— Когда мой фамильяр хочет что-то сказать, она говорит. Не тебе затыкать ей рот. — Меня учили подчиняться так же, как и вас, — на секунду дрогнувшим голосом продолжила Анни, и девочки на балконе слушали её, замерев. — Учили стоять на коленях с самого появления на свет. Врали о том, для чего мы рождены, и врали даже о нас самих. Заставляли терпеть боль, чтобы знала своё место. Только оно не за магом и не у его ног. А рядом. Помогая друг другу без угроз или принуждения, без приказа. Я не его собственность, и это правильно. И я очень хочу этой же свободы для вас. — И она будет. Слово наследника, — улыбнулся ей Элай, едва не светясь от гордости за её слова. Обещание даже не зашуганным девчонкам на балконе, а лично Аннабель. — Советую паковать чемоданы, мадам Вальтц. Очень скоро вся эта академия изменится до неузнаваемости, так что таким древностям, как вы, тут делать будет нечего. Посчитав представление достаточным, он подошёл к Анни и предложил ей согнутый локоть. Она послушно приняла этот жест, который сопроводили всё громче нарастающие голоса девочек-эйфири, шокированных тем, что уходят незваные гости именно так. Лишь у самых ворот их спины нагнал хриплый, скрипучий смех мадам Вальтц: — Глупый высокомерный щенок… Ты не гордость Альбара, ты — его самая большая ошибка! Пока привратник спешно отворял засовы, Элай позволил себе оглянуться через плечо и усмехнуться ей в ответ: — Скажите это ему лично. А заодно научите, как вырастить идеального ребёнка… Или идеальную шлюху, — шаг за ворота позволил не дослушивать остальных полетевших вслед оскорблений. Едва оказавшись за границей академии, Элай тут же жарким столпом пламени отправил их с Анни домой. *** На столе в большой пустующей столовой лежали откровенно пугающие предметы. Только что развеялся последний дым за Калебом. Благодаря устроенной Элаем и Анни шумихе он без проблем сумел добыть все нужные доказательства, и, торопясь вернуться в корпус тета-пять, спешно ретировался, напоследок взяв с Элая слово, что тот теперь поможет с поисками Рами. Найденные им в каморке у карцера вещи вызвали оторопь, а у Анни — и вовсе какой-то ледяной ступор. — Это… Что-то новенькое, — она провела кончиками пальцев по здоровенным стальным щипцам и вздрогнула. — Неужели из-за того, что на том приёме мы задели госпожу Алесту, девочкам стало доставаться ещё сильней обычного? — всхлипнув от такого понимания, Анни рухнула на стул и устало опустила голову в ладони. — Сегодня мы дали им надежду, — уверенно отозвался Элай, пытаясь отвести взгляд от шипастых ошейников, кожаной плети-девятихвостки и ужасающе крохотных сандаликов, утыканных россыпью тонких гвоздей изнутри. — Ты её дала. Они посмотрели на тебя и увидели, что не обречены жить так вечно, не обречены терпеть. Этих доказательств вполне достаточно, чтобы завтра же я мог потребовать у отца отставки Вальтц под угрозой обнародовать всё это в газетах. Если получится — я бы хотел лично курировать все дальнейшие дела академии, чтобы понемногу ломать эти рабско-приказные порядки касательно эйфири. Это будет не сразу, но непременно будет. Анни не отвечала, и он подошёл ближе, подбадривающе опустил ладони на её худенькие замёрзшие плечи. По полупрозрачной поблёскивающей коже прошли мурашки от тёплого касания. Элай действительно гордился тем, что сегодня она бросила вызов своим страхам, но в голове будто вертелась одна и та же глупая мысль, от которой никак не получалось отделаться после громких слов Анни в адрес её сородичей. — Прекрати, пожалуйста, — тихо попросила она, и звук гулко разлился по пустующей столовой. Анни запрокинула голову, встречаясь с ним взглядом, и васильковая синева казалась подёрнутой туманной дымкой. — Ты снова за что-то себя винишь. И я… пьянею. — Я не специально, — усмехнулся он, наклонившись, чтобы провести губами по её тут же порозовевшей щеке. — Просто подумал, что из-за нашей связи ты уже никогда не будешь по-настоящему свободна. Ритуал не обратим. Но виноват я даже не в этом, а в том… что мне это слишком нравится, — он прикрыл глаза, глубже вдыхая лавандовый запах нежной кожи. Больной ублюдок. Борется за свободу той, которую уже не отпустит, и сам это прекрасно понимает. Лицемерие у династии в крови? Где-то за высокими окнами и витражным стеклом шумно забарабанил дождь, на который природа решалась целый день, но прорвало сгустившиеся тучи лишь к самому вечеру. В столовой стремительно темнело, и Элай привычно позволил крохотной части сил утечь, чтобы под потолком слабо замельтешили шарики огня. Его руки осторожно поглаживали открытые плечи Анни, и отвлекаться не хотелось совсем. Казалось, что от каждого касания слышал, как учащался её обычно совсем медленный пульс. Близко. Тонкая венка прямо под губами. Хотелось не целовать, а съесть. — А если я скажу, что мне нравится быть несвободной, потому что я несвободна именно с тобой? Смысл странной и запутанной фразы дошёл до Элая не сразу. Но спустя один глубокий вдох лаванды он довольно улыбнулся, неспешно скользя руками вдоль тела Анни всё ниже, доходя до скрытой плотной алой тканью груди. Она хотела этого. И она сама так решила. Большего трудно желать: большего не может и быть, не для них. Элай давно не верил в возвышенные слова и великие чувства, придуманные дамскими романами, а сама Анни выросла в мире, где отсутствие боли — уже наивысшая благодать. Он лишь знал, что она нужна ему. Сейчас, всем своим хрупким и так заметно трепещущим от его касаний телом. Ночью, разумом, разделяя его сны и превращая кошмары в то, что душа способна вынести без новых трещин. Утром, чтобы снова проснуться среди обезоруживающе сладких цветочных запахов с невесомой ладошкой прямо над уже-не-совсем-его сердцем. Если их связь стала её пожизненной клеткой, то Элай обрёл в васильковых глазах долгожданную свободу. Воздух. Вкус. — Вишня, — тихо прошептала Анни, и её голос едва было слышно из-за шума дождя снаружи особняка. — Когда ты думаешь обо мне, это всегда вишня. Когда хочешь… коснуться, это мёд и солнце. Сладкое. А утром на лугу… Она прервалась на рваном вдохе, потому что его руки мягко сжали её грудь через ткань, взвесили аккуратные полушария в ладонях. Элай прошёлся губами вдоль венки на девичьей шее и остановился на точке пульса, с жадностью втянув в себя кожу. Лишь пробуя, перекатывая новый вкус на языке. И тоже подумалось о полевых цветах и солнечном утре, когда позволил любопытной девчонке изучать себя без преград. Она не дышала так долго, что у него самого закололо лёгкие. — Продолжай, — попросил он, сжав её грудь чуть сильней, наслаждаясь ощущением мягкой плоти в ладони. — Утром это было похоже на?.. — Шоко… лад. Как бы ты назвал… эту эмоцию? — Анни послушно откинула голову на спинку стула, прикрыв глаза в удовольствии. Её податливость будила в Элае какие-то совершенно животные инстинкты: словно если не заклеймит и без того принадлежащую ему душу метками от своих губ, то утро уже не наступит, а мир сгорит к хренам безо всякой магии. — Я бы назвал её точкой невозврата, — он вздохнул и с сопротивлением каждой мышцы отстранился, чтобы найти её взгляд. — Потребностью. Ты нужна мне, Анни. Возможно, больше, чем когда-либо маг нуждался в фамильяре. И уж точно больше, чем я когда-либо нуждался в женщине. Это последняя твоя возможность остановить меня, потому что больше я спрашивать не стану точно, проведу этот грёбанный ритуал на крови и сделаю тебя своей целиком. Он ждал страха в её глазах или попыток отстраниться от такой прямоты заявлений, но Анни лишь улыбнулась, положив левую ладонь поверх его руки на своей же груди. Будто совсем не уловила лёгкой угрозы. Детская наивность. — Я не собираюсь тебя останавливать. — Значит, мы оба рехнулись, — больше не церемонясь, Элай решительно подхватил невесомое тельце на руки, и она тихо вздохнула, доверчиво уронив голову ему на грудь. Секунда, чтобы сосредоточиться и представить нижний ярус поместья, ритуальный зал. Привычная колкость по коже, и пламя перенесло их вниз. Тут дождя было почти не слышно, зато первый же раскат грома гулко отдал по старинным стенам и колоннам. — Ритуал на крови? — без малейшего признака страха спросила Анни, обводя взглядом знакомый зал с кругом стихий на полу. — Это единственное, что пришло мне в голову, — нехотя признал Элай, выпуская её и ставя на ноги. Здесь пахло сыростью, дымом и воском. В висках долбило, благоразумие его спешно покидало. Впрочем, кажется, это самое благоразумие выскочило из особняка, как только тут оказалась эйфири с лавандовыми косами. — Не так часто сходятся маги из разных домов силы, но именно смешанные пары изобрели этот ритуал. Суть проста, нужно смешать кровь, разделить силы в обе стороны. Это не сделает тебя способной управлять огнём, а меня не превратит в эмпата, но моя стихия перестанет быть для твоего тела враждебной и обжигающей. Он заметался по подвалу, лихорадочно соображая и вспоминая старые уроки Леона. Вызубривать тот заставлял даже то, что, казалось бы, никогда не пригодится. Зато сейчас как нельзя кстати пришёлся увесистый каменный стол, который Элай выдвинул из угла и с некоторым усилием затащил в область выдолбленного круга, оглушительно скрипя по полу. — И много надо крови? — с сомнением поинтересовалась Анни, опасливо смотря на спешную подготовку и зябко растирая плечи. — Это работает не так. Дело не в количестве, а в том, как всё происходит. Смешивать кровь нужно не в чаше, — Элай на глаз оценил длину стола и счёл его абсолютно подходящим. Жаль, нельзя накрыть его чем-то мягким, иначе закроются необходимые руны по периметру поверхности. — А где? — не скрывая любопытства, Анни подошла ближе и провела рукой по прохладному камню. — На тебе, конечно. Вот теперь он точно ждал её отказа и как минимум смущения. Но сегодняшний день явно что-то изменил в этой смелой от природы девчонке, в самом взгляде. Васильковые глаза не мигая смотрели на него долгие секунды, будто пытаясь вычитать, шутка это или нет. Элай не удержался и шагнул к ней, обхватил кукольное бледное личико в ладони со всей возможной нежностью. Ей даже не нужно было ничего говорить вслух, потому что он и сам сознавал, какое безумие решил сотворить. Отдать часть сил и собственной природы фамильяру, существу и без того связанному с ним. Последствия не предскажет даже самая умелая гадалка. Смешение несовместимого может вовсе взорвать всё к ебеням, Калеб не дал бы соврать. Но нутро подсказывало, что как раз огонь и воздушность эйфири — вещи, абсолютно сочетаемые по своему духу. В конце концов, именно воздух питает пламя. — Ты мне доверяешь? — глухо спросил Элай. От волнения пересохли губы. Самому себе он бы сейчас доверять не стал. — Да, — легко выдохнула Анни. Чуть наклонив голову, сама потёрлась щекой о его руку, будто выпрашивающая ласку кошка. — Хватит уже так волноваться, я же всё чувствую. И не боюсь боли. Кровь — значит боль, я это понимаю и готова к этому. — Я обещаю сделать так, чтобы помимо боли было что-то ещё, — усмехнулся Элай такой решимости и наклонился, чтобы мимолётно поцеловать её. Хотел лишь подбодрить и успокоиться сам, но никак не ожидал, что Анни встанет на носочки и доверчиво обнимет его за шею, не дав отстраниться. Непреодолимый соблазн, и вместо быстрого касания он погрузился в её рот, наслаждаясь остужающей прохладой. Как глоток чистой колодезной воды в жаркий день. Глубже. Опустив руки к её бёдрам, мягко сжал упругую кожу и подтянул Анни ближе, тесней вжимая в себя. Вибрировало лавандой под самыми рёбрами, плясала на языке вишнёвая терпкость, и стихия его тела неизбежно отозвалась, нагревая вены изнутри. Элай чуть напрягся, не пропуская лаву наружу, а затем приподнял Аннабель и в два шага добрался до стола, усаживая её на каменную поверхность. Нет, сегодня он не будет держать эти оковы. Сегодня он возьмёт себе всё. Прикусив её нижнюю губу, впитал в себя ещё больше дурманящей сладости и без церемоний приподнял подол алого платья. Громко вздохнув, Анни разорвала поцелуй и спокойно подняла руки, позволяя ему стянуть лишнюю тряпку через верх. — Что я должна делать? — бесхитростно поинтересовалась она, когда платье комком отлетело в пыльный угол подвала. Её щёки так очаровательно раскраснелись, что Элай едва не простонал от желания наплевать на все условности, просто завалить эту воздушную девочку на блядский стол и трахать так, чтобы она кричала громче грозы, то и дело раскатами грома гремящей сверху. Туго сглотнул и негнущимися пальцами рванул пуговицы кителя. — Раздеться полностью и лечь, — глухо скомандовал Элай. — Постарайся расслабиться. Нервно сдёрнув китель с плеч, он на миг задумался, а затем свернул его в несколько раз и положил на край стола, как подушку. Уловив заинтересованный взгляд Анни, с неприкрытым голодом скользнувший по линии его пресса, Элай шумно втянул воздух и метнулся к стеллажу за последними атрибутами ритуала. К драконам символизм и традиции, яркие накидки и правила: он и без того делает полнейшую глупость, подчиняясь лишь непреодолимому соблазну и желанию обладать. Ритуальный нож с крупным рубином на рукоятке. Верёвка. Витая свеча в потёртом медном подсвечнике. Когда он вернулся к столу, Анни уже послушно вытянулась на нём в струну — без белья, стыдливо прикрывая руками грудь и плотно сведя бёдра. Он замер, чуть не выронив всё барахло. В бледном свечении огней под потолком это маленькое тело казалось ещё более хрупким и нежным, поблёскивающим и манящим. Женственное, соблазнительное, но такое миниатюрное, что впервые подумалось о сложности их совместимости всерьёз: Элай прекрасно помнил, с каким трудом в неё протиснулись два его пальца. Длинные косы раскинулись по грубому серому камню, а фарфоровая кожа без единого волоска умоляла начать этот безумный эксперимент. — Я попросил расслабиться… Хотя бы немного, — Элай подошёл со стороны покоящейся на его кителе головы и нежным жестом убрал с отчаянно краснеющего лица длинную сиреневую прядку, выбившуюся из косы. Анни тревожно кусала губы, и без того припухло-алые от поцелуев. — Дай мне руки, — он хотел быть мягким, но чувствовал, что от предвкушения контроль уплывал, и выходил невольный сиплый приказ. — Думаешь, что я захочу сбежать? — вдруг заискрили азартом васильковые глаза, а зрачки на секунду сузились, вытягивая из него только лишнее беспокойство за неё, но не тронув и капли пекущего кровь возбуждения. Поразительное коварство от девушки, меньше недели назад стоявшей исключительно в коленопреклоненной позиции… Ей определённо пойдёт такая позиция — только уже наверху, в его постели, с привязанными к изголовью руками и дрожащими бёдрами, с тонким скулением от каждого толчка. Блять, хватит! Брюки и без того давят пах. Но просить её помощи с лишними эмоциями Элай не стал и аккуратно обернул верёвкой протянутые ему сомкнутые руки. Взгляд невольно опускался вниз, к впервые целиком открывшейся груди и розовым ареолам, и он на секунду прикрыл веки, собираясь с мыслями. Не трахать. Провести ритуал, не обжечь. Вдох. Грёбанная лаванда. Какого хрена с ним сделал его собственный фамильяр? — В чём дело, господин маг? — преувеличенно невинно разлился по залу звонкий голос Анни, наблюдавшей за ним снизу вверх. — Может, я всё же могу нечто большее, чем просто лежать со связанными руками? Кстати, зачем… Отрезвляюще моргнув, Элай закинул её руки над головой. Немного подумав, присел, обмотал в три широких оборота верёвку о край стола и крепко затянул узел на конце, неприятно скрипнув о камень. Посмотрев на свечу, оставленную у кителя, одним коротким усилием воли зажёг тихо затрещавший фитиль. Магия огня не будет считаться свершённой без чистой стихии, а сегодня ожогов он не допустит точно. Запоздало понял, что Анни всё ещё ждёт ответ, нетерпеливо ёрзая по столу и устраиваясь удобней. — Можешь помогать с эмоциями. Мне нужно оставаться сосредоточенным, чтобы ничего не напутать, а с тобой это, оказывается, непросто, — он с тяжёлым вздохом окинул взглядом ещё больше открывшееся женское тело, выставленные напоказ полушария груди. Вены грелись всё сильней, стуча ускоряющимся пульсом в виски. Стихия с боем просилась наружу. — Я связал, чтобы ты не дёрнулась в самый ответственный момент. Постараешься? Анни серьёзно кивнула, васильковые глаза тут же стали кошачье-жёлтыми, впитывая его возбуждение, и всё равно оставляя слишком много жара в венах. Новый раскат грома над особняком будто сигнал, что пора начинать. Элай взял в руку нож и встал сбоку от стола, успокаивая тяжёлое дыхание и обращаясь к своей магической сущности. Привычные слова языка духов сегодня обжигали рот горячим шёпотом: — Sit potentia ignis esse testis… Он занёс левую руку прямо над столом и, не переставая шептать слова призыва силы, одним резким движением разрезал свою ладонь. Короткая боль ушла на удивление быстро: Анни явно не теряла время даром, затягивая в себя всё, что могло помешать или сбить контроль. Но ему этого и не было нужно — на его руках и без того хватало шрамов от старых порезов. Элай с силой сжал кулак, выжимая из него тонкую струйку крови, полившуюся на тело Аннабель в ложбинку груди и ниже, к подрагивающему животу. На светлой коже проступили мурашки. Он знал, насколько горячая его кровь, однако обжигать она не должна. — Dando partem te, — не останавливался ни на секунду Элай, пока алая дорожка из его крови не закончилась там, где у людей предполагалась ямка пупка. У Анни таких деталей быть не могло в принципе, как у создания без матери. — Et dividendo eam in duo… Он чувствовал, как над ритуальным кругом заклубилась сила стихии, громче затрещал и стал ярче огонь свечи. Элай поймал внимательный взгляд Анни и чуть не сбился с ровного шёпота на хрип. Она смотрела на него с таким обожанием, что в горле встал комок. Сделать неизбежную боль чуть более приятной… Это возможно. В правой руке всё ещё был клинок, а с левой капала кровь, но он протянул её к выступающим ключицам Анни и невесомым касанием погладил кончиками пальцев. Она вздрогнула и приоткрыла рот, будто хотела что-то спросить. Не стала прерывать продолжающегося сиплого шёпота и закусила губу. Блять, вот этого точно делать было не надо. Тугая волна желания прошла вдоль позвоночника и заставила Элая поднять руку чуть выше, мягко надавить большим пальцем на подбородок Анни, и вместо того, чтобы послушно расслабить рот, она вытянула шею и слизала каплю крови с его руки. Только у неё получалось делать настолько извращённые вещи с таким невинно-любопытным видом, что Элай едва не забыл следующие строчки ритуала. Ткань брюк давила нещадно, соображать становилось всё сложней. Ёбаные духи, дайте ему сил выдержать ещё пять минут этой пытки: видеть её, касаться, наблюдать за хитрым прищуром кошачьих глаз и контрастом алой крови с поблёскивающей кожей, но держать себя в узде. Склонившись над столом, он всё же позволил себе хотя бы что-то — мимолётно коснуться её губ своими. Тут же ощутил привкус собственной крови, железисто-солёной. Вздохнув, приставил кончик лезвия чуть выше левой груди Аннабель и осторожно надавил, оставляя первую глубокую царапину. Она действительно была готова к боли, потому как даже не дёрнулась — возможно, и привязывать её не было такой необходимости. Зато как красиво и как охренительно выглядела такая игра. Тело Анни стало настоящим холстом с разлитой на нём алой краской. Не желая долго тянуть с неизбежной болью, Элай как можно более быстро и коротко чиркнул лезвием чуть ниже рёбер под её тихий шипящий свист сквозь зубы. Вторая рана явно вышла шире и глубже первой. Зато теперь крови должно хватить сполна: она короткими толчками пульса засочилась из двух порезов, куда более густая, тёмная и холодная, чем его. Отбросив больше ненужный нож, Элай поставил два пальца на ярёмную впадину Анни и наконец перешёл с языка древних на обычный: — Соединяя кровь, разделим силы. Призываю в свидетели духа огня, — его пальцы медленно направились вниз вдоль дрожащего тела, захватили часть крови из пореза над грудью и ушли в ложбинку, окунаясь глубже. Анни тяжело дышала, и её сердце гулко било навстречу его прикосновениям. Свеча у её головы задымила, пламя над ней взвилось на добрые два дюйма. Элай опустил взгляд на пылающее румянцем лицо эйфири, и рука замерла, не спеша продолжать рисунок. Белое и алое, желтизна кошачьих глаз и лаванда, перебивающая даже копоть и дым. К хуям. Им некуда спешить. А он не простит себе, если не попробует. И вместо того, чтобы продолжить путь вниз, его пальцы ушли к правому полушарию груди, оставляя за собой две красных полосы из их смешавшейся крови. Зрелище было поистине завораживающим, и казалось, что в свете огня светлая кожа Анни блестит алмазной пылью. Элай поймал её короткий вопрошающий взгляд и криво улыбнулся, прежде чем наклониться и поцеловать её со всей отдачей, жадно и долго. Рука легла на её грудь целиком, и даже лёгкой боли от потревоженной раны на ладони он не ощущал. Напротив, сочащаяся кровь будто усилила контакт, создав эффект скольжения. Он сжал выступающий сосок между пальцев, и Анни тихо заскулила, выгибаясь навстречу ему и усилив тем самым натяжение верёвки. А всё же не зря он её связал. Посасывая её язык, Элай добавил к мучительно медленным ласкам вторую руку, теперь уже намеренно размазывая кровь по полушариям. Упругая и мягкая, будто горячая и наверняка вкусная, как пьянящий хмель. Его отзывчивая волшебная девочка тянулась к его рукам как к спасению, а губы никак не хотели отпускать из вишнёвого дурмана. Вены пекло нещадно, лава яркой жёлто-оранжевой сеткой проступала по всему телу Элая, стихия бесновалась в самих висках, клубилась над столом. Ещё минута. Дать этому безумию сожрать себя хотя бы на несколько мгновений. Спуститься губами к ключицам, найти дорожки собственной крови. Подчиняясь каким-то диким барабанам в затылке и судорожному вздоху дёрнувшейся Анни, слизать алые следы. Он продолжал размазывать кровь по её телу, от груди к рёбрам, рваными полосами пальцев. В воздухе стоял дурящий металлический запах, смешанный с лавандой и дымом. Элай добрался до царапины над грудью, и привкус на языке изменился: кровь Анни была более терпкой и сладковатой, а не солёной. Но лучше всего стало, когда накрыл ртом сосок и обвёл его языком, впитывая в себя уже смешавшиеся вкусы. — Элай, — тонко захныкала Анни, непроизвольно рванув связанными руками. Она напряглась и свела бёдра, явно желая усилить необходимое давление. Рано. Его руки продолжали скользить по влажному от крови телу, дошли до живота, и Элай наконец вскинул голову, облизывая перепачканные губы. — Даже твоя кровь ужасно вкусная, — хрипло прошептал он, уже практически забыв про последние части ритуала. В его глазах горели с трудом сдерживаемые искры, и даже Анни не могла помочь остановить сгущающуюся бурю внутри. — Ты везде такая вкусная, малышка? В подвале стало невозможно душно и жарко. Элай вздохнул, собирая последние ниточки контроля, пока ещё мог. Алыми пальцами очертил на её животе круг, который затем перечеркнул наискось. Вот и всё, холст готов. Не сдержавшись, коротко поцеловал едва заметную ямку под выступающими рёбрами Анни и положил ладонь на изображённый символ разделения целого надвое: — Да будет так. Quod ita sit.