Стихия в венах забурлила, перечёркнутый круг ярко засветился под его пальцами, подтверждая вспышкой завершение ритуала. Элай с облегчением прикрыл глаза и позволил лаве заполнить его, не сдерживаясь. Рука на теле Анни раскалилась докрасна, и он напряжённо ждал её реакции, но вместо крика боли она выдохнула: — Ещё. Пожалуйста, только не останавливайся. Это победа. Дикие барабаны в затылке сменились сверкающим торжеством осознания, что он больше не сделает ей больно. И просьба… Такая до одури милая просьба из этих невинных уст, что отказывать никто и не думал. Пальцы Элая ушли с её живота ниже, добираясь до плотно сведённых бёдер, и Анни послушно их расслабила под его напором. Красные следы его рук покрывали поблёскивающую кожу, несколько капель скатились с пореза под её рёбрами на разогревшийся камень, а всё, чего хотелось обоим, — касаться без преград прямо сейчас. Откуда он понял, чего она хочет? — Я чувствую тебя, — шокировано прошептал Элай, безошибочно находя и накрывая пальцами горящую пульсацию между её ног. Анни тихо простонала в ответ и выгнулась на столе, вновь безуспешно дёргая свои путы. — Внутри себя, блядские драконы, я знаю, что ты хочешь… Наверное, не надо было им пробовать кровь друг друга. Они и впрямь вплелись слишком глубоко. Но сейчас новые ощущения только помогали, и Элай склонился над ней, заменяя касания руки ртом, ещё сохранявшим сладкий вкус волшебной крови эйфири. По ногам Анни отчётливо прошла дрожь, и она запрокинула голову в беззвучном вскрике. Элай не мог остановиться, упиваясь такой реакцией и её сладко-терпким вкусом, добавляя к ласкам языка пальцы, ввинчивая их в распалённое маленькое тело, тут же туго сжавшее их в тиски. И сам чуть не простонал в ответ на её стон, открытый и жалобный, рассыпавшийся по подвалу эхом и отозвавшийся в груди раскатом грома. Внутри пекло, и выдержки не осталось совсем. Ёрзающая на камне мокрая девчонка с совершенно ребяческими лавандовыми косами и размазанной по её тельцу кровью — абсолютно не тот контраст, который Элай был способен терпеть без угрозы пожара в ритуальном зале. Анни тонко всхлипывала от умелых ласк, и когда казалось, что следующая волна дрожи по её ногам точно станет последней перед взрывом, Элай оторвался от неё и нашёл затуманенный влажный взгляд. — Элай… прошу… мне так нужно! — захныкала она, вновь безуспешно дёргая руками. Глупая, маленькая девочка, понятия не имеющая, чего хотело её тело. Но ему рассказывать не надо. Один рывок, сдирая с себя брюки, и второй — вскинуть руку, щелчком сжигая верёвку, вспыхнувшую и огненной змеёй упавшую на пол. Анни не успела даже осознать свою свободу, как Элай обхватил её бёдра и подтянул к себе, располагаясь между податливо разведённых ног на краю стола. Поймав ртом горячий выдох своего пульсирующего от возбуждения фамильяра, он рванул Анни на себя и вошёл в неё сразу на всю длину. Его утробный рык утонул в глубоком, влажном поцелуе, где смешалось всё: сладость и соль, шоколад и вишня, кровь и похоть, и что-то ещё, не поддающееся определению, жадное и бесконтрольное, жаркое, но больше не обжигающее. Вдавливая пальцы в упругие ягодицы, чувствуя впивающиеся в спину ногти, Элай начал двигаться. Тело Анни настолько плотно его сжимало, будто не хотело выпускать из себя ни дюйма. Она была такая мокрая, что влага текла по дрожащим бёдрам, смешиваясь с кровью, размазанной уже по обоим телам картой безумного художника. Толчки на инерции, ускоряя ритм, втрахивая эту горячую девочку в себя до предела проникновения, до глубины, от которой Анни глухо стонала ему в рот. Лава. Свободная, искрящая всполохами по венам. Напряжение стучало в самих кончиках пальцев, нарастая жаром между её мягкой грудью и его твёрдым торсом. Капли испарины на лопатках, собранные руками Анни: она пыталась держаться за него, но новый резкий толчок всё равно вызвал её глухой вскрик: — Да! Да-да-да… Она вновь хныкнула, закусив губу. Элай требовательно потянул левой рукой вниз её косы, и она послушно запрокинула голову, обнажая шею. Жадно припав к светлой коже, он втягивал её в себя рваными следами, покусывая, забывая дышать от удовольствия ставить на своей малышке уже самые правильные метки. — Моя, — почти неслышно из-за нового раската грома просипел он, снова и снова врываясь в так сладко звенящее тельце, в тугую влажность, принимающую его без остатка. Не совместимость — принадлежность до самых костей, которой больше никто не сможет сопротивляться. Которая теперь больше, чем они сами. Не нитка под рёбрами, а сотни крючков под кожей. Обоюдоострых. Горячих. Не дающих даже замедлиться, только наращивать темп бесконтрольных рывков, рассыпая по подвалу клубы чёрного дыма. Выдерживать такой жар и давление было невозможно, и когда Анни вскрикнула, вжавшись в Элая особенно тесно, он легко поддался требованию тел. Замерев в самой глубине и не имея сил вырваться из плена туго объявших член пульсирующих мышц, он кончил, всецело ощущая её ответную дрожь. Победный глухой стон в хрупкую истерзанную шею, и волна мягкой истомы освобождения. Анни сама нашла его губы, целуя с какой-то самозабвенной благодарностью, так долго, пока её руки на его плечах не перестали трястись. — Потрясающе, — тихо мурлыкнула она, и её глаза вновь стали привычно-синими. — Я даже… Это просто… — Просто теперь я и впрямь рехнулся. Или это ты свела меня с ума? — Элай даже не сдерживал то, насколько счастливо улыбался ей в ответ, мягко поглаживая ягодицы с красноватыми следами от своих перепачканных кровью пальцев. Анни не стала отвечать, да и вопрос был риторический. Впрочем, одновременно говорить и целовать его было бы сложно. Часть 10. Жертва Раскаты грома этой ночью сломали нечто фундаментально важное. Даже в собственной голове Анни не могла сформулировать, что именно было так беспардонно нарушено. У неё в принципе не хватало сил на мысли. Была ванна, где торопливо смывали кровь, а в итоге снова слились в единое целое прямо на бортике, едва не разлив всю воду. Была кровать и какой-то мутный, обрывочный сон, не выпуская друг друга из рук. Чтобы проснуться среди ночи с горящей потребностью под рёбрами и не затихнуть, пока не истлела сожжённая простынь. Это точно не было чем-то нормальным, Анни видела в обсидиановых глазах Элая полный шок и неспособность усмирить толчки лавы по венам, которые теперь вибрацией чувствовала и сама. Ей казалось, что собственная кровь горела абсолютно так же. Особенно когда она тонко скулила от удовольствия, а каждый звук с жадностью съедали терпкие губы. Что они натворили, когда не просто смешали кровь, а фактически ей обменялись? Превратили два целых в изуродованные половины, постоянно нуждающиеся во второй своей части. И если среди обрывков беспорядочных снов — то ли её собственных, то ли уже исключительно общих — Анни нашла какой-то смысл, то он был в единственном понимании. Снова цельным созданием можно быть лишь так, вжимая в себя свою половину до стона и жара горящей кожи. По отдельности полноценными быть больше не получится. Но к рассветным лучам, слабо попытавшимся пробиться сквозь тяжёлые бархатные портьеры спальни, это перестало пугать. Анни лежала на животе поверх одеяла, положив руки под голову и тихо жмурясь от наслаждения, как приласканная кошка. Вишнёвый сладкий вкус играл во рту оттенками нежности, пряный мёд — желанием касаться снова и снова. Косы давно превратились в пушистое лавандовое покрывало, сдвинутое набок, чтобы открывать вид на спину. Пальцы Элая невесомо скользили по прожилкам крыльев на лопатках, очерчивали сиреневые контуры. — А ведь они изменились, — прошептал вдруг Элай едва ли не первые за всю ночь связные слова. — Ещё на приёме они были просто рисунком, совсем бледные. А сейчас… будто слегка выпуклые, как венки. Ты не чувствуешь разницы? Его сухие губы коснулись верхнего позвонка, откуда начиналась первая прожилка верхней пары крыльев, и Анни улыбнулась, не открывая глаз. Приятно. И щекотно, как тогда, на озере, когда она впервые ощутила новый трепет под кожей. Элай спускался долгими, смакующими поцелуями вдоль позвоночника, и тёплая волна мурашек следовала за его касаниями. Эта нежность крутилась в воздухе и давила на рёбра. Анни будто качало в его неприкрытом обожании, и сейчас она не стыдилась своей природы, как было обычно. Если для кого-то ты являешься личным маленьким кумиром, то уже не хочется приниженно опускать голову. — Да, — выдохнула Анни, когда к губам Элая снова присоединились пальцы, поглаживая её крылья и целуя дюйм за дюймом на поблёскивающей спине, толчками пульса разнося по венам трепет. — Наверное, ты меня сильно перекормил своими эмоциями, потому что для эйфири довольно сложно вообще начать ощущать свои крылья. И я честно тебе признаюсь, что понятия не имею, когда, сколько и чего именно забирала у тебя этой ночью. После ритуала… — Контроль потеряли мы оба, не ты одна, — успокоил Элай и подтянулся повыше, чтобы найти её расслабленно-сомлевший взгляд. — Тебе больше не нужно ничего мне объяснять. Я и так знаю. И чувствую тебя в себе. Будто в доказательство этих слов он нежно дотронулся губами её плеча. И вроде после всех поцелуев этой ночи никакие жесты не должны были удивлять, но у Анни всё равно перехватило дыхание, а горло сжалось. Сейчас он целовал совсем не тело. — Это же… ужасная ошибка. Только представь, что скажет господин Альбар, если узнает, — тихо попыталась она напомнить ему о реальности, где такая связь кощунственна и противоестественна. Она ждала вспышек в обсидиановой темноте глаз, которые, на удивление, оставались всё так же спокойны. Та чёрная бездна, что сжирала Элая изнутри изо дня в день, больше не пыталась его спалить. — Я не могу назвать это ошибкой. Наконец-то я чувствую себя… в равновесии. Наверное, именно тебя мне не хватало так долго, — он криво усмехнулся и запустил руку в лавандовые прядки, пропуская их через пальцы и глубоко вдыхая цветочный запах: — К тому же, я очень надеюсь, что через пару лет эйфири сумеют поравняться по статусу с магами. И тогда даже отец не сможет ничего возразить на такую связь. Анни перевернулась на спину и открыто ему улыбнулась: невозможно было не пропитаться этой уверенностью, которую источал Элай. Когда он говорил о будущем настолько убеждённо, её саму покидало естественное беспокойство за завтрашний день. Чувство защищённости, о которой и не мечтала. Принадлежности, которая не давила, а делала сильней. Если за это платят свободой, то к драконам такую одинокую свободу. Она обхватила крепкие плечи Элая и подтянула его к себе, смело и без следа былой робости. Терпкий аромат еловой смолы и шафранового дыма щекотал нос. Анни хотела поцеловать нежно и благодарно, но снова получалось лишь поддаваться его жадному напору. Этот человек не привык к долгим раздумьям, он шёл напролом, сжигая преграды, и даже его губы горячие и требовательные. Твёрдый торс вжал Анни в постель, а вкусы смывало шоколадной сладкой терпкостью, которая ясно говорила, что утро пока что откладывалось. Она сомкнула бёдра на его пояснице, усиливая ставший до болезненного необходимым контакт кожа к коже. Новые крючки под пылающими от жара рёбрами требовали своего так же, как и пульсация внизу живота, за последние часы ставшая почти родной. Треск. Совершенно очевидный треск пламени за спиной Элая заставил его моментально разорвать поцелуй и резким рывком выхватить нож из-под подушки. Анни с испуганным писком накинула на себя одеяло, прикрывая грудь, но неожиданный визитёр явно успел увидеть всё, что только можно было не пожелать показывать никому чужому. Особенно кудрявой блондинке, прожигающей постель взбешённым взглядом ярко-голубых сапфировых глаз. — Какого хрена, Алеста?! — вскинулся Элай, но нож отбрасывать не спешил, только сел и прикрыл наготу краем одеяла. — Ты совсем ебанулась, заявляться в чужие спальни теперь получается только внаглую? Анни торопливо положила ладонь на его плечо, забирая лишнюю злость. Смуглая кожа казалась бы горячей, если бы его стихия всё ещё могла обжигать. Но гораздо больше волновала Алеста: по сравнению с блестящим видом на приёме, сейчас она выглядела максимально странно. В мужских кожаных брюках и белой блузе, с забранными наверх волосами и — вот уж точно дичь — маленьким арбалетом в руке, она невольно вызвала неуютные мурашки. — Ублюдок! — прошипела она, направляя своё оружие на Элая, на что тот лишь закатил глаза. — Какая же ты жалкая мразь, Элай! Явился угрожать моей матери, унижать её на всю академию! Даже для тебя это абсолютно подлая низость! Если так хотелось выгнать меня из столицы, мог бы прийти ко мне лично, а не издеваться над немощной старушкой, да ещё и на потеху публике! — в звонком голосе послышались нотки истерики, и арбалетная стрела пролетела в паре дюймов от лица Элая, чтобы затем с треском вышибить щепки из изголовья кровати. Метко стрелять Алеста не умела точно. К счастью. — Успокойся! — рявкнул Элай, потому что тонкие аристократичные пальцы уже начали перезаряжать арбалет. — Во-первых, убери свою игрушку, пока я не спалил твою обнаглевшую задницу. Сейчас же! Алеста лишь фыркнула, но тут арбалет вспыхнул в её руках, подчиняясь быстрому щелчку пальцев Элая. На пол, прожигая дыры в ковре, закапал расплавленный металл. — Ничтожный кусок драконьего… — А во-вторых — заткнись и выслушай меня, — Элай прищурился, смерив взбешённую бывшую презрительным взглядом. — Ты мне лгала про академию. И наверняка знаешь, как там пытают эйфири, вырабатывая рефлексы послушания. Но больше этого не будет… — Придурок, грёбаные драконы, какой же ты наивный идиот! — простонала Алеста. Кинув взгляд на Анни, она вдруг истерично хохотнула: — Ещё и лицемер. Академия — моя. У мамы давно нет сил заряжать амулеты, нет способностей удерживать дисциплину и находить клиентов. И ты точно не тот, у кого хватит мозгов уничтожить целую систему. — Клиентов? Ты хотела сказать — покупателей фамильяров? — вопросительно вздёрнул брови Элай. Его явно обескуражило это слово куда больше, чем новости о настоящей хозяйке академии. — Я сказала то, что хотела сказать, — хищно усмехнулась Алеста и кивнула на Анни: — Думаешь, ты первый, кто догадался трахать жопофеечку? Лицемерное дерьмо. А теперь запомни, ублюдок: больше ты на милю не подходишь к моей академии. Иначе я раструблю по всем газетам, как ты славно ебёшь своего единорога. Она оценивающе посмотрела на одеяло и неуловимым щелчком пальцев отправила в него сноп искр. Моментально завоняло палёной тканью, и пока Элай с тихими сдавленными ругательствами стряхивал ладонью огонь, Алеста уже исчезла, оставив после себя стойкий чёрный дым. И дыру в ковре, заполненную лужей расплавленного металла. — Чокнутая, — прошипел Элай, избавившись от последней искры. Его раздражение горчило во рту, и Анни попыталась успокоить его своим путём, на что он тут же вздохнул и повернул к ней голову: — Не надо. Не давись всяким дерьмом. Просто… Что за чушь несла эта бешеная сука? Как это — не первый? Какие нахрен клиенты? Анни села, перестав придерживать одеяло на груди, и протянула руку, убирая с волос Элая несколько оставшихся там щепок. Она тоже поняла из слов Алесты не так много, как хотелось бы. — Что тебя смутило в этом слове? Гости, покупатели, клиенты… Как только не называют у нас господ, которые приходят купить себе фамильяра, — на самом деле, её куда больше заинтересовало другое: — Если ты теперь пойдёшь к отцу с добытыми доказательствами, как планировал вчера, то она обнародует наши отношения. Вот, о чём следует переживать. — Мне показалось, что она имела в виду что-то совсем иное. Но возможно, я просто слегка параноик, — он рассеянно мотнул головой и усмехнулся на источаемое Аннабель беспокойство: — Малышка, я же с самого начала говорил, что мне плевать, как отреагирует общество. И отцу тоже деваться некуда, я единственный наследник. Так что и он, и все его лизоблюды примут нас в любом случае… Анни задумчиво свела брови. Отчего-то ей совсем не виделось такой же лёгкости в этом вопросе, как ему. И девиз «побесятся и успокоятся» тоже не казался удачным. И всё же, если спокоен Элай, то и ей тоже не стоило без причин сходить с ума. Зато вспомнилось нечто более важное: — А ты не думаешь, что если Алеста начнёт мстить в ближайшие дни, то у тебя уже не получится пробраться в дом Торна под предлогом интереса к его дочери, как предложил Калеб? Ведь все поймут, что тебя вряд ли интересует сватовство. — Вот тут не могу не согласиться, за мной должок. К Торну надо сходить сегодня же, а потом уже у меня будет долгий и обстоятельный разговор с отцом. Как бы для начала незаметно обыскать кабинет этого хлыща, пока я буду заговаривать ему зубы? — Ты забываешь, что у тебя есть я, — хитро улыбнулась Анни и повела плечом: — А у меня есть прекрасная уменьшенная форма. *** Манеры в высшем обществе всегда ценились не меньше денег и влияния. Так что если пожилого швейцара и удивил неожиданный визит Элая, то виду он не подал совершенно. И в добротный особняк практически в самом центре города его пропустили с вежливым кивком. — Господин Торн пьёт чай в гостиной. Проводить вас? — Будьте так любезны, — по-светски расшаркивался Элай, но тут хозяин вышел в холл сам. Осторожно выглянувшая из кармана пиджака Анни сразу узнала это лисье узкое лицо, белобрысые залысины и маленькие глаза хорька. — Вот это гости! — слегка наигранно добродушно восхитился Хайден, приветственно раскинув руки и холодно улыбнувшись: — Чем обязан визиту, Элай? Не припомню, чтобы у нас с тобой были нерешённые дела. — Добрый день, господин Торн. Уж простите мою беспардонность, я прогуливался неподалёку. И тут вспомнил, как на приёме услышал разговоры о вашей прекрасной дочери… Кажется, её обсуждали мальчишки господина Белла, и я просто не смог удержаться от желания познакомиться с такой интересной особой, — похоже, в меру льстивый тон и упоминание ближайшего друга, министра правопорядка, сделали волшебное дело: Хайден сменил недоверчивый прищур на откровенное радушие и с жаром пожал Элаю руку. Или просто надежда сбагрить дочь в такой роскошный брак здорово повлияла на его благосклонность. — Как… как неожиданно и приятно, на самом деле! О, моя Изабель будет счастлива познакомиться, конечно. Правда, они с матушкой только что ушли на рынок, но я могу послать за ними слугу и поторопить с покупками. — Не стоит утруждаться. Если будет удобно, и вас не затруднит составить мне компанию, я мог бы и подождать. Заодно расскажете об Изабель подробней, всё же одно дело — слухи и сплетни, и другое — рассказ отца. Знаете ли, после той скандальной помолвки с леди Вальтц я очень осторожен в выборе компании… — Понимаю, понимаю, мой мальчик, — важно закивал Хайден, и его лицо приобрело страдельчески-отческое выражение, будто сейчас будет долгая лекция о смысле жизни для юного отрока. — Проходи, выпьем чаю. И впрямь, куда нам спешить? Светская беседа потекла в нужном русле, и пока Торн разливался о своей дочурке и её несомненно чистой репутации, Анни выбралась из кармана Элая и спрыгнула на пол. Перекатившись, чтобы смягчить приземление, она оглянулась на удаляющиеся в сторону гостиной фигуры, но в уменьшенной форме её точно никто не мог заметить. И всё же во рту будто кислая лимонная долька. Элай волновался. Явно не за себя. Анни сглотнула эту кислоту, чтобы та не мешала ему поддерживать разговор и отвлекать Торна, а затем побежала по широкому светлому коридору. Поначалу она боялась попасться слугам, но спустя пару минут вернулась в обычную форму: во-первых, так быстрей передвигаться, а во-вторых, кроме старого швейцара пока что никого в доме не мелькало. А тот занимался обслуживанием хозяина и его гостя. Порадовавшись, что сегодня сменила платья на удобные льняные брюки и блузку, Анни осторожно начала заглядывать в комнаты. Особняк Торна точно выглядел куда шикарней дома Элая. Вылизанный, с толстыми бордовыми коврами на полах и изящными статуэтками духов на каменных подставках, с золочёной лепниной по периметру потолка, но без множества стеклянных ламп. У Хайдена явно не было сил, чтобы освещать магией всё жильё каждый вечер. Зато у министра финансов были деньги на заказ собственного огромного портрета в полный рост, который обнаружился на стене спальни второго этажа. До кабинета Анни так и не дошла, а вот в выполненную в винных тонах комнату не смогла не заглянуть. То ли интуиция, то ли действительно, ужаснул пошлый и вычурный портрет на фоне клубов дыма. В спальне стояла широкая постель под тяжёлым балдахином, а вот окно было плотно зашторено: единственная тёмная комната из всех. Шмыгнув к прикроватной тумбе, Анни вдруг ощутила чёткий запах хмеля и гари. Сначала было решила, что это чему-то тихо злился внизу Элай, однако запах стоял в собственных рецепторах. Набравшись смелости, она резко откинула с постели покрывало, и кожу закололо льдом ужаса.