Тёмное постельное бельё было обуглено до множества подпаленных дыр. И вроде нечего так удивляться — что ж, и спустя годы брака можно сохранять страсть в отношениях, но вспоминая расплывающийся внешний вид жены Торна… Вряд ли это она могла вызвать такое пламя у супруга. Неужели Рами, пропавшая сестра Калеба, стала любовницей господина? Вполне логичные домыслы. Логичная полупустая бутылка с настойкой огнецвета на тумбе. Ночь для кого-то была весёлой. Или кошмарной. — Что же тут было? — пробормотала Анни себе под нос, потому что чёрные пятна на матрасе буквально кричали о чьей-то адской боли. Оглянувшись, она не увидела в спальне больше никакой мебели, только тумбу с единственным ящиком, который и рванула на себя в надежде на ответы. Маленькая серебряная шкатулка с розовыми фианитами, будто подтверждение всем самым диким и страшным предположениям. Оледеневшие руки задрожали, когда Анни достала её и несмело приоткрыла, уже зная, что увидит внутри. «Думаешь, ты первый, кто догадался трахать жопофеечку?» — стучал в висках издевательский тон Алесты, и когда под серебряную крышку упал слабый свет, Анни громко ахнула от ужаса. На выстланном бархатом дне шкатулки лежала в позе эмбриона крохотная эйфири. Безо всякой одежды, без сознания, мелко вздрагивающая даже через коматозное забытьё. На обрезанных по плечи кудрявых розовых волосах виднелись капли засохшей крови, и знакомый по прошлой ночи запах сразу всколыхнул лёгкие своим сладковатым смрадом. Но хуже было не это, а то, что обычно бледная и сверкающая кожа художественно покрыта ожогами разной степени тяжести. На то и дело непроизвольно дёргающихся худых плечиках они проступали розовыми следами пальцев. На выпирающих рёбрах и тонюсенькой талии — алыми язвами, местами с крупными вздутыми волдырями. А на бёдрах и ягодицах это были сплошные содранные раны с подсохшей запёкшейся коркой. — Духи стихий… Не раздумывая, Анни поставила шкатулку на пол и быстро вернулась в уменьшенную форму, чтобы скользнуть к бессознательной жертве чьих-то больных желаний. Даже трогать изуродованную эйфири страшно и жутко, но оставлять её в таком виде точно нельзя. Сев перед ней на колени, Анни осторожно убрала спутанные розовые волосы с миниатюрного лица и тихо позвала: — Эй? Ты меня слышишь? Милая, я не причиню тебе вреда, обещаю, — Анни изо всех сил пыталась своим голосом внушить незнакомке безопасность, и та слабо застонала, ещё крепче обняв себя худыми руками-палочками, просвечивающими почти до костей: — Кто… ты? — Друг. Я друг, — осторожно коснувшись наиболее живого участка плеча эйфири, Аннабель вздохнула и решилась на вопрос: — Как тебя зовут? Как ты здесь оказалась… в таком виде? Возможно, спрашивать было несколько жестоко, всё же весь вид эйфири кричал о том, что ей нужна помощь лекаря. Но Анни прекрасно помнила, насколько ограничено её время на ревизию в стенах дома Хайдена, и действовать надо было максимально быстро. От волнения сохло горло, и проступила испарина на лбу. — Пятая. Я — Пятая, — хрипло выдала эйфири и шумно закашлялась в сжатый кулак. На коже тут же показалась кровь. Шок достиг новых вершин, и Анни торопливо выхватила взглядом её запястья. Чистые. Никаких шрамов, никаких оков. Или скорее — никакой ответственности за чужую жизнь? Непонимание и неверие всё же взяли верх над любой логикой и вырвались сдавленным шёпотом: — Какого… где же клеймо… почему… Пятая вдруг резко распахнула глаза, вскидывая до дрожи пустой взгляд светло-серых глаз. В нём отразилось столько боли, что Анни невольно устыдилась собственных вопросов и этой глупой растерянности. Она очень живо представила, что было бы, если бы Элай с самого начала не думал о ней, не сдерживал порывы, не проводил опасных для себя самого ритуалов и просто взял всё желаемое в тот же вечер после приёма у его отца. Ожог на бедре от одного поцелуя. Десятки — от жарких рук. И сотни язв на самых чувствительных местах… Пятая так плотно сжимала бёдра, что не оставалось никаких сомнений: если их разомкнуть, то кожа на внутренней поверхности будет просто сожжённым палёным мясом. — Грёбаные драконы, как ты ещё дышишь? — всхлипнула Анни пониманием и вдруг ощутила, что с носа стекают постыдные слёзы слабости. Потянувшись рукой к эйфири, она как можно нежней погладила её по волосам, не решаясь обнять, хотя очень хотелось. Тошнило неимоверно. За что, за что эта девочка так наказана?! Не просто изнасилована, а превращена в кусок зажаренной плоти. — Я не знаю, — безумно улыбнулась Пятая и вдруг тоже шумно всхлипнула в ответ. Серые глаза заволокло туманом без сознания, и она зарыдала в голос, утыкаясь носом в алый бархат шкатулки: — Не знаю, не знаю, не знаю! Убей меня, пожалуйста, просто убей. Я не могу так больше… — Это… это не впервые? — ахнула Анни, но больше внятных слов из истерики Пятой она не услышала. Та билась в каких-то непроизвольных конвульсиях, кусала свой кулак до тихого стона, в котором можно было разобрать только одну мольбу: «Убей меня». Надо было торопиться. Надо было принимать хоть какое-то решение, потому что Элай в гостиной волновался всё отчётливей. Наверное, ощущал, что происходит нечто странное, или ощущал страх Анни, смешанный с отвращением и шоком. А она продолжала смотреть на кроваво-красное тельце, брошенное умирать после грубого использования. Ей не оставили ни то, что лекарств, даже стакана воды. Даже тряпки, чтобы прикрыться от холода. Это не фамильяр, а кусок мяса, живой товар, проданный лишь на убой, подобно кролику. Чтобы можно было в своё наслаждение содрать с него шкуру любому живодёру. И вместо ужаса кровь Анни, так сильно потеплевшую после ритуала, заполнила злость. Чуждая ей эмоция, абсолютно не свойственная телу созданий света. Злость кипела в жилах, нагревала вены. Проступала ядом на языке, смывая вкусы эмоций даже отдалённо ощущаемых магов — дворецкого, Торна, самого Элая. Впервые в жизни Анни захотелось причинить кому-то боль, причём такую, чтобы было соразмерно. Например, сунуть в задницу долбанного садиста Хайдена раскалённую кочергу. Освежевать живём его тушу и бросить подыхать точно так же. Разорвать его горло собственными зубами и пить кровь. — Всё будет хорошо, милая, — не остатках самообладания пообещала Анни глотающей судорожные рыдания эйфири. Выпрыгнув из шкатулки, она приняла свою обычную форму. Когда это форма людей стала мысленно называться «обычной»? Уже не важно. Во рту лёд — Элаю попросту страшно за неё, за то, что с ней творилось, и как её очевидно потряхивало. И верно, она сама боялась того, что могла сейчас сделать. С рождения сопровождавшая её сила стала пониматься неожиданно чётко. Сделать из кого-нибудь бесчувственное бревно сейчас Аннабель точно могла без особого напряжения. Зато оно искрило в самом воздухе, когда её руки бережно подхватили с пола шкатулку. Замешкала она всего на секунду, чтобы оторвать от манжеты блузки кусок хлопковой ткани и прикрыть им дрожащую Пятую. Не таясь и не пытаясь двигаться скрытно, Анни спокойно вернулась к лестнице, а затем спустилась к коридору. Её шаги наверняка слышали все обитатели дома, но было плевать. Она старалась только не сильно раскачивать шкатулку, чтобы не причинять больше боли эйфири. Кололо плечи, так сильно и чётко, что хотелось расчесать кожу лопаток ногтями. Пульсация внутри всё глубже и болезненней. По нервам и в разгорячённую до предела кровь. Из гостиной до неё донёсся обрывок разговора и размеренный голос Хайдена: — …Так вот, хотел бы заметить, что Изабель рисует совершенно дивные пейзажи, это и впрямь занятные вещи, — он оглянулся на двери, заслышав шаги, и спешно поставил на столик у камина фарфоровую чашку с чаем, растерянно глядя на внезапную вторую гостью: — Позвольте, милая леди, а вы… а что… кто? — Простите, если не представил сразу, Хайден, — вскочил из кресла Элай, с тревогой посмотрев на бледное лицо Анни и раскрытую шкатулку в её руках. — Это Аннабель, мой фамильяр. Видимо, я забыл, что пришёл не один, но вы же знаете, эйфири мало кто берёт в расчёт… — А придётся. Придётся взять в расчёт и объяснить, какого дракона это умирающее создание делало в вашей спальне, господин Торн, — железным тоном нажала Анни на обращение к министру, сдерживая порыв сейчас же схватить каминную кочергу. На его лисьем лице мелькнул страх, но тут же сменился шумным возмущением: — Да как вы смеете… фамильяр! — брызжа слюной, фыркнул он презрительно, будто ругательство: — Шнырять по чужому дому! Приносить… это. Что бы оно ни было, я к этому не имею никакого отношения! — в последней фразе уже была очевидная попытка оправдаться, что равносильно признанию вины. Не слушая этих визгов, Элай стремительно подошёл к Аннабель и хмуро взглянул внутрь шкатулки. В обсидиановых глазах вспыхнули знакомые искры, а когда он осторожно отодвинул пальцем край скрывающей тело Пятой ткани и оголил практически до кости обугленное бедро, искры превратились в пламя ярости. Но впервые эту копоть не хотелось у него забрать. Он должен ощутить то, что сейчас сжирало её саму. — У меня для вас дерьмовые новости, господин Торн, — повернул к нему голову Элай, и тоном его можно было резать сталь. Подняв руку, он слабо повёл пальцами, между которыми взвилась огненная змейка: — Вы арестованы по шестьдесят девятой статье кодекса магических ассоциаций за жестокое обращение с фамильяром, — щелчок, и змейка стрелой рванула к запястьям Торна, окутывая их в подобие верёвки. Второй щелчок отправил на ноги Хайдена новую огненную верёвку, и тот рухнул на ковёр у собственного камина, бросая на Аннабель и Элая дикий затравленный взгляд хорька. — Щенок… Глупый щенок. Она не мой фамильяр, ты не найдёшь у неё клейма. Не привяжешь ко мне. А твоя шестьдесят девятая — это смех, который мне не будет стоить и сотой доли моего состояния, — шипел он вполне логичные вещи, не делая попытки вырваться из пут и лишь сдавленно ухмыляясь своей безнаказанности: — Не показывай всем своего слабоумия, мальчик. Тебе ещё править целым домом. Элай смотрел на него долгие несколько секунд. Соображал. Аннабель же хотелось лишь одного — плюнуть мрази в лицо за то, что он сотворил с живым созданием. И кажется, связь между ней и Элаем действительно стала чем-то абсолютно объединяющим их в один комок желаний. Два широких шага, и наследник присел перед Хайденом, ловя его взгляд. Только Анни чувствовала, как грелся от тяжёлого дыхания воздух, и как сильно вихрем жгла вены их обоюдная ярость. — А плевать, — усмехнулся Элай краешком губ, и это напускное спокойствие способно было испугать куда больше, чем любая угроза. — Ты задержан, и ты мой до выяснения всех обстоятельств, в том числе о пропаже Рамины Делавер, вполне себе мага с правами человека, а не скота. Кстати, стоит сходить за её братом. Он наверняка очень хочет сунуть свою железную руку в твои кишки и проверить их содержимое, — неожиданный размах, и в челюсть Хайдена прилетел удар кулака, грубый и совершенно не магический. Зато заставивший тихо охнуть от боли, на что Элай удовлетворённо кивнул: — Ты мой, мразь. На все ближайшие часы. И тебе они покажутся пиздецки долгими, если ты не начнёшь говорить. Часть 11. Правда Много в чём можно было упрекнуть Элая, но умения быстро оценивать ситуацию и действовать у него было не отнять. На всё ушли минуты, не больше. Перенести Анни вместе с истерзанной эйфири к себе домой, помочь уложить бедолагу в постель и вручить все банки со снадобьями, какие есть в наличии, в надежде облегчить состояние жертвы. Доверив этот вопрос ей, он вернулся за связанным любимыми огненными змейками Хайденом и перенёс его в свой ритуальный зал. Немного подумав, с трудом сдерживая злость во взгляде на министра, Элай обмотал его шею заговорённой верёвкой, блокирующей магию, и с ухмылкой привязал её конец к вдолбленному в одну из массивных колонн железному кольцу. Ерундовые на первый взгляд оковы, только из-за них не выйдет ни спалить верёвку, ни сбежать. Всё это время министр мрачно молчал, не пытаясь оказывать сопротивления, и только криво фыркал на раздражённые, дёрганые движения Элая. Последним делом стало перемещение в корпус тета-пять. Под предлогом срочности он вытащил Калеба с занятий по тактической подготовке, на ходу объясняя ему суть происходящего. Теперь тот стоял в подвале, с тихим сомнением взирая на сидящего на полу Торна, хмуря брови и сложив руки на груди. — Ты уверен, что за допрос этой жопы нам с тобой не придётся отвечать головами? — задал Калеб логичный вопрос, хищно разминая сустав стального протеза. По сурово поджатым губам было ясно, что он тоже не против выдрать у Торна кишки, только по своим причинам. — Выше меня — только отец, — вздохнул Элай и устало прислонился к холодной и немного влажной стене подвала. Голова кружилась после стольких стремительных перемещений разом, и жутко хотелось пить. — Про тебя он и не узнает, а у меня неприкосновенный статус по крови, — повернувшись к Торну, который спокойно сидел и отряхивал какую-то пыль с брюк, будто разговор его совсем не касался, Элай повысил угрожающий тон: — Эй, скотина. Надеюсь, ты это слышал. Если не откроешь рот и не расскажешь нам, какого плешивого дракона у тебя делала эйфири без клейма фамильяра, и куда ты дел Рамину Делавер, то твои внутренности будут художественно размазаны по стенам. Так что советую открывать рот и петь, можно даже не в стихах. — А может, будущий правитель начнёт уже сам думать головой? — оскалился Хайден, и в глазах хорька не мелькнуло и капли страха: — Какое разочарование, просто не передать словами. И умудрился же Альбар вырастить такого идиота… А говорили ему, воспитывай сам, к чему учителя… эх. — Зубы нам тут не заговаривай, — зло прошипел Калеб и шагнул к Хайдену чуть ближе, на что тот брезгливо подтянул к себе ноги. — Где моя сестра, ублюдок? — Почём мне знать, кто и в каком переулке дал по голове этой шлюхе, — он было закатил глаза, но тут по лисьему лицу прилетел смачный удар железного кулака, с тихим хрустом ломая нос. Охнув от боли, Хайден заверещал и зажал нос руками, но на его безупречный серый пиджак уже полилась кровь. — Я только разминаюсь, тварь, — хищно ухмыльнулся Калеб и сплюнул в сторону, прожигая Торна взглядом, обещающим первоклассную боль. Элай напряжённо думал. Не любитель он был калечить людей вот так, но картинка с обожжённой до мяса плотью эйфири стояла в голове так твёрдо, что не сдвинуть. И полные ярости васильковые глаза, впервые на его памяти с такой ледяной ненавистью внутри. Эмоции Анни смешались с его собственными, и даже разделяющие их этажи особняка не мешали ему понимать, что пока она обрабатывала раны своей соплеменницы, её злость лишь набирала силу. Нет, Торн заслужил каждую каплю этой боли. Только будет ли она эффективна? Может, проще попытаться залезть в его голову? Пока Хайден отплёвывал кровь и шипел, Элай незаметно мотнул пальцем, формируя дымное облачко у белобрысого затылка, но оно не втянулось в чужую башку, как должно было. Так и зависло, будто у плотной каменной стены. Мысленно выругавшись, Элай оставил эти попытки: такую защиту пришлось бы взламывать не один день, и даже почерк у неё немного знакомый. Неужели Альбар сам ставил ближайшим министрам фирменную защиту на мозги… Что ж, тогда вариантов нет. — Отвечай на вопросы, Хайден. И может быть, останется шанс, что ты выйдешь из этого подвала, — Элай привычно вскинул руку и поиграл пальцами, зажигая огненную змейку, весело затрещавшую и заалевшую вокруг фамильного перстня. — Ты не заслуживаешь правды, наследник. Тебе принимать бразды правления, а ты до сих пор не вошёл в доверенный круг лиц — как думаешь, почему? — из-за разбитого носа голос Торна прозвучал гнусаво, но голову он вскинул с таким достоинством, будто готовился стать великомученником, которому будут возводить статуи. Нос распух в сливу и скосился набок, на челюсти сиял созревший ещё от удара Элая синяк. Маленькие серые глазки хорька были полны вызова и презрения. — Думаю, что тебе уже пора отвечать на поставленные вопросы, а не задавать их, — прошипел Элай, наконец-то поддаваясь их общей с Аннабель злости, жаром крутящейся внутри. Щелчок, и змейка стрелой метнулась к Хайдену, чтобы горящим и потрескивающим украшением лечь на его плечо. Под немигающим и полным черноты взглядом своего хозяина она вдавилась глубже, прожигая пиджак, и рукав начал стремительно расползаться, обгуливаясь от огня. Стихия обожжёт другого мага, лишь если он сильней — и силы Элая вполне хватало не только для преодоления защит одежды Хайдена, но и для того, чтобы змейка вдавилась в кожу плеча яркой оранжево-алой бороздой. — Духи стихий! — промычал от боли Торн, откидывая голову на стену и попытавшись второй рукой стряхнуть с себя змейку, а она уверенно ползла по его плоти, будто извивающийся червяк, наполняя подвал запахом горелого мяса. Разошлась и рубашка, и теперь было превосходно видно, как змея словно поедала кусок за куском. — Говори. Правда о Рами и об эйфири, — настоятельно посоветовал Калеб, однако тот лишь облил его пренебрежением и прошипел: — Идите вы в драконью мошонку, ублюдки! Огненная змея оставляла за собой глубокую чёрную палёную борозду, скользя к предплечью, и Элай уже было подумывал сменить её направление на более чувствительные места. Калеб вздохнул и вскинул ладонь, жестом останавливая его: — Перестань. Видишь же, это не работает. Глупо пытать мага огня его же стихией, это всё равно и вполовину не так больно, как должно быть. У меня есть идея получше, — он достал из штанов формы какой-то небольшой круглый фиолетовый камень, обрамлённый в тёмное потёртое серебро. Элай сжал кулак, змейка послушно растворилась в дыму. Хайден с видимым облегчением утёр ещё слабо кровоточащий нос и нервно сбросил с себя подпалённый пиджак. По лбу и тощей шее лился градом пот, и на амулет он бросил откровенно взволнованный взгляд. — Что это за дрянь? — поинтересовался Элай и потянулся к карману за портсигаром. Голова болела всё отчётливей, так что немного никотина не помешает. Он не чувствовал удовлетворения от причинённой боли, она казалась каплей в море по сравнению с тем, через что прошла маленькая Пятая. Сигарету удалось зажечь с третьего раза, потому как сконцентрироваться на её конце оказалось на удивление непросто. Будто туман перед глазами, туман из чужой злости. Калеб провернул камень в руке, демонстративно поигрывая им перед самым носом Хайдена. А затем поднёс амулет ближе к его лицу, и на фиолетовую блестящую грань упала алая капля крови с дрожащего подбородка. Камень ярко засветился, поглощая эту жертву, а затем внутри него заклубился водоворот, медленно меняя окрас амулета в тёмно-синий. Удовлетворённо кивнув, Калеб наконец-то ответил: — Одна из старых игрушек моих родителей. Если ты помнишь, они пытались обуздать природу стихий. Найти способ для магов огня сохранять магию внутри, не прибегая к фамильярам и не выплёскивая злость. Правда, этот амулет — очень неудачный эксперимент, а нам как раз может пригодиться, — на этих словах он переложил камень в железную руку, а затем небрежно кинул его Хайдену: — Лови! Тот машинально подставил ладони, и едва амулет коснулся кожи, как он протяжно взвыл. Пальцы резко посинели от холода, всё тело мага будто вспыхнуло сеткой лавы, проснувшейся в ответ на вторжение инородной стихии, противоположной стихии. Камень выпал из потемневших почти до черноты пальцев и покатился по полу. — Что это было? — в немом восхищении проводил Элай взглядом эту маленькую штукенцию, сумевшую причинить столько боли одним прикосновением. Глубоко затянувшись дымом, он было дёрнулся вперёд в намерении поднять амулет, и Калеб тут же его остановил: — Не трожь. Пусть амулет сожрал и не твою кровь, но всё равно будет до жопы больно, — повернув голову к Торну, который с тихим скулением осматривал свои будто обугленные пальцы, Калеб усмехнулся: — Как тебе, ублюдок? Освежает? А ведь проще не придумаешь: по нашим венам течёт практически лава, и есть у неё довольно неприятное свойство… Если лаву остудить слишком быстро, она превратится в вулканическое стекло. Чёрный обсидиан. Все сосуды в твоих пальцах сейчас расширились и остекленели. Кстати, скорее всего, процесс необратим, так что пальцы тебе всё равно уже не пригодятся. Улыбнувшись на застывший в глазах Торна шок и ужас, Калеб одним резким жестом ударил железным кулаком по его выставленным дрожащим и местами почерневшим рукам. Подвал сотряс оглушительный крик боли: остекленевшие пальцы разбились на мелкие осколки, и неровные острые куски обсидиана посыпались на пол. — Не-е-ет! — взвыл Хайден, трясясь от боли и ужаса. Короткого взгляда на оставшиеся в его распоряжении ладони без пальцев хватило, чтобы из глаз хорька исчез весь вызов. — Говори, — подсказал ему Элай, поражённый изящностью и беспощадностью придуманной Калебом пытки. — Где Рамина Делавер? Откуда у тебя эйфири без клейма? — Я… я… да, хорошо, — глухо пробормотал Хайден, потому как Калеб уже поднимал железной рукой смертоносный синий камень и демонстративно сдувал с него пыль. — Эйфири… Купил в академии.