Когда Петенька замечал, что Мия сегодня «какая-то усталая», он, сбегав к торчащему у гардероба автомату, приносил ей кофе – заботу проявлял. Она, мило и безлично улыбнувшись, обычно отказывалась. Петенька не обижался – ставил ее стакан на подоконник, а сам пристраивался в уголке, потягивая свой бескофеиновый напиток. Если же Мия вдруг благосклонно соглашалась принять подношение, невзрачное его лицо вдруг озарялось таким светом, что даже неловко делалось. Ника же в такие моменты прожигала соперницу жарким, полным ненависти взглядом из-за своих толстенных стекол, и если бы этот жар был хотя бы отчасти настоящим, от Мии осталась бы кучка пепла. Хотя, даже поеживаясь под Никиным взглядом, Мия мысленно усмехалась: на что эта кубышка рассчитывает, посмотрела бы на себя в зеркале – чисто лягушка в парике! Впрочем, пожалуй, для Петеньки с его вечным морганием и уныло-безнадежным видом именно Ника была бы подходящей парой. Только без толку «лягушка» пялилась. Петенька как поперся на филфак следом за Мией (а она – за компанию с Янкой), так никого другого и не замечал. Странных разговоров – вроде того, про Олесю и Миино «колдовство», – больше не заводил и вообще не особенно навязывался. Ну, кофе из автомата приносил, ну, иногда – приглашения на какие-нибудь «эдакие» мероприятия вроде громкой премьеры или выставки. Мия пару-тройку раз даже туда ходила. На людей посмотреть, себя показать… Если бы не маячивший неподалеку Петенька, она, вероятно, даже познакомилась бы с кем-нибудь. Но с таким сопровождением разве можно знакомство завязать? Поэтому принимала Мия его приглашения нечасто. Как правило, все с той же милой дежурной улыбочкой отнекивалась – под благовидным каким-нибудь, разумеется, предлогом. Петенька принимал отказы так, словно ничего другого и не ожидал. И продолжал в том же духе. Эйнштейн – про это рассказывала школьная психологиня Леди Гага – говорил, что повторять одни и те же действия, надеясь получить иной, нежели раньше, результат, и есть настоящее безумие. Но тогда в безумцы можно записать половину человечества, так что Петенька сумасшедшим, разумеется, не был. Ну, тормоз. Ну, со странностями. А у кого их нет? Летом между первым и вторым курсом Петя осиротел. Родители его (Мия почему-то до этого момента полагала, что Петеньку воспитывает одинокая мама), возвращаясь на своем роскошном «Инфинити» с парголовской дачи, угодили под колеса гигантского большегруза. Водитель, работавший без напарника, от усталости задремал за рулем и выехал на встречку. Водителя посадили, да что толку? В сентябре Петенька явился на занятия с котом на плечах. Охрана его не пропустила, разумеется. Но Петенька – кто бы мог предполагать такие коммуникативные таланты! – довольно быстро договорился с главной гардеробщицей. Гардероб по теплому времени еще не работал, и могучая Зинаида Ивановна, которой было скучно дома, «присматривала за порядком». Петенька объяснил, что кот не привык оставаться один и теперь орет целыми днями. Звукоизоляция в их доме прекрасная, так что соседи не сердятся, но кота – жалко. Зинаида Ивановна прониклась состраданием – не то к осиротевшему Пете, не то к его коту – и, вздохнув, разрешила оставлять питомца в гардеробе. С суровым требованием приличного поведения, разумеется. Петенька на всякий случай таскал с собой переноску, но кот изображать узника не желал. Предпочитал восседать на отполированной за десятилетия гардеробной стойке либо возлежать на верхней полке одной из вешалок. И вообще вел себя достойнее английского лорда. Те, как известно, время от времени и напиться могут, и вообще «нашалить» (нашумевшая история с якобы сверхъестественно удачным замужеством звезды подиумов Натальи Водяновой тому пример). Кот же ни, само собой, к пьянству, ни к прочим безобразиям был не склонен. Даже более того. В первую же неделю, освоившись в гардеробе, кот отправился изучать прилегающие к нему пространства – Зинаида Ивановна ахала «да где же этот паршивец», грозила, «если что», карами небесными и полным изгнанием. Но не успела она еще толком проклясть «пропащего», тот вернулся. С добычей. Положил к ногам оторопевшей женщины здоровенную задушенную крысу, вспрыгнул на стойку и принялся умываться. Ясно, что после этого гардеробщицы на своего постояльца едва ли не молились. Очередная добыча – то пара-тройка мышей, то крыса – обсуждалась ими дня по три. Гардеробщицы во главе с Зинаидой Ивановной просили хоть раз оставить красавца на ночь – чтоб всех серых и усатых переловил, – но Петенька не соглашался: нельзя кота надолго бросать, он от стресса с ума сойдет. Даже в перерывах между парами Петенька спускался в гардероб, сажал питомца на плечи, выносил на крылечко «подышать». Звали кота незатейливо – Смоки, что, как известно, по-аглицки означает «Дымок» или «Туман». Серо-голубая плюшевая шкура действительно цветом напоминала не то дым, не то туман. Не питерский, мертвенно-сизый, а скорее лондонский, больше коричневатый, чем серый, так что имя было в самый раз. Устроившись на широком подоконнике крайнего окна, Мия нередко подолгу наблюдала за величественно восседающим на гардеробной стойке Смоки. Хотя вообще-то кошек не любила. Поначалу, в детстве, была к ним просто равнодушна (ну, забавные, ну, пушистые, но чем они симпатичнее, к примеру, белок?), а после начала натурально их бояться. С тех самых пор, как застала соседского Мурзика на теле отчима. Сперва ее тогда охватил мгновенный обжигающий восторг: сдох все-таки, паразит! Отчим то есть, не Мурзик. Но ослепительный восторг моментально сменился столь же пронзительным разочарованием – когда отчим шевельнулся и открыл глаза. И после сразу нахлынул страх. Почти первобытный ужас. Словно она точно знала: взвившийся пружиной испуганный Мурзик сейчас вцепится прямо ей в лицо. Перепрыгнет через стоявшего впереди Витька – и вцепится. Когтями и зубами вопьется в лицо и… Ей тогда все придумалось, конечно. Но с тех пор при виде кошек след того ужаса холодной лапой трогал сердце. Но даже если ты кого-то не любишь или боишься, это не означает, что у них нельзя научиться чему-то полезному. У кошек уж точно можно. Так что Петенька вспомнился с пользой. Останавливать можно не только взглядом. Мия сосредоточилась… Никаких резких движений. Просто думать о разделяющей тебя и этого, за спиной, пропасти. Чтобы мысли пропитали все тело, придавая нужную форму мышцам, связкам… Чтобы даже запах изменился, сигнализируя: пошел прочь, дрянь! Минуты через полторы до наглого типа все-таки дошло, он хмыкнул что-то невразумительное и удалился. Вот было бы здорово, если бы он оказался из другого вагона. И ведь это очень даже могло быть! На перроне, предъявляя пожилой равнодушной проводнице билет, Мия этого тощего, с тоннелями и мерзким голосом, не видела. В поезд она садилась в Турку. Нет, не из финансовых соображений, денег она набрала бы. Но время, время! От Стокгольма до Питера – слишком долго для первого раза. Утомительно. За это время первая эйфория успеет смениться рациональностью, а ей нужно было поставить точку именно на взлете эмоций. И не точку, разумеется, – многоточие. Это путешествие являлось лишь первым этапом. Даже не закладкой фундамента будущего «дворца», а скорее выбором участка, где этот дворец вырастет. Или не дворец? Да, пожалуй. Не дворец – цветущее апельсиновое дерево. Оно непременно вырастет – Мия уж постарается, будет его и поливать, и пропалывать, и укутывать от холодных ветров. (Что там еще полагается делать с апельсиновыми деревьями? Впрочем, неважно, любая метафора неточна.) Оно непременно вырастет. Главное – правильно выбрать время и место. Выбрать, да. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: она – не из тех, кого выбирают, она из тех, кто сам имеет право выбирать. Смотреть с нарочитым равнодушием на «прилавок» с выставленным «товаром», одним движением брови обозначив выбор: да, вот ты, можешь приблизиться… Она выбрала. В темном стекле вагонного окна сияло лицо сказочной красавицы. Ее, Миино, лицо! Высокие резкие скулы, широко расставленные глаза, то горящие темной медью осенней листвы, то наливающиеся прозрачной зеленью весенней, детский капризный рот, узкий подбородок… В гламурных журнальчиках то и дело писали, что такой подбородок нынче в большой моде, и «звездочки» разного пошиба платят немалые деньги пластическим хирургам, дабы те сотворили им то, на что поскупилась природа: хрупкость, свежесть, изящество. Да можно и не читать, достаточно фотографий, на которых только слепой не заметит, как то у одной, то у другой эстрадной дивы почти бесформенная круглота сменяется остреньким «уголком». Некоторые вообще берегов не видят: смешно смотреть, когда под этим модным символом молодости отвисает жирная складка. У нее, у Мии, ничего подобного, конечно. Гладкая высокая шея. И этот самый подбородок – свой собственный, без всякой пластики. И губы… И глаза… Хороша, что и говорить. А на фоне темного стекла, за которым проносились редкие огоньки (не поймешь, жилища чьи-то или низкие звезды), и вовсе как из сказки! Мия стояла не возле своего купе, а чуть поодаль. Как бы отстранившись. Сосед прошел у нее за спиной: к проводнику, потом назад. Мия не оборачивалась, но точно знала – это был именно он. Нравился он ей ужасно. Не витринный красавец, но было в нем что-то куда более значительное, чем любая красота. Сила? Обаяние? Черт его знает! Сосед по купе… Смешно-то как! Мысли о том, что Янкин отец – лучший кандидат на роль столь необходимого Мие покровителя, бродили в ее голове уже давно. Поначалу – так, не всерьез: вот бы мне такого же. После пришло время для «почему бы, собственно, и нет?» И когда мысль о желаемом результате окончательно укоренилась в сознании, наступило время вопроса «как?». Случай подвернулся не скоро. Когда Янка обмолвилась, что папочка едет по делам в Стокгольм, очень звал ее с собой, а ей совсем-совсем не хочется, он так настаивал, но она сумела, сумела отболтаться! И Мия поняла – вот он, шанс. Первым пришел в голову простейший вариант: «случайно» столкнуться с главой компании (почти империи!) «Гест-инвест» в Стокгольме. Но это лишь выглядело просто. А на деле – как? Он туда не развлекаться едет, по делам. Поселиться в той же гостинице? И что? Сидеть, поджидая, в холле? Нет, нет и нет. Слишком очевидно. Безобиднее всего выглядел вариант «случайной» встречи в поезде. Ну вот так сложилось: они оказались в одном купе. В жизни, знаете ли, и не такое бывает. Да, в одном купе – идеально. Эту ситуацию она уж точно сумеет развернуть в свою пользу. Если же не сумеет, значит, «не на ту лошадь поставила», значит, надо искать другого кандидата. Выбор между поездом «туда» и «обратно» был нетруден. Конечно, лучше обратно. Натуральнее выйдет. А то что такое: доехали до места, а дальше? Даже если он и поддастся на Миино обаяние, захочет ли, сосредоточенный на делах, продолжать поездное приключение? И если захочет (к примеру, предложит поселиться в той же гостинице) – хороша ли такая стремительность? У стремительных связей плохие перспективы. Поэтому в одном купе они окажутся, когда он отправится в обратный путь. Решено, улыбаясь, думала Мия: если железнодорожные боги будут к ней благоволить, она подсядет к нему в Турку. Железнодорожные боги благоволили. Слава современным технологиям, интернет-база сообщала, что второе место в купе, где ехал вожделенный объект, было свободно… Мия его моментально выкупила, конечно. И денег не пожалела, хотя с финансами у нее было не то чтобы распрекрасно. Репетиторство приносило вполне регулярный доход, но и нервов забирало изрядно. Ну и не золотые там горы – за натаскивание безграмотных оболтусов. Но купе, в котором можно на целую ночь остаться наедине с избранным… выбранным… отмеченным… подходящим! О да, за это стоило заплатить. До Турку она доехала автобусом, самым дешевым. На вокзале, к счастью, имелись комнаты отдыха, где можно было принять душ, переодеться и вообще «почистить перышки». Перед отправлением из Питера долго думала, что надеть. В голову лезла дурацкая песенка Шнура «Экспонат»: девица (ничего так, вполне симпотная, хотя рядом с Мией и близко не стояла), добившись свидания у перспективного мужика, выбирает наряды и прилагает немыслимые усилия, чтобы за несколько часов похудеть, дабы втиснуться в эффектные джинсы. Джинсы в итоге, естественно, лопаются на самом деликатном месте. Умора, короче. Таких проблем у Мии, к счастью, не было. Но джинсы? В августе? Нет, не вариант. Шорты же или мини-юбка – слишком откровенно. Хотя для дороги «туда», не мудрствуя лукаво, выбрала шорты с футболкой. Проблема была только с «назад, в Питер». В итоге, подумав «какого дьявола!», добыла из недр гардероба юбку. Длинную, словно бы из платков, очень тонких, собранную. То есть в некотором смысле – скромную. Но – почти прозрачную. Шагнув в купе, Мия замерла на пороге – удивилась. Не нарочито, боже упаси, в самую меру: – Ой! Здравствуйте, Валентин Григорьевич! – Мия? – Он нахмурился, словно усомнился в сказанном. Скромно улыбнувшись, она кивнула. Но мысленно поежилась от направленного на нее взгляда – пристального, словно выжидающего. Экзаменующего, вот. Бросила рюкзачок в угол полки и ушла. Встала в коридоре у окна. Захочет – позовет. Нет – придется самой что-то изобретать. Пока стояла, продолжала следовать урокам Петенькиного Смоки, сосредоточенно думая: я здесь, я тебе нужна, тебя ко мне тянет, ты без меня не можешь, не можешь, не можешь… Наглый тип, к счастью, больше не возвращался. Мия все стояла, представляя, как все будет. Они улягутся, каждый на своей полке, вежливо пожелают друг другу спокойной ночи, погасят свет и… Что будет дальше? Он протянет руку через темноту к ее полке? Или Мие самой придется? Самой было страшно, но другого такого случая может и не представиться. Минут через сорок он выглянул из купе: – Я поужинать собираюсь. Составишь компанию? Она неопределенно повела плечом, лихорадочно соображая, что безопаснее и, главное, перспективнее: отправиться с ним в вагон-ресторан, рискуя нарваться на того прилипалу (или на кого-то ему подобного), или, мило улыбнувшись, сказать «спасибо, я не голодна». Он усмехнулся, как будто прочитав ее сомнения: – Можно прямо тут поужинать, если ты не возражаешь. Еще бы она возражала! Возникший вскоре на столике купе натюрморт не поражал роскошью – учитывая статус вагона, так, ничего особенного: мясная, рыбная и сырная нарезки, виноград, персики… Пустяки, в сущности! Мия «клевала» предложенное по чуть-чуть – тихая, скромная девочка. Но на предложение выпить шампанского отозвалась детски радостно: ой, это так вкусно! А тут правда можно? Его это, похоже, развеселило. – Тут все можно. У проводницы даже бокалы нашлись. – Вот, – он поставил добычу на столик почти торжественно. – А то шампанское из стаканов как-то странно. В последний раз я его так пил, кажется, еще в студенчестве. После второго бокала Мия запуталась в имени-отчестве: – Валентин Ге… Грир… Его это тоже позабавило.