их на пики. Даже соревнования устраивали. Такие посиделки в последнее время случались не впервые. Как ни странно, непростой, но откровенный разговор в часовне способствовал этому. Обычно Круч притаскивал бутылку воды, доставал свою жестяную баночку, кидал в воду несколько таблеток. Каждый раз при этом Стас вспоминал, как однажды заставил Тому выпить воду с растворенным наркотиком. «Вообще, дает сильнее, если под язык или в десну втирать, но мне нравится растворять в воде ― так эффект дольше и глубже», ― сказал Круч, когда Стас впервые наблюдал за этими приготовлениями. Сам Стас наркотики не употреблял. Круч предложил ему закинуться еще в первую их посиделку, и Стас отказался. И тогда Круч, внимательно посмотрев на него, сказал, что он это предвидел: по Стасу было видно, что он откажется. Сейчас Круч отсчитывал таблетки. Стас уже знал: должно быть четыре. От восьми будешь блевать, от двенадцати ― потеряешь сознание, от шестнадцати ― умрешь. Круч пил не спеша, будто смаковал напиток. Они со Стасом смотрели на звезды. Говорили всегда о разном ― иногда о чем-то бытовом, например, о лекциях батюшки или о подгоревшей картошке на обед, но могли и завести разговор о чем-то глобальном или возвышенном… И в такие минуты Стас опять ловил себя на неожиданном понимании: Круч умный и любознательный парень. И он куда глубже, чем пытается казаться. Одна только его теория о боге чего стоит. Так же увлеченно и парадоксально он мог рассуждать о прошлом и будущем, о мечтах, космосе, о чувствах ― о чем угодно. – Завязал бы ты с этим дерьмом. ― Стас с осуждением посмотрел на бутылку. Он имел в виду не только, чтобы Круч завязал с наркотой, но также чтобы перестал толкать ее. В этой спецшколе сидят мальчишки-подростки, которым ужасно нужны яркие эмоции. Здесь они этого лишены. Существуют, но не живут. А наркотики дают иллюзию свободы. И многие подсаживаются. Для Стаса это был еще один повод ненавидеть Круча. – А что такого? ― Тот пожал плечами. ― Я никого не заставляю силой. Все сами у меня просят. У вас-с товар, у нас купец. Наркотик все сильнее действовал на Круча, он сбивался с мысли, говорил несвязно. Он был под кайфом. Стас сжал кулаки: от этих мелочных самооправданий опять накатила ярость. Как же хотелось столкнуть Круча с чертовой крыши. Несмотря ни на какие умные мысли, такие чудовища не заслуживают жизни. Они делают этот мир лишь гаже. И когда Круч противно засмеялся, Стас вдруг понял, что ему нужно сделать. Должно быть ровно четыре таблетки. От восьми будешь блевать, от двенадцати ― потеряешь сознание… От шестнадцати ― умрешь. Мир «после». Враги и только-то 1 Я корпел над рефератом по физике. Три двойки подряд – слишком даже для меня. В качестве темы я выбрал «Парадокс близнецов» – звучало интересно. Суть парадокса была в том, что если одного близнеца отправить в долгий космический полет на ракете, а второго оставить на Земле, то второй будет стареть быстрее. Необязательно, конечно, отправлять близнецов, просто парадокс почему-то называется именно так. Вообще, с физикой я не дружил, но именно этот парадокс нравился мне тем, что имел математическое доказательство, а математика мне удавалась. В комнату вошла Яна. – Стас, а дашь точилку? Моя затупилась и карандаши ломает. – Пять сек. – Я стал рыться в вещах. На письменном столе был дикий бардак. Я с тоской подумал о том, что раньше, когда еще папа жил дома, мама бы убила меня за такое. А сейчас ей все равно. Я нашел точилку и протянул Яне. – Держи. Ян, кстати, а когда вы в цирк идете? Что-то из головы совсем вылетело. Яна потупила взгляд. – Ну вообще через две недели. Но я не иду. – В смысле не идешь? – нахмурился я. ― Почему? – Мама говорит, нет денег. – Я с ней поговорю, – пообещал я. ― А многие едут? – Вообще-то, весь класс, кроме меня, – тихо сказала Яна и спохватилась: – Но, Стасик, ты не переживай. Я найду, что поделать. И не очень-то хотелось мне в этот цирк. Но я уже встал из-за стола и решительно направился в мамину комнату.