В единственной комнате, за столом, выскобленным добела, сидела старуха в залатанной кофте и шерстяной юбке. Седые спутанные волосы, на глазах чёрная повязка, на голых ногах калоши. Рядом с провидицей, на табурете, стояла корзина с сеном. — Это не она, — прошептала Сирма. Адэр дал знак Ксопу. — Что ж ты, бабка, делаешь? — налетел на старуху страж. — Людей в такую погоду из домов выгнала. Провидица сложила сморщенные руки на острых коленях, вздёрнула дряблый подбородок. — Я ж тебя в бараний рог скручу, ведунья чёртова, — не унимался Ксоп. — Сама сидишь в тепле, в добре. А мамки с мальцами под ветром и ливнем. Куда ж ты на ночь глядя их отправила? Старуха не шевелилась, и только грудь вздымалась при каждом вздохе. — Ты, правда, пророчица? — спросил Адэр, рассматривая полутёмную комнату и пытаясь понять: что здесь не так. Дощатые пол и потолок; на лежанке овечья шкура; свечи на табуретах и в узких нишах глиняных стен. — Правда, милок. Правда, — прозвучал чистый голос. Адэр резко повернулся. Если бы он не видел, кто перед ним сидит, решил бы, что ответила юная девица. И тут стало жутко — в комнате не было запаха. Абсолютно никакого! Адэр кивнул Лайсу: — Проверь её. Страж помахал рукой перед лицом старухи: — С глазами что? — Нету глаз, милок. Сто лет как нету. — Тебе сто лет? — удивился Лайс. — Чуток поболе. Страж переставил свечи с табурета на подоконник и подсел к столу: — Расскажешь обо мне, бабушка? — Расскажу, только быстро. — Куда-то торопишься? — Тороплюсь, милок. Старуха полезла в корзину. Прошуршав сеном, достала обрывок верёвки и дала Лайсу. Страж, усмехаясь, помял верёвку в руках. — Что ты её как девку щупаешь? — сказала старуха. — Ты в ладошках потри. Адэр зашёл с другой стороны стола. Повязка на глазах с виду плотная, но бабка точно подглядывает. — Давай сюда, милок. Лайс отдал верёвку. Провидица бросила её в корзину: — Не сдавайся. Сдаться ты всегда успеешь. — А дальше? — Что дальше? Я сказала всё, что вижу. Лайс встал: — Врешь ты всё, бабушка. — Что вижу, то и говорю, — огрызнулась старуха. — А можно я? — несмело спросила Сирма. Адэр кивнул. Сирма села на табурет: — А мне, бабушка, скажете правду? — А чего ж не сказать. Скажу. — Старуха вновь прошуршала сеном, вытащила из корзины старое зеркальце и положила на стол. — Полюбуйся собой. Руками не трогай. Сирма посмотрелась в мутную поверхность: — Бабушка, тут ничего не видно. — Не видно. А всё потому, что занимаешь чужое место. Нехорошо. Не твоё это место, — произнесла старуха и спрятала зеркальце. Адэр хмыкнул: — Так и я могу гадать. Старуха склонила голову к плечу: — А ты, милок, хочешь знать правду? — Разве ж это правда? Зря только людей из селения выгнала, — сказал Адэр. — Собирайся, поедешь с нами. — И направился к двери. — Её отдам ему, её возьму себе, — прозвучал в спину чистый голос. Адэр развернулся: — Что ты сказала? — Это ты сказал, а я повторила. — Ещё раз. — Её отдам ему, её возьму себе. — Старуха вскинула голову, словно хотела из-под повязки посмотреть на Адэра. — Она одна. Как ты её поделишь? — Кто — она? — Откуда мне знать? Это ты знаешь… Иди… Ты сказал ей: «Иди!» — Я не говорил. — Скажешь. — Оставьте нас, — проговорил Адэр и, когда люди вышли из лачуги, сел на табурет. — Я скажу: «Иди»? — Одному отдашь, возьмёшь себе, а этому подаришь. Адэр потёр лоб: — Что ещё? Старуха порылась в корзине, но ничего не достала. Сложила перед собой ладони. Раскрыла их как книгу. — Пусто… пусто… — говорила она, без конца соединяя и раскрывая руки, будто держала в них фолиант. — Ты знаешь ответы. А почему спрашиваешь? Адэр почувствовал, как от лица отхлынула кровь. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. — Всё ты понимаешь. Спрашиваешь, а ответы знаешь. Спрашиваешь, спрашиваешь, а сам всё знаешь. — Старуха прижала ладонь к ладони и застыла. — Что ты делаешь? — Жду, когда ты посмотришь ответ. — Он там есть? — Есть, — прошептала старуха.