– Только диетическую! Но в туалет я не собирался, вместо этого двинулся к выходу. Прямо из кино я направился к Егору, допоздна рубился в приставку с ним и его младшими братьями и сестрами ― в семье Опанасюк было еще пять детей. Это хоть чуточку отвлекло. Дома перед сном я просматривал Томин аккаунт в соцсетях. В комментариях ее заваливали пошлыми предложениями, но, обновляя страницу, я заметил, что комментариев становилось меньше. Очевидно, Тома как раз их удаляла. На следующий день у Янки должно было состояться родительское собрание, но мама спала после выпивки, и мне не удалось ее разбудить. Все, что я смог, ― вытащить мамин палец из бутылки виски, где он безнадежно застрял. Вернувшись в комнату и сев за компьютер, я обнаружил, что созданную мной анкету удалили по причине нарушения прав. А Тома оказалась умнее, чем я думал. Она поняла, откуда дует ветер. Но ей было не выиграть эту борьбу. Она проиграла заранее. Я создал множество новых анкет на разных сайтах. С левой страницы я отправил Томе вложение-картинку, которое было прикрытием для вредоносной ссылки. Тома открыла картинку, а в мне в руки попали доступы от ее аккаунта. Весь выходной я занимался Томиной страницей. Поменял информацию о ней, залил измененные в фотошопе снимки: просто взял фотографии порноактрис и изменил лицо на Томино. Указал ее телефон и домашний адрес. Тамара – мокрощелка – Мицкевич. Деятельность – минетчица. Потом я прошелся по всем развлекательным группам и группам знакомств и распространил разные посты. «Ищу парня для секса, но у меня ЗППП», «Один парень заразил меня ВИЧ, решила отомстить всем мужикам и переспала с сотней», «Как вы думаете, отсос ― это измена?» Посты были разные, но все ― провокационные. Вечером я грел остатки вчерашнего ужина ― курицу с рисом. Мама вернулась из магазина. – Ужинать будешь? ― спросил я. – Да, подогрей, пожалуйста, Стасик, и разбери пакеты. Я так устала… Я взял пакеты ― они предательски зазвенели. Я смущенно глянул на сестру, но Яна сделала вид, что не услышала. В пакетах был только алкоголь, никаких съестных продуктов. Во время ужина у мамы завибрировал телефон. В Ватсап пришло голосовое сообщение ― от Янкиной классной руководительницы. Она говорила о следующем родительском собрании и настоятельно рекомендовала кому-нибудь из Яниных родителей на нем все же появиться. Мама выключила сообщение. – Ты пойдешь? ― Я кивнул на телефон. – А куда деваться? Не приду, так она вашему отцу скажет. А он только и ждет повода поругаться… Я был не согласен с мамой. Мне казалось, единственное желание отца ― жить новой, счастливой жизнью и установить со старой семьей дружеские отношения на расстоянии. А вот маме легче было верить, что папа думает о ней так же часто, как она о нем. Но в чем-то я был с ней согласен… Папе не стоило знать, что мама «забывает» о родительских обязанностях. * * * В школе я наблюдал за Томой с мрачной улыбкой. Она была явно напугана: голова вжата в плечи, глаза бегают. Увидев, как на перемене Тома общается с одноклассником и передает ему свою тетрадь, я весело крикнул: – Эй, Соколов! Я бы не брал у нее ничего, у нее же сифилис! Соколов недоверчиво посмотрел на меня. – Вон, язва на губах! Соколов глянул на Томины изжеванные губы и, в ужасе вернув тетрадь, быстро зашагал прочь. Тома посмотрела на меня с обидой. Ее губы дрожали. – Зачем это, Стас? ― устало спросила она. Я повернулся к ней полубоком и заметил, как Тома изучает вытатуированную акулу на ухе. – Мне это нравится. ― Я широко улыбнулся и, насвистывая, пошел прочь. Было весело. Вот как я, оказывается, мог расслабиться и уйти от реальности. Егор все это наблюдал. Он не вмешивался, но смотрел осуждающе. По его напряженной позе было ясно: он вступится за Тому, если я перейду грань. В столовой между нами все же состоялся очередной неприятный разговор. – Ну чего ты лезешь к ней? Ты ее уже извел. – Еще не совсем. Она мне все еще должна. – Ты псих, Стас. – Так надень на меня рубашечку задом-наперед. И привяжи меня к койке. Тебе разрешаю. Егор даже не улыбнулся. – Знаешь, иногда я думаю, что однажды мне придется это сделать. – Да чего ты серьезный такой? ― рассердился я. ― И пошутить нельзя. Валерьяночки попей, а то ты какой-то тревожный в последнее время. – Ты напрягаешь меня, ― не отставал Егор. ― На Мицкевич тяжело смотреть. – Так не смотри! Расслабься, бро. Ничего я ей не сделаю. Так, попугаю немножко. Поиграю ― и брошу. Кыш из моей песочницы. Я говорил шутливо, даже корчил рожи. Но лицо Егора оставалось каменным. – Это неправильно, Стас. Она девчонка. Она слабая…. ― Он помедлил, нахмурился. ― Правда хочешь возмездия? Так иди к баракским торчкам, поищи там Круча и разбирайся с ним. Это он виноват, а не она. Егор будто сыпанул мне соль на открытую рану. Он всегда это умел ― пробиваться через толстую шкуру и находить самые уязвимые места. Из-за этого я одновременно и ненавидел его, и любил. И… слушался. Его и только его. Я и не думал мстить Кручу. Никто никогда не нагонял на меня такого ужаса, как этот баракский монстр с темными зубами. Я не пускал эти мысли в голову и успокаивал себя тем, что просто не знаю, где его искать. Один раз я прошелся по району бараков ― быстро, по кустам, как крысенок, ― и на этом успокоился, решив, что Круч переехал и исчез навсегда. А Егор сейчас пытался повернуть меня лицом к той правде, которую я принимать не хотел. «Ты ищешь возмездия не там. Потому что ты просто трус». Я задохнулся от возмущения. Захотелось тоже задеть друга за живое. – Ты как сверчок из Пиноккио, который был его совестью, ― бросил я. ― Не надоело работать без отдыха? Нашел бы девчонку, взял бы выходной. Егор смутился. С девушками в последнее время ему не везло. – А у меня вахта, ― нашелся он. Когда мы доели и поднялись с места, я небрежно бросил: – Знаешь, кстати, что сделал Пиноккио со сверчком в оригинальной сказке? – Нет. И что? – Убил его молотком. Егор лишь сжал губы ― так, что вокруг рта образовались морщинки, как у старика. Я закатил глаза и громко, выдохнув сквозь надутые щеки, сказал, что это шутка. Знает ли Егор, что такое шутка и как вообще на нее реагировать? Но его лицо словно застыло. Он либо не понял шутки, либо сделал вид. * * * Я целовался с Леной Голядкиной в библиотеке ― за стеллажом с учебниками по углубленной физике и математике. Я уже залез к ней в трусы, но тут нагрянула библиотекарша. Мы со смехом выбежали из библиотеки и продолжили свое приятное дело в закутке за кабинетом истории. Правда, до трусов уже дело не дошло. Лену вдруг пробило на разговоры, и я понял, что надо валить. Не любил я глупый девчачий треп. – Что у тебя с Мицкевич? ― выпалила она. – С Мицкевич? Ничего. Голядкина нахмурилась. – А чего цепляешься к ней все время? – Она дура, ― равнодушно бросил я. ― И страшная. Коротконогий гном с коровьими глазами. Лена засмеялась. Ответ ей понравился. – Это да. Не повезло ей с личиком и ростом, бедняжка. – Не то, что тебе. ― Я крепче обнял Лену, и она закатила глаза от удовольствия, но допрос не прекратила: – А почему именно к ней? – Чего к ней?