Первый тип конструктивного поведения в ситуации страха отражен в пословице: «Глаза боятся, а руки делают». Смысл ее в том, что глаза всегда видят дальше того, что у нас под ногами, и дальше того, что доступно на расстоянии вытянутой руки. Дальше, чем сейчас. Глаза могут заглянуть в будущее – и страх идет оттуда же. А в текущий момент страха нет. Страх поднимается из пропасти неизвестности между сейчас и потом. И чем больше и темнее, чем неизведаннее и непреодолимее пропасть, раскинувшаяся между ними, тем больше наш страх. Рукам доступно только то, что отдалено на расстояние их длины. Руки существуют в настоящем и в недалеком и обозримом пространстве этого настоящего. Написано много книг и сказано много слов о такой категории, как «здесь и сейчас». О силе настоящего. И первый способ превращения страха в топливо заключается в использовании страха для того, чтобы как можно более полно прожить настоящий момент. Ведь сам страх отражает только то, что будет в будущем. Боятся и правда только глаза, которым дано туда заглянуть. А если мы сможем сосредоточить взгляд на том, что делаем прямо сейчас, то страх отступит, а результаты поразят нас. Приведу два примера. Один из спорта, другой из обычной жизни. В гонках на выносливость, которые длятся несколько дней, 12–14 часов или хотя бы пару часов, как и при прохождении беговой марафонской дистанции, очень сложно и даже невозможно осознать всю гонку целиком. Даже если ты натренировался пробегать марафон за 2,5 часа, представить себе дистанцию целиком нереально: конец маршрута тонет в неизвестности. Между финалом и стартом – пропасть. Кроме того, всегда наступает такой момент, когда гонка совсем близко, уже завтра… Ты прошел изнурительный путь подготовки, прилетел на соревнования (часто – в другое полушарие!), и неважно, проходит забег в Мещерском парке или в Лужниках, – тебя начинает изматывать страх. Даже среди опытных спортсменов мало кто спокойно спит в ночь перед стартом. И здесь очень помогают четкие ритуализированные действия, которых с приближением старта становится все больше. Действительно, тренер дает пошаговое руководство, как провести эти дни и часы. И этот список я получаю каждый раз перед каждой гонкой, снова и снова. Потому что есть то, к чему невозможно привыкнуть (правда, есть подозрение, что если можно было бы адаптироваться, то заметная часть мотивации для участия в таких состязаниях моментально улетучилась бы). Так вот, кроме полученного плана по выживанию в эти часы, у меня всегда при себе записанная на маленьких листочках бумаги последовательность конкретных действий – действий «для рук», которые надо будет выполнять в определенные промежутки времени в достартовый период. У меня копятся стопки одинаковых листочков, отличающихся лишь логотипом отеля или формой, на которых перед каждой гонкой я пишу план своих действий. Шаг за шагом расписываю, что и как буду делать утром перед выходом на старт. Фиксирую каждый шаг, каждую мелочь. Чтобы только не смотреть вперед. Чтобы дать дело рукам. Что я буду делать в «транзитке»? Вставить бутылки – закрепить еду – проверить колеса – накачать колеса – выставить передачу – пробежать три раза от места выхода из воды до велосипеда – пробежать три раза от велосипеда до места выхода из «транзитки» – надеть «гидрик» – выпить изотоник – съесть последний банан – обработать очки – сдать белый мешок – начать разминку в воде (быстро от берега – спокойно обратно – повторить три раза) – занять место в стартовом коридоре… И этот ритуал, переключающий внимание с глаз, способных смотреть за горизонт, на листочек и руки, выполняющие конкретные действия, дает возможность жить почти в нормальном режиме. Конечно, во время самой гонки тоже очень важно все время сохранять концентрацию. Потому что даже несколько часов – это очень много, вполне достаточно для того, чтобы появился страх. Но этот опыт приходит совсем не сразу. На первых стартах большой проблемой для меня стали постоянные мысли о том, сколько еще осталось плыть-ехать-бежать. Меня это очень тормозило. Если на 70-м км велотрассы IM Nice ты, накрутив в гору без перерыва уже 20 км, начнешь думать, что впереди еще 110 км ехать на велосипеде, а потом еще 42 км бежать, это отразится на том, что ты делаешь прямо сейчас. Если эту мысль впустить в голову, то результата не будет: она несовместима с текущим моментом, она его убивает. Она парализует тебя. И тогда конечный результат начинает казаться невозможным, потому что внутри – внутри! – ты уже сдался. Считай, что ты точно проиграл. Это не значит, что не надо правильно раскладываться. Это значит только то, что план должен быть составлен заранее и что нельзя позволять своим страхам и опасениям определять твое настоящее, а глазам видеть дальше ближайшего поворота. В гонках, как и в жизни, многое идет не по плану, но когда ты на трассе, нужно думать прежде всего о том, что происходит с тобой в эту самую минуту. О том, что происходит сейчас. Да, поддерживать такую сконцентрированность на длинных дистанциях бывает очень сложно. Но когда это все-таки получается, результаты удивляют тебя самого. В жизни это переживание аналогично ощущениям при сдаче экзамена. Ты думаешь обо всех 86 билетах по начертательной геометрии или анатомии центральной нервной системы, о спряжении всех латинских глаголов или просто о том, что надо оставить все, что имеешь сейчас, потому как в ту жизнь, которую ты себе придумал, это взять никак не получится, и много о чем еще. И действовать становится крайне сложно. Страх побеждает. Эта ситуация чревата ловушками. Я знаю людей, которые в такой момент вместо того, чтобы просто делать шаг за шагом, начинали рассуждать, взвешивать все «за» и «против» – и теряли способность действовать. Тем самым они создавали собственную «динамомашину», соединяющую эфемерное будущее и несовпадающее с ним настоящее. Такой «аппарат» вырабатывает невероятное количество страха, который парализует своего создателя. Или, например, мы видим человека, который так никогда и не женился. Или никогда не менял работу и всю жизнь трудился в одном месте, и совсем не потому, что ему там так уж нравилось. Или всю жизнь каждый год он ездил на одни и те же соревнования, но не потому, что сильно любил их, а потому, что ему про них уже все было понятно. Он ни разу не предпринял очевидных для него, но требующих решительности действий. И в итоге прожил не 30 или 40 лет, как он считает, – он прожил один год 30 или 40 раз. Для меня такой человек психологически мертв, несмотря на наличие у него пульса, рефлексов, возможно, умения разумно рассуждать и мечтать о прекрасном будущем. И это мы уже обсуждали. Животных, к примеру, страх предупреждает о возможной гибели. Для человека смерть, по крайней мере психологическая, заключается в том, что он убегает от своего страха. Он уходит от него и живет «по контуру», не выходя за когда-то очерченные границы, а порой даже и не подходя к ним близко. Герой любой сказки всегда отличается от несказочных персонажей тем, что он просто берет и делает. Самые яркие примеры для меня – герои древнегреческих мифов и легенд о короле Артуре о рыцарях Круглого стола. Любой подобный сюжет начинается с того, что герой узнает о предании, существующем в данной местности, в котором рассказывается о чем-то невозможном или о ком-то непобедимом. Драконы, чудища, злые ведьмы, великаны, колдуны и великие воины – всё это так чу́дно! Настоящая находка для настоящего героя. Потому что любой герой во все времена отличается стремлением пойти туда, где всем страшно, и сделать то, что другие сделать боятся. И столетиями во всех притчах говорится только об этом. В любой стране и во все времена герой – это тот, кто знает, что делать со своим страхом. Это не значит, что он не боится, нет. Но герою нужен подвиг, чтобы доказать свою доблесть, чтобы показать, что он настоящий герой. А подвиг – это шаг в страх и через страх. И герой берет меч и идет на верную, в глазах других, гибель. Ну или свою сообразительность проявляет. Зальет, к примеру, матросам воск в уши, а себя привяжет к мачте, и так и плывет мимо острова, где поют сладкоголосые сирены. Плывет, несмотря на ужас команды, ведь живым отсюда еще никто не возвращался. Наверное, стоит еще отметить вот какую любопытную особенность: на мой взгляд, весь путь развития цивилизации в целом – это путь овладения страхом, поиск умения его побороть. Умения каждый раз идти туда, где страшно, и возвращаться победителем. Примеры, конечно, бывают разные, но раз прогресс все же двигался вперед, значит, победителей в борьбе со страхом, научившихся его принимать и проходить через него, все-таки было больше. Человечество в лице и отдельных личностей, и целых народов научилось проходить через ситуации, где надо было принимать страх и побеждать его, двумя путями. Первый путь всем нам знаком: мы читали об этом в летописях, мифах, сагах, преданиях, притчах и сказках. Везде герой преодолевает свой страх. И тем отличается от остальных не-героев. Но существовал и второй путь укрощения страха: его (страх) старались не допустить, изначально избежать его появления. Инки, например, первые придумали делать трепанацию черепа и проводили эти операции виртуозно. Они отбирали самых крупных и энергичных мальчиков и в раннем возрасте проделывали им отверстие в определенном отделе черепа: там, где у нас расположен «центр страха» – участок головного мозга, повреждение которого лишает человека этого чувства. Эти мальчики становились бесстрашными и непобедимыми воинами, лишенными способности думать о смерти. Может быть, заодно они лишались и антиципации – способности предугадывать события. Они принудительно жили одним днем, в котором надо было просто выполнять приказы («действовать руками»). Викинги были великими мореплавателями, которые на своих кораблях преодолевали огромные расстояния. И у них был такой ритуал: они ухали, как филины, веря, что такими звуками изгоняют страх. Кстати, интересен и тот факт, что мореплаватели древности боялись вовсе не моря – стихии, волн и ветра. Они боялись чудищ и богов, которые могли обитать в таинственных глубинах или штормовых порывах. Это подчеркивает иррациональную природу страха и объясняет столь же иррациональные способы, помогающие с ним справиться. Мудрецы Древнего Китая знали особые способы курения, а также умели изготавливать настои из трав, подавляющих страх. А на Тибете практиковали медитации, приводящие к полному подавлению страха смерти, и учились управлять им. Приемы, подавляющие страх и заставляющие воинов идти вперед, на смерть (а в те времена именно страх смерти был самым сильным страхом), знали все полководцы. И становились они великими военачальниками потому, что умели нужным образом трансформировать энергию страха целого войска, вводя людей в специфическое состояние, которое психологи называют массовым психозом (вспомните, например, удава Каа и бандерлогов). Надо сказать, что до сих пор эти две линии работы со страхом существуют независимо друг от друга, но задача у них одна: помочь человеку справиться с этим чувством. Все мы знаем, что можно заняться йогой, можно принять таблетку, а можно посмотреть правде (то есть своему страху) в глаза и просто начать действовать. Прямо сейчас начать делать все, что в твоих силах. И это прекрасный выход! Когда мои дети чего-то боятся – экзамена, к которому, как им кажется, они не вполне готовы (а это почти всегда так), серьезного состязания, когда не было времени на подготовку, важного старта, выставки собак, полевых испытаний, игры в футбол, олимпиады, шахматной партии на чемпионате – и мандраж пересиливает, я всегда говорю им: «Делай, что можешь, и будь что будет! Просто делай все, что можешь. Сейчас и именно с теми ресурсами, которые есть у тебя сейчас. Делай!» И ребенка надо учить этому… с рождения! Да, конечно, нужно страховать его там, где присутствует риск для жизни. Но надо обязательно помогать ему преодолевать страх там, где он может стать сильнее. Не философствовать, а просто помогать сделать первый, второй, третий шаг. Мотивировать его на простые, рутинные, но возможные прямо сейчас действия. Сжечь корабли Если первая причина нашего страха возникает из пропасти между настоящим и неясным будущим, то вторая причина кроется между прошлым и настоящим. Тем прошлым, в котором уже что-то есть, в котором мы уже кем-то стали, где хранится то, что нажито непосильным трудом, и висят, поблескивая, заработанные медали… И чего-то из этого придется лишиться. Бильбо не просто так боится отправиться с гномами за пределы Хоббитании навстречу приключениям. Ему очень не хочется оставлять свою прекрасную, сухую и теплую нору с кладовыми, полными припасов, и безмятежную, налаженную жизнь. Каждый из нас оставляет за собой такую же нору. И этот якорь держит нас очень прочно. Каждый раз чуть ли не за неделю до гонки я начинаю по ночам мучить себя вопросами: зачем тебе все это было надо? почему не жилось нормально? ну что ты опять лежишь с пульсом под 200 и не можешь уснуть? И я не одна такая. Мой знакомый, очень известный и смелый человек, прошедший множество интересных и экстремальных гонок на выносливость, когда готовился ко второму многодневному марафону в Сахаре, пробежать который ему очень хотелось, примерно за неделю начал страдать от тех же мыслей: «И чего мне не спалось в нормальной теплой постели? Теперь опять везде этот песок, и спать приходится в холоде на тонкой циновке (а ночи в пустыне очень холодные)!» Все эти мысли очень сильно, по его словам, портили радость от всего мероприятия (кстати, сон в палатках в сложных климатических условиях пустыни является частью этого азартного мероприятия). Как только мы допускаем мысль о том, что было бы здорово не терять имеющееся, а взять с собой, мы поворачиваемся к нашей цели задом, а к страху потерять достижения прошлого – передом. И двигаться в таком положении становится очень и очень сложно. Отличные способы переплавки страха в энергию были известны еще с древности. Ведь заставить себя пойти туда, где страшно и где убивают, можно, только если ты точно знаешь, что отступать некуда. Если возврата к прошлому нет. И во все времена непобедимой была та армия, полководец которой сжигал корабли, привезшие войско на эту чужую землю. Он приказывал перерубать канаты и разрушать мосты через реки после переправы, уничтожать все возможные пути отступления. То есть просто физически отрезал людей от их прошлого, не оставляя за спиной ничего. Я работаю с людьми и помогаю им выжить в процессе изменений. Поэтому я точно знаю, что пока мосты не сожжены, пока есть запасные варианты, пока человек думает о том, что можно будет вернуться, если будет очень страшно, – он не идет вперед. Когда мы «сжигаем корабли», мы всю энергию, которую тратили на беспокойство о прошлом, направляем на решение проблемы. Если сзади нет ничего, то делать нечего – только вперед! И как только мы начинаем цепляться за старое – всё, мы уже проиграли. Приведу пример. Он сразу о многом: и о том, как сжигать корабли, и о том, как использовать этот принцип в воспитании детей. В частности, в воспитании подростка, у которого желания совершать взрослые поступки больше, чем понимания той ответственности, которая к этому прилагается. Но как эту ответственность воспитать? Мой младший сын Женя полюбил математику. Причем обнаружилось это только в старших классах школы. История была непростая: до 8 класса он учился в языковой школе, где на математике, мягко говоря, акцента не было, а после перешел в физико-математический лицей. Но из-за травмы позвоночника и пропуска года занятий в отличниках он не числился. Напротив, только благодаря моим уговорам директор согласился оставить его в 9 классе, а не отчислить в конце 8-го за неуспеваемость. В 9 классе картинка стала меняться: Женя занялся плаванием на открытой воде и достиг значительных результатов, что сильно изменило его отношение к себе и к оценке своих возможностей, а в итоге к учебе. Он почувствовал вкус успеха. Понял, что может достигать таких результатов везде – и в спорте, и в учебе… И в 10 классе расцвела его любовь к математике. Это была уже осознанная любовь: он мог пойти в Дом книги и торчать там весь день, изучая то, что в школе по математике не проходили. Надо сказать, что ему еще очень повезло с преподавателем на подготовительных курсах мехмата МГУ, куда он стал ходить и где обнаружил, что математика, оказывается, не заканчивается на школьной программе, в ней есть и более сложные темы, и олимпиадные задачки. Но опыта решения таких задач у него не было, в отличие от других детей, которых родители с 5 класса водили на такие олимпиады и специально к ним готовили. Тем не менее в 11 классе, уже после начала учебного года, сын заявил мне, что «школа ему мешает» и что его цель – поступление на мехмат МГУ. Он сетовал, что просиживает на не интересных для него нематематических уроках, а потом на стольких же неинтересных уроках математики, потому что на первых ему просто неинтересно, а на вторых – уже скучно, ведь все это он уже прошел сам или на курсах. Получается, он теряет время, вместо того чтобы учиться самому и узнавать новое. И главное: он понял, что для поступления на мехмат он должен завоевать безусловную победу на математических олимпиадах, к которым на школьных уроках его совсем не готовят. Вот так-то! А еще у него есть прекрасный план. И план этот был мне озвучен: я забираю его из школы (пишу заявление на отчисление из очень приличной физико-математической московской школы за год до поступления в вуз), он собирает все свои математические учебники и докупает еще, берет все сборники математических олимпиадных задач за прошлые годы по всем олимпиадам… и сваливает со всем этим, прихватив гидрокостюм, велосипед и кроссовки, на Кипр. Там в тот момент жил и тренировался его тренер по триатлону, всемирно известный триатлет Даниил Сапунов с женой и маленькой дочкой в компании целой ватаги других профессиональных и не очень спортсменов. На Кипре сын, согласно разработанному им плану, плавает в море, гоняет на велике, бегает и решает задачки до самого Нового года. То есть как раз до того момента, как начнутся олимпиады по математике, дающие право на поступление в МГУ. Тогда он, конечно, приезжает в Москву, выигрывает все олимпиады и становится студентом МГУ прямо зимой, что дает ему возможность снова улететь на солнечный Кипр и оттуда экстерном сдать все остальные неинтересные ему предметы школьной программы. Нормальный план, правда? Как мама я, конечно, испытала целую гамму чувств единомоментно. И радость от того, что сын так повзрослел, и гордость за то, что он хочет и может принимать решения самостоятельно, и желание поддержать его в выбранном направлении, в поступлении на один из самых сложных факультетов. И… ужас! Ужас, что вот я сейчас, наслушавшись бредней шестнадцатилетнего подростка, пойду и своей рукой напишу заявление на его отчисление из прекрасной школы, а потом отправлю ребенка не в школу, не к репетиторам, не на курсы, как все нормальные мамы, а к спортсменам на Кипр! Просто потому, что у него вот такой план! Аргументы мои были слабы, и сын перебил: «А у тебя есть план?» У меня никакого плана не было. «А у меня есть!» – безапелляционно заявил он. И я пошла. И сожгла корабли. То есть – написала. Написала заявление об отчислении. Трясущейся рукой. Понимая, что опыта участия в олимпиадах у него нет и что организовывать себя там, на Кипре, среди большого количества людей в 16 лет ему будет очень сложно. И что гарантий поступления по олимпиадам тоже, в общем-то, нет… Я осознала все другие риски, которые в красках нарисовала моя нормальная мамашкина голова. И только одна мысль – нет, две! – помогали мне сохранять видимость хладнокровия. Первая: я заставила себя вспомнить, что как-никак, а я воспитываю мальчика. То есть будущего мужчину, ключевыми компетенциями которого, как мне кажется, является умение принимать решения и нести за них ответственность. И эта ситуация была как раз про это. Тут, конечно, еще возникал вопрос цены такого выбора… Ну и вторая: если сохранить отступные пути, если оставить иные возможности, то изворотливый и оберегающий нас внутренний голос будет говорить, что необязательно напрягаться по полной. Что можно себя поберечь и не убиваться, а вся ответственность будет на репетиторах, школе и курсах, где должны готовить, а ты можешь просто ходить… Но в моей ситуации все корабли оказывались сожжены. Все другие варианты и дороги назад отрезаны. Всё! А значит, это будет способствовать максимальной сконцентрированности на выбранном пути. И хотя продолжение этой истории относится, скорее, к следующим этапам трансформации, я расскажу ее здесь до конца. Итак, я забрала сына из школы. В 11 классе. И отправила на Кипр. И он мне писал о том, сколько он там проехал, проплыл, пробежал и прорешал. (Впоследствии его тренер и те, кто там тогда жил и тренировался, рассказывали мне, как Женя блестяще организовал свою учебу и как много и сосредоточенно занимался. Но это было уже намного позже.) И вот настало время олимпиад. На первой он не добрал двух баллов. И на апелляцию меня не пустил – пошел сам. И на второй не добрал трех баллов. А на третьей с результатами вообще получилось что-то непонятное – они просто пропали. Олимпиады шли за олимпиадами, и уже заканчивался февраль… А результат был один – сын чуть-чуть не дотягивает. И я видела, как сильно он переживает. Но продолжает готовиться. И решать. И готовиться. И решать… Страшно ли мне было? Да я просто себя извела! Я же по своему опыту понимала, как сильно он рискует, делая единственную ставку на самостоятельную подготовку и эти олимпиады. Я понимала все это лучше него. И пошла на поводу. Ради «правильного мужского воспитания», как специалист по «сжиганию кораблей».