– Угощайтесь. Сашка посмотрел на меня крайне подозрительно: – С чего это? – спросил он. – А у меня сегодня день рождения, – просто развела я руками. – В день рождения тебе подарки должны дарить, – хмыкнул Александр, но взгляд его зацепился за пивные кружки, сосредоточенно скользя по ним. – А мне вот не подарили, – вздохнув, тихо ответила я и смахнула воображаемую слезинку. Александр перевел взгляд на меня, и в нем появилось что-то похожее на сочувствие. – И что же, тебе, молодой и красивой, даже выпить не с кем? – Не с кем, – жалобно пожала я плечами. – Я с женихом поссорилась… Он сказал, что больше не придет. Вот мне и захотелось выпить с хорошим человеком. Безусловно, мой наряд, несмотря на то, что оделась я в тот день довольно просто, не подходил для того, чтобы пить пиво у ларька. Тем не менее я, ничтоже сумняшеся, повторила: – Так что угощайтесь. Выпейте за мое здоровье. И счастье. И улыбнулась ему так дружелюбно, что сердце алкоголика, похоже, дрогнуло. Он улыбнулся в ответ и взял предложенное угощение, кивнув головой в знак благодарности. Некоторое время слышались только хруст раздираемой на части воблы и довольное сопение. – Вас как зовут? – спросила я. – Саша, – ответил тот. – А тебя? – Таня, – ответила я, изо всех сил стараясь казаться этакой свойской девчонкой и переходя на «ты». – Ты работаешь где или нет? – Нет, – ответил Сашка. – Раньше на заводе работал, а теперь нет. Подрабатываю кое-где, но постоянно нет. – Где подрабатываешь-то? – В кооперативном доме слесарем-сантехником. Иногда на стройке. Меня обещали взять на стройку, но пока глухо… – А жена, дети есть? Замараев неопределенно махнул рукой и после небольшой паузы ответил: – Жена умерла. Дочь тоже. Девятый год уже пошел с тех пор. Дочери сейчас было бы четырнадцать годков. – А что случилось с женой и дочерью? – участливо спросила я. – Попали в аварию, – коротко ответил Сашка, не вдаваясь в подробности. Он сглотнул слюну, заново переживая эту теперь уже давнюю трагедию. Я не стала больше заводить расспросов на эту тему, сменив ее: – Живешь один? – Один. Дочка младшая у моей матери, а я… Есть у меня женщина хорошая, я у нее сейчас обитаю. Но она… – Замараев вздохнул. – Ругается на меня. Хочет, чтобы пить бросил. Мне, говорит, семья нужна нормальная, а не хухры-мухры. И сегодня вот велела не возвращаться, пока не протрезвею… – А ты домой пойди, – посоветовала я. – Протрезвеешь, приведешь себя в порядок – тогда и вернешься. Что домой-то не идешь? Замараев не ответил. Нахмурился и отвернулся. Я наклонилась к нему и тихо сказала: – Саша, нам очень надо поговорить. Давай отойдем к скамейке в сквере, чтобы нас никто не услышал. Замараев удивился, но ничего не сказал, быстро допил пиво и, сунув в карман недоеденную воблу, пошел за мной следом. Мы дошли до лавочки и сели. – Говори, что хотела, – сказал Замараев. – Работу, что ль, предложить? – Можно сказать и так, – усмехнулась я. – Только не постоянную. Одним словом, я занимаюсь расследованием убийства Олеси Милехиной, твоей соседки. Александр испугался. Он хотел убежать, но я вцепилась в него мертвой хваткой: – Подожди, не убегай. Я знаю, почему ты боишься. Ты залез к Милехиным на балкон, хотел чем-нибудь поживиться, но случайно стал свидетелем убийства. Ты испугался, что тебя могут посчитать убийцей или посадят за то, что ты залез на чужой балкон. Ведь так? Замараев кивнул. Он весь дрожал от страха. Это означало лишь то, что мое предположение верно. Тогда я сказала: – У меня есть огромное желание спилить деревья в этом сквере, чтобы они не загораживали свет. Но я этого не делаю, потому что не имею ни сил, ни возможности. Можно меня посадить в тюрьму за одно лишь желание спилить деревья? – Нет, – ответил Сашка, начиная приходить в себя. – Нет, нельзя. – Вот и ты, – подхватила я. – Ты хотел что-то украсть, но не украл. Можно ли тебя посадить в тюрьму за желание украсть, если самого преступления не было? – Наверное, нет, – ответил Замараев. – Но я боюсь. Убегать он больше не порывался. Видимо, устал бояться за эти дни и был рад возможности избавиться от своего испуга навсегда. И тогда я тихо сказала: – Я только что была в Зональном у твоей матери. Видела Лелю, твою дочку. Славная девчушка. Ты, наверное, ее любишь? – Угу, – смутившись и снова сглотнув слюну, ответил Замараев. – Если бы с ней что случилось, ты бы хотел найти виновных и наказать? – Хотел бы, – ответил Сашка. – Нашел бы и убил. – Вот и Владимир Милехин любил свою дочь, – сказала я. – Очень любил, но ее убили. Отец пожелал найти убийцу и наказать. Ты мой единственный свидетель. Ведь ты видел, как все произошло? Видел?.. – Видел, – признался он. – Расскажи мне. – Боюсь я… – Чего-то я не пойму, чего ты боишься. Убийца о тебе не знает, увидит только на суде. Ему грозит лет пятнадцать тюрьмы, а мало ли что может случиться за эти годы. Ты можешь обменять квартиру или уехать к матери в Зональный. Или вообще в другой город. Вспомни, что у тебя есть еще дочь! Потеряв одну, ты забыл, что можешь потерять и другую! А ведь у тебя есть шанс наладить свою жизнь. Только перестань бояться! Иначе так и останешься в заложниках у своего страха. А убийца должен понести наказание. Если ты сам никому не проболтаешься, то, кроме меня, никто о тебе знать не будет, обещаю. Скажи, убийца тебя видел? – Нет, не видела. – Не видела? – насторожилась я. – Это что, была женщина? – Да, видная такая, высокая… – Брюнетка? – тут же решила уточнить я. – Нет, – категорично покачал головой Замараев. – Блондинка, в куртке, брюках, волосы до плеч. – Ладно, давай рассказывай по порядку, – подбодрила его я, тронув за рукав. Замараев тяжело вздохнул: – Дело было так… В тот день мне очень хотелось выпить. Так хотелось, что, казалось, внутри все горит. Я ведь не всегда пью. Когда я не пью – ого! – я такое могу сделать! Мне цены не было, когда я на заводе работал. – Я поняла. И что дальше? – перебила его я, зная, что алкоголиков хлебом не корми, дай растопырить пальцы по поводу того, какие они крутые, если трезвые. – Ну, захотелось, хоть волком вой. А денег нет, продать нечего. Я вышел на балкон. В этот день тепло было. Многие соседки окна мыли, балконы пооткрывали. Я глянул на балкон соседей и увидел ящик с банками. Ну, мне в голову и запала дурная мысль украсть эти банки, продать и хоть пивка себе купить. Эти банки у Милехиных стояли на балконе уже года два или три: бабки нет, а молодой девке они не больно нужны. Ну, я и подумал – она и не заметит ни фига, если я их того… Я подождал – в квартире вроде тихо. И так это аккуратненько перелез на соседский балкон, гляжу – дверь балконная открыта. Я удивился, чего это молодая девчонка ушла на занятия и балкон не закрыла? Может, думаю, приболела? Заглянул и увидел… Александр тяжело задышал. Он достал из кармана пачку «Примы» и сунул сигарету в рот, закурил. Сделав несколько затяжек, он продолжил свой рассказ: – Девчонка лежала на диване и, судя по всему, крепко спала. Я удивился: чего это она не на занятиях? А тут гляжу – рядом с ней стоит женщина с каким-то баллоном в руке, ну вроде как лак для волос или дезик. Я испугался, что она меня увидит, и присел. А самому и страшно, и любопытно. Я кивнула головой, побуждая Замараева на дальнейшую откровенность. И он продолжил: – Тут блондинка достала из сумки шприц, жгут и сделала девчонке укол в вену, а потом вложила шприц в ее руку. Только тогда до меня дошло, что произошло убийство. Я испугался страх как. Немного посидел на балконе, чтобы успокоиться, потом перелез обратно и дал деру. Вот и все. – Ты курил, когда сидел на балконе? – спросила я. – Не помню. Меня всего трясло от страха. Наверное, курил. Я всегда курю, когда волнуюсь, а тут такое!.. Девку жалко… – Какие сигареты ты курил? – «Приму», конечно. Я только их и курю. – А размер обуви какой ты носишь? – Сорок второй. Только зачем это вам?