Таким образом Круч, как он сам сказал в столовой в первый день своего пребывания в школе, «чинил бракованные вещи». Стас видел: Круч к нему тянется, будто к магниту. Сам же он боялся Круча, но не показывал этого. Рядом с ним Стас снова превращался в напуганного двенадцатилетнего мальчика. У Стаса уже были предположения, почему Круч решил сблизиться именно с ним, с первого же дня в столовой. Может, это подсказало чутье на слабых? Может, в компании Стаса Круч разглядел тех, кому сможет «помочь»? Стас задумался об этом, когда узнал о его делишках, но быстро отмел версию. Ведь никому из компании «новых мушкетеров» Круч не предлагал свои «волшебные таблетки». Тогда… может, Кручу сразу, с первой минуты, не понравился Резак, и он решил пойти по принципу «Враг моего врага ― мой друг»? Это логичнее. Стас, мягко сказать, не радовался его дружелюбию, ответных шагов не делал. Наоборот, он хотел держаться от Круча как можно дальше. Его присутствие рядом будило спящих в сердце акул. Иногда Стас еле сдерживал себя, чтобы не накинуться на него и не убить. Вот только сторониться Круча не получалось: тот сам лез со своей дружбой. Например, он знал про иконку. Все рвался вмешаться, помочь, Стаса это дико злило. В свою очередь Стас пытался казаться и скучным, и грубым, и высокомерным ― всеми силами показывал, что друг из него выйдет хреновый. Круч ничего не замечал. И тогда Стас подумал, что фальшивая дружба с чудовищем может быть только на руку. Стас еще не знал, как использовать эту дружбу, но так ему стало проще контролировать эмоции. После подслушанного разговора был урок «Основы православной культуры». Стас с Кручем сели вместе. Стас ждал удобного повода начать разговор. Толстый батюшка в угольно-черной рясе походил на подгорелого колобка. Уткнув нос в какие-то книги, он размеренным тоном читал ужасно нудную лекцию: – Рукоблудие ― серьезное испытание для юношества! В Священном Писании говорится: «Ибо воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда; чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести»… Все заржали. – Слышь, Васяй, ты чего свой сосуд не блюдешь в святости? ― выкрикнул кто-то. ― Батюшка, выпорите его! Он каждого из своего сосуда орошает! Батюшка лишь на секунду оторвался от книг, окинул выскочку таким взглядом, будто уже мысленно бросил его в адский котел, а затем уткнулся обратно в страницы. – Ваш разум сейчас может быть затуманен речами всех этих светских врачей, которые будут уверять, что рукоблудие ― это хорошо и полезно. Но нет и еще раз нет! Это тяжкий грех ― обладать своим сосудом не по предназначению, то есть не для чадородия. Рукоблудие ведет к идиотизму, импотенции и деградации личности… И снова класс взорвался хохотом. – Васяй, не повезло тебе! – Слышь, Васяй, сколько будет три плюс два? – Да пошли вы! ― огрызнулся объект насмешек. – Батюшка, а петтинг? ― крикнул кто-то из шпаны Резака. – Блуд! Грех! ― Батюшка вознес указательный палец к небу. ― Нецеломудренное поведение, влекущее позор и потерю чести! Господь осуждает этот вид рукоблудия. И по заповедям Творца, оно может стать началом падения… Дальше Стас потерял мысль. Он ужасно завидовал своим одноклассникам Фариду и Амиру: из-за другой религии им разрешено не посещать занятия. Батюшка чрезвычайно увлекся лекцией и, казалось, ничего вокруг не замечал. Момент для разговора наступил подходящий. Стас не стал ходить вокруг да около. – Круч, не пытайся решить за меня мои проблемы, ладно? ― устало попросил он. – Ты о чем? ― тот, казалось, искренне удивился. – О Резаке. – А, об этом мудиле. ― Круч скривился. ― Я хочу помочь, Стас. Могу объявить ему войну. – Не нужно. Это только моя война. – Стас, зачем нужны друзья, если они даже помочь не могут? «Ты мне не друг!» ― Стасу хотелось крикнуть это ему в лицо, но он сдержался и только холодно отрезал: – Я сам справлюсь. – Я могу забрать у него иконку, ― давил Круч. – Нет. Я должен сам. Круч помолчал. Наконец он сдался и кивнул: – Как знаешь. В столовой на обеде Стас сидел с привычной компанией: Коля, Васяй и Миха. Все мрачно наблюдали, как Резак издевается над хиляком с непослушными волосами, торчащими во все стороны. Он перемешал хиляку первое, второе и третье и заставлял это есть. Сначала тот отказывался, но после пары сочных пинков с брезгливым выражением лица схватился за ложку и стал бойко ею грести. Стасу стало противно. Он отвернулся. Остальные последовали его примеру. Круч раньше всех закончил с обедом и, как часто это делал, – направился в часовню. Она находилась на другом конце территории, туда мало кто заглядывал. Стас там тоже не бывал. Но сегодня что-то подтолкнуло его пойти за Кручем. Бесшумно переступив порог, он остановился у входа и огляделся. Пахло сырым деревом и воском; везде были иконы: висели на стенах и стояли на полках. Круч, стоя спиной к Стасу, смотрел на святые лики. По обе стороны от него высились напольные подсвечники, свечи в которых не горели. Справа от Стаса среди икон стоял тяжелый крест, прислоненный к стене. Мелькнула мысль: взять крест, подкрасться к Кручу и ударить его, а потом – снова и снова. И никто не узнает, что это он. А что он убьет в священном месте ― плевать. – Ты веришь в бога, Стас-с-с? – прошипел Круч, не оборачиваясь. Стас вздрогнул. Как он узнал, что, во-первых, кто-то вошел, а во-вторых, что это именно он? У него что, глаза на затылке? – Как ты… ― начал Стас, но Круч его перебил: – Тень, – он кивнул на стену перед собой. ― А еще это твое тошнотворное апельсиновое мыло. Стас выдохнул и понял, что долго не дышал. Нет у Круча глаз на затылке. Он – обычный человек. – Так ты веришь в бога? – Нет. ― Стас подошел и встал рядом с Кручем, стал смотреть на ту же икону. ― Я не верю, что человеку помогают какие-то там высшие силы. Стас обманывал сам себя: на самом деле верил, по-своему. Взять хотя бы иконку, которая так много для него значила. – Бог – это не про помощь, – возразил Круч с презрением. ― Только жалкие и никчемные людишки считают, что бог должен им помогать. Те, кто не может разобраться в своей голове и решить свои проблемы. – Зачем же тогда верить в бога? – спросил Стас. Круч отошел, взял с полки свечку и достал из кармана зажигалку. Чиркнул ею и поставил вспыхнувшую свечку в подсвечник. – Чтобы знать, что он следит. – Следит? – нахмурился Стас. – Для меня бог – некая судебная машина. ― Круч задумчиво посмотрел на пламя. ― Она с-следит, чтобы ты не преступал законы. Но не те законы, что написали люди, а высшие. И если преступишь – он будет наказывать. Я не вижу его таким, как видят все: бородатым мужиком в простыне и с нимбом. Я не считаю, что в нем вообще есть что-то человеческое или что он имеет сознание. С чего бы? Почему бы ему не быть бездуш-шной вещью? Я вижу страшное пыточное кресло с ремнями, иглами, шипами и пилами. У этого кресла есть мозг как у компьютера. Оно действует по заданному алгоритму. И сажает на себя только тех, кто нарушил запрограммированные законы. Звучало жутковато. Круч говорил тихо, почти шептал. На стенах плясали тени. Поежившись, Стас ничего не ответил. Круч помолчал, провел над горящей свечой ладонью – туда-обратно – а потом продолжил: – Но конечно, ― в голосе вдруг зазвучала боль, ― наказывает бог по-другому. За нарушение законов он дас-ст человеку такую жизнь, которая будет куда хуже, чем сидение в этом чертовом кресле. Каждому ― с-свою кару. – Какая мрачная теория, – хмыкнул Стас, не показывая, как на самом деле напуган и впечатлен. ― Бог в простыне и с нимбом выглядит куда милее. Да и предназначение, которое ему обычно придумывают, – любить людей, помогать им и всякая фигня – тоже куда привлекательнее. Было странно стоять с Кручем в пустой часовне и так спокойно разговаривать о боге. Ведь о нем Стас не говорил никогда, ни с кем. Вообще, по душам за всю жизнь он говорил только с двумя людьми – с Егором и Томой. Но с обоими – на приземленные темы. Теперь же он с удивлением почувствовал, как разговор что-то в нем переворачивает. Ярость, гнев и ненависть к Кручу, которые переполняли Стаса еще несколько минут назад, схлынули. Он почувствовал спокойствие и странную уверенность в том, что с этого дня с его жизнью все будет хорошо. Почему? Что на него подействовало? Само нахождение в часовне? Говорят, в церквях люди часто ощущают что-то особенное, но Стас прежде считал это бредом. Или, может… дело в самом Круче? Этот человек пугал Стаса, будил его акул, но также… удивлял. А в эту минуту еще и вызывал какой-то почти благоговейный трепет внутри. – Это слишком наивно, думать о боге в таком ключе, – сказал Круч. ― Моя теория куда ближе к реальности. – И за что же ты получил абонемент в такое расслабляющее спа-кресло? – съязвил Стас. И в эту секунду зажженная свечка вдруг потухла. – Было много всего, чем я не горжусь, – тускло ответил Круч и посмотрел на Стаса пустым взглядом. Тот неосознанно отступил. ― Я причинял людям много боли. Сердце заколотилось сильнее. Благоговение и спокойствие растворились как дым. – Что ты делал? ― Губы задрожали: Стас понял, что Круч сейчас мог вспоминать тот ноябрьский день у костра. – Многое. ― Круч отвернулся. Было видно, что разговор дается ему все тяжелее. – Ответь, ― настаивал Стас. ― Ты в долбаной церкви, Круч. Представь, что ты на исповеди. Так что ты делал? – Разные вещи. Круч занервничал. Теперь, пытаясь всеми силами избежать прямого ответа, он выглядел слабым. Стас наоборот почувствовал, что в эту минуту словно бы имеет над своим врагом власть, даже глядит почти сверху вниз. Его акулы почуяли кровь. Он повысил голос: – Отвечай! Ты… убивал? – Нет, ― выдохнул Круч. – Но ты кого-то мучил? – Да… – Что еще? ― Стас не отрывал от Круча взгляда, но тот избегал его, всматривался лишь в иконы. Упрямо молчал. ― Ты бил их? – Да. – Резал? ― Стас заходил рядом с Кручем, уверенный и спокойный. Он будто вел какой-то извращенный допрос.