Придвинувшись ближе, она чётко осознала, насколько её тело прохладней его. Он и правда мог обжечь, и опасность сгореть явно острей любого ножа. Осторожно дотронувшись до его скулы кончиками пальцев, Анни попыталась вытащить из него эту раздирающую ненависть, боль и страх. Но не успела втянуть и капли, как запястье оказалось перехвачено его крепкой хваткой, и Элай открыл глаза, абсолютно затуманенные, не сознающие происходящего. — Шшш, — спешно зашептала Анни, подчиняясь инстинкту и прижавшись к его разгорячённому телу своим, остужая. Кулак Элая осторожно разжался, выпуская её. — Я тут. Доверься мне. Доверься мне и спи… Обхватила его лицо в ладони, мягко прижала левую руку ко лбу. Каждым жестом вытягивая из него горечь кошмара. Элай было дёрнулся, смотря перед собой невидящим взглядом, слепо попытался нащупать под подушкой нож. Анни приложила чуть больше сил, впитывая в свою кровь всё, что он испытывал, включая растерянность, очищая сознание до пустого листа и мелко дрожа от потребовавшегося усилия. Его лоб под её ладонью пылал. Прохлада тела Анни помогала выровнять дыхание. Элай медленно начал закрывать веки, вновь погружаясь в практически непрерванный до конца сон, расслаблял мышцы. Она не отрывала от него рук до тех пор, пока в комнате не погас последний огонёк. С облегчением выдохнула, нежным порхающим жестом убрав с его лба влажную прядку чёрных волос. Получилось. И её это радовало совсем не потому, что она выполнила долг фамильяра, а потому что смогла ему помочь. Пора было отодвинуться и уйти, вот только именно этого совсем не хотелось. Теперь его тело было приятно тёплым, дыхание всё более спокойным. Анни опустила голову на подушку, понимая внутри себя, что больше её присутствие не требуется. А вдруг новый кошмар? И снова бежать по холодным полам… Дотронувшись до его груди, она оставила на ней ладонь — на всякий случай, контролируя частоту сердцебиения. Привкус его эмоций приобрёл вишнёвый оттенок, уже знакомый. Улыбнувшись такой перемене, Анни позволила себе закрыть глаза, вслушиваясь в размеренный ритм пульса Элая. Дерзость? Просто неслыханная. Зато так приятно. Тепло и правильно. Гораздо лучше холодной одинокой постели. Интуиция говорила засыпающему сознанию, что вряд ли кто-то будет на это злиться. А она слишком устала, чтобы помнить о приличиях. Последний всполох пламени и какофония из криков боли. Вокруг не снег — пепел. Анни с недоумением озирается, пытаясь понять, где она, и почему так чётко пахнет палёной плотью и сажей. Элай стоит на коленях, и его глаза наполнены ужасом осознания. Он смотрит с холма вниз, в чёрную яму, где ещё воют от боли люди. Анни позволяет себе лишь коротко проследить за его взглядом, через клубы дыма различая обгорелые останки, которые страшно считать. — Элай? — тихо пытается позвать она, а реакции никакой. Его лицо пустое, в полосах копоти и в шелухе пепла. Мёртвое. Будто это не враги горят внизу, а он сам. Всхлипнув, Анни встаёт на колени напротив него и прижимается всем телом, обвивая руками шею. Пытается закрыть собой от того, что он теперь будет видеть во снах вечность. С лёгким опозданием его ладонь бездумно ложится на её талию. Ещё до того, как открыть глаза, Аннабель ощутила, что на неё смотрят. Непередаваемая щекотка в затылке, неуютное покалывание. Просыпаться в чужой постели оказалось страшно, и перед тем, как выдать, что уже не спит, она осторожно проанализировала вкусы во рту. Шафран, сладкая вишня. Ничего горького или кислого, что внушало надежду на лучшее. Осторожно приоткрыв глаза, Анни тут же наткнулась на изучающий её лицо взгляд. В спальне слабо пробивался через плотные шторы рассвет, наступивший неожиданно скоро и озаривший смуглое лицо Элая. — Ты мне снилась, — тихо и абсолютно шокировано прошептал он. — Как ты могла мне сниться? Там… — Я просто хотела помочь, — она попыталась оторвать голову от подушки, чтобы поскорей убраться к себе. На плечо тут же опустилась рука Элая, остановив этот глупый порыв. — Прости, я… — Не надо. Не вздумай передо мной извиняться за самую спокойную ночь последних лет. Я и так не знаю, какими словами тебя благодарить. Анни глубоко вздохнула, не скрывая облегчения. Элай не злился, хоть и сам не понимал, что произошло. Он перевернулся на спину, задумчиво сводя брови. В кровати так пахло им — дымом и еловой смолой, — что хотелось зарыться носом в подушку и лежать так весь день, пропитываясь этой принадлежностью до костей. — Это был Айгден, верно? — позволила себе Анни любопытство, вспомнив ночной кошмар, неожиданно ставший общим. С той лишь разницей, что разделённый пополам сон перестал быть кошмаром как таковым. Ведь больше Элай не кричал, не пытался порвать простынь. — Да, — глухо ответил он, глядя лишь в потолок. — Это всегда Айгден. И Леон. Тут же напряжённо замолчал, и Анни приподнялась на локте, ощутив его дымную, душную тоску. Решиться продолжать разговор было непросто. Правда, раз уж она и так марала собой хозяйскую постель, то терять всё равно нечего. — Ты можешь мне рассказать. Всё, чем тебе так нужно поделиться, кошмарами и страхами. Я поклялась беречь твою душу, причём поклялась душой собственной. Если ты не хочешь доверять мне, то поверь хотя бы этой клятве. Ни один фамильяр не может предать господина. — Зачем тебе это? — невесело усмехнулся Элай уголком губ. — Анни, ты не мусорное ведро для моих проблем… — Ты назвал меня своей женщиной. Своей женщине ты можешь доверить то, что тебя тревожит? — бесхитростно перебила она его, слегка краснея от такой наглости. — В конце концов, ты уже был в моей голове. А я хочу побывать в твоей и понять тебя. Может… в этом и есть то равенство, которого ты так от меня хочешь. — Ты играешь нечестно, — повернул он к ней голову, не скрывая налёта на улыбку. В обсидиановых глазах светилась непривычная нежность, моментально проступившая вишнёвым соком на языке. — Ты тоже не был честен, когда просил подать мыло. — Один-один, — Элай закатил глаза, но Анни всецело ощущала, что не злила его своей открытостью. Он вдруг взял её правую руку и положил себе на грудь, где она и была большую часть ночи: — Ни разу не слышал о том, чтобы фамильяр мог проникнуть в чужой сон. Дело в физическом контакте? — Я… не знаю, — честно призналась Анни, стараясь на отвлекаться на то, как приятно ощущать под пальцами его ровно, уверенно бьющееся сердце и твёрдость развитых мышц. — Я просто уснула, так и продолжая понемногу тянуть твои эмоции. Видимо, вместе с ними получилось разделить и сон. Ты не мог о таком знать или слышать: вряд ли существует другой маг, который бы позволил фамильяру спать рядом с собой. Она зарделась, вновь ожидая его реакции. Может, хотя бы это его отрезвит? И он наконец-то вспомнит о том, чья ладонь у него на груди. Паразита. Дряни, которая даже во сне умудрялась красть чужие эмоции. Существа, которое в свою постель пустит лишь безумец. Если бы она спрашивала разрешения, конечно… Духи стихий, кажется, она уже достойна отборных плетей от мадам Вальтц, и та будет годами краснеть, вспоминая имя такой безнравственной воспитанницы. — Значит, я, скорее всего, и первый маг, которого сильно заботит вопрос твоей воспламеняемости, — хитрый взгляд Элая скользнул к вырезу её лёгкой нижней майки, смущая ещё больше. Анни дёрнулась в попытке чуть отодвинуться, и его рука мягко коснулась её щеки, поглаживая кончиками пальцев румянец. — Есть, конечно, один ритуал… Его используют пары из разных домов силы, чтобы не травмировать партнёра чужой стихией. Понятия не имею, подойдёт ли он для тебя. И захочешь ли ты вообще такое проводить, потому что мне нужно твоё искреннее согласие. — Мне бы хотелось иметь возможность касаться тебя, не боясь обжечься, — нисколько не слукавила она, ведь даже сейчас лёгкое беспокойство не давало насладиться близостью к нему в полной мере. — Однако тогда твои угрозы потеряют силу. — Угрозы? — в его голосе слышалось удивление. — Если помнишь, ты запретил мне вставать на колени, потому что мои косы могут легко загореться, — чётко отрапортовала Анни единственный существующий запрет, и Элай вдруг откровенно рассмеялся над её сосредоточенным выражением лица: — Всё время забываю, какая ты наивная. Продолжая посмеиваться, он одним хищным рывком перекатился, нависая над Анни и выбивая из неё дыхание. На языке ярко плясала вишня — сладкая и чуть пряная, ужасно манящая себя попробовать. Губы Элая оказались гораздо вкусней, когда подарили ей короткий, терпкий поцелуй. Будто нежный. Призванный ускорить пульс в желании большего, заставить обхватить крепкие плечи ладонями. Анни всецело чувствовала не только то, как теплело в животе и разливался по венам мёд. Но и искрящую, сливочную, клубничную радость Элая… На её памяти он ещё ни разу не был настолько счастлив. А она готова была взлететь без крыльев от понимания, что у их клубничной эйфории один ключ. Сама не до конца осознала, когда начала втягивать в себя это лакомство, едва не замурчав от удовольствия. — Я грозился не сжечь тебя за непослушание, глупенькая, — оторвавшись от её губ, потянулся Элай к уху и прошептал, вызывая сладкую дрожь: — Ты стояла передо мной на коленях, такая маленькая, такая беззащитная… Что я всерьёз боялся сорваться и спалить на тебе одежду. Ты же чувствуешь мои эмоции, неужели думаешь, что я тебе способен причинить вред? Только если по неосторожности, — он жарко выдохнул ей в шею, на прощание коротко коснувшись губами ярёмной впадины, и Анни прикрыла глаза, наслаждаясь этой мгновенной колкой нежностью. Никто в жизни не касался её с таким трепетом. Словно боялся разбить. Горло сжалось от переизбытка их общих ощущений. Она улыбнулась, когда Элай снова нашёл её кошачий взгляд и пообещал самим светом чёрных глаз абсолютную безопасность. — Я тебе верю, — легко прошептала она, чувствуя себя под таким пристальным вниманием не то вишнёвым пирожным, не то призом в неведомом ей состязании. Уж точно кем-то безумно желанным. — А ты не веришь мне. Это обидно, — улыбка Элая чуть померкла, и Анни инстинктивно потянулась к нему, чтобы осторожно коснуться губами скулы: — Расскажи. Что случилось тогда… И кто такой Леон. Он рассеянно моргнул, не сразу решаясь продолжить. Только похоже, что это спокойное и счастливое утро ничто не было способно омрачить. Низкий голос звучал сухо, а смотрел Элай исключительно на свои пальцы, бездумно путающиеся в выбившихся из косы лавандовых прядках. — Мой учитель. И друг. Отец и брат… Он заменил всех, кому я не был нужен до своего полного взросления в качестве наследника. Маги воды устроили ему ловушку, заманили в болота, выкрав у меня перстень с печатью и послав ему письмо от моего имени. Мы были слишком далеко друг от друга, чтобы связаться с помощью магии. Мне принесли его синий труп, захлебнувшийся болотной жижей. И тогда я… сделал то, о чём до сих пор шепчутся у меня за спиной. — Те люди в чёрной воронке… — Ты видела не кошмар, Анни. А воспоминание. С той лишь разницей, что тебя там тогда не было — никого не было, ко мне боялись подойти даже командующие. Я сам не знал, что способен на такое. И сам до сих пор боюсь себя, боюсь, что могу сделать нечто подобное снова, — он задохнулся, глаза будто заволокло дымкой от такого признания. Элай резко сел на кровати, и Анни вновь ощутила лёд во рту. Он не врал. Он и впрямь боялся себя… — Ты был вынужден. Когда идёт война, все становятся монстрами. Никогда нет выигравшей стороны. Будет очень грустно признать, что твой отец получил новые земли во владение, заплатив не только жизнью Леона, но и твоей душой, — Анни с удивлением поняла, что всё больше начинала сомневаться в том, что делал Альбар. Для него Элай в прошедшей войне оказался такой же пешкой, как любой другой солдат. Он с сомнением прищурился, будто смотря на неё под другим углом восприятия. Анни понадобилась вся выдержка, чтобы вынести такой взгляд без робости и попыток прикрыть веки. Ему сейчас нужно было чуть больше, чем попасть в его сон и закрыть собой от страшных картин прошлого. Ему нужно было понимание, а не страх и отчуждение, которое с лихвой дарили все вокруг, загнав на окраину города, будто дикого зверя, которого на самом деле страшно выпускать на волю. Вот же глупости: как можно его бояться, если это самый самоотверженный человек из всех, кого она когда-либо встречала. Готовый добровольно запереть себя в клетку, лишь бы не причинить людям вред. — Идём, — разрушил он наконец повисшее молчание и немного грустно улыбнулся. — Я тебе должен за эту ночь. Что-нибудь, что ты любишь. Что захочешь. Анни растерялась такой смене темы, однако полученная доля откровенности уже и без того была для Элая зашкаливающей, чтобы просить больше. Она так и не поняла, какие выводы он сделал о её словах, зато видела, что они заставили задуматься. И не испортили настроения. — Не знаю, — пожала она плечами, неловко садясь на кровати следом за ним. — Мне ничем не нужно платить, ведь я и так получаю от тебя столько вкусных ощущений… — А я хочу. Вроде как, у тебя особые отношения с растениями, верно? — его лицо осветилось озорством. — Собирайся. Завтракать будем где-нибудь, где побольше солнца, чем в этом сраном склепе. *** Воздух. Чистый, без примеси городской копоти, настоящий. Пахнущий густой зелёной травой, васильками и свежестью лесного озера. Можжевельником. С парящими пушинками одуванчиков, сбивающимися в комки и щекочущими нос. Анни глубоко и с наслаждением вдохнула, прежде чем открыть глаза и увидеть, куда же Элай их перенёс. — Нравится? — он казался безмерно довольным такой идеей, и не спешил выпускать её руку, пока с них не скатился последний дым. Небрежно кинул на землю прихваченный плед и корзину с завтраком. В свободной белой рубахе видеть его было непривычно, будто сегодня наступил день отброшенных официозов и вышвырнутых на помойку статусов. Анни как могла сдерживала счастливую улыбку. Оказаться вдали от душного Фартауна, холодных каменных стен и мраморных полов было невозможно приятно. Под ногами мягко шелестела густая трава, яркое солнце озаряло цветущий, залитый светом луг с кружащими пёстрыми бабочками. Анни вытянула руку, и одна из них тут же села на раскрытую ладонь, расправляя тёмно-синие крылья. Щекотно. — Очень, — выдохнула эйфири, заворожённо наблюдая за доверчивым созданием. Подобное тянется к подобному. Бабочки всегда будто чувствовали в их расе родню. Только крылья даны не всем. — Смотри, а позади тебя — озеро, — повинуясь словам Элая, Анни обернулась и увидела, как луг плавно перетекал в покрытый каменистой галькой берег. Над слабо рябящей серебром водной гладью склонялись ветки ивы, создавая приятную тень. — Искупаемся? Предложение прозвучало так преувеличенно невинно, что Анни непроизвольно порадовалась скромности своего светло-сиреневого платья. Она успела привести себя в приличный вид и заплести косы совсем не для того, чтобы промокнуть, как вчера. Чистая озёрная вода манила. Сразу вспомнилось, как в погожие выходные дни их с другими девочками выводили купаться на реку — редкие моменты радости для будущих фамильяров. Создания природы, они тянулись к ней сами, а природа тянулась к ним. Плавали эйфири ничуть не хуже, чем летали, когда оказывались в силах отлепить от спины крылья. Всё в венах. Может, потому и для взросления им хватало пяти лет. А для смерти в неволе — пятидесяти, как мотыльку в коробочке. — Да брось, — вздохнул Элай, увидев её задумчивость и смущение. — Не надо меня стесняться. Мне казалось, тебе понравится идея выбраться на свободу из каменного ящика. Пожалуйста, делай то, что хочешь сама. Считай это утро моей благодарностью. Он мягко взял её руку в свою, и бабочка тут же вспорхнула с ладони, ощутив опасность чужака. Большим пальцем погладил выпуклую саламандру на тонком запястье, с явным удовольствием ощущая собственное клеймо. Его чёрные глаза смотрели на Анни не отрываясь, и становящиеся привычными ягодные вкусы ей вполне рассказывали, как ему нравился каждый миг. А ей было так спокойно, будто вернулась в родную стихию. Он прав. Здесь она на своём месте. Здесь она свободна быть такой, как заложено в её крови. Потомком лесной феи. — А ты отвернёшься? — бесхитростно спросила Анни, краснея под его пожирающим взглядом. — Даже не мечтай, малышка, — усмехнулся Элай и принялся демонстративно расстёгивать свою рубашку, не пряча интереса. Она задумалась всего на секунду, а потом одуревшую от ощущения свободы голову озарила прекрасная мысль. Скорее всего, дело было в окутывающих её нитях природного царства вокруг: здесь она чувствовала себя сильней и смелей. Демонстративно и тяжело вздохнула, состроив как можно более смиренное выражение лица, опустила преувеличенно грустный взгляд. — Конечно. Если ты так желаешь, то кто я, чтобы просить… — Ох, да грёбаные драконы! — простонал Элай и тут же отвернулся, на ходу сдёргивая рубашку и кидая её на ветки ивы. Анни не удержалась и тихо хихикнула своей неожиданной победе, на что он потрясённо замер, медленно соображая: — Эй. Постой-ка… — Раунд, два-один, — весело прозвенела Анни, живо избавляясь от платья и выпрыгивая из башмаков. Нужно было скрыться в воде до того, как он всё же решит обернуться. Манипулировать его нежеланием видеть в ней слугу оказалось до смешного просто. В груди клокотал смех, а во рту ощущался острым перцем медленно захватывающий его азарт. — Ну держись! Её спасли его брюки. Пока Элай путался в штанинах, она со звонким хохотом убежала к воде в нижних шортах и майке. Рассеивая миллиарды сверкающих брызг, Анни быстро нырнула в прохладную воду, иголками заколовшую кожу. Долгого купания в ранний час не выйдет, но освежиться не помешает точно. Даже через воду она услышала плеск, когда Элай последовал за ней. Ей не нужно было дышать так же часто, как людям. Шустро перебирая руками, отплыла почти к середине озера, не дав себя догнать. И только когда лёгкие начали больно сжиматься без воздуха, Анни вынырнула на поверхность. Ноги спокойно нашли неглубокое дно. Стихия словно обнимала её, баюкала, успокаивала и дарила силы. Это лучший подарок из всех, что она могла пожелать. Вода текла по жмурящемуся от удовольствия лицу, вымочила косы, дорожками сверкающих на солнце капель скользила по плечам и сиреневым полосам крыльев. Свобода. На вкус как… мёд? Это уже точно не её. — Невероятно…