В конце концов, если господам телевизионщикам очень-преочень приспичит заснять Мию в домашних условиях, сунут Татьяне Васильевне сколько-нибудь за беспокойство, сразу заткнется. – И, – продолжала хозяйка, – я вам сочувствую, конечно, но, если вы соберетесь рожать, вам придется съехать. – До этого еще далеко, Татьяна Васильевна. Да уж. Съезжать придется точно раньше, чем настанет срок гипотетических родов. Ален оплатил квартиру на год вперед прошлой осенью. Мия тогда, узнав об этом, чувствовала себя на седьмом небе: ведь долгосрочная аренда свидетельствовала о том, что он планирует и долгосрочные отношения. Вот дурочка! Сейчас самой смешно. Ни о чем это не свидетельствовало! Для него ведь подобные суммы не деньги, так, мелочь. Заплатил, как заплатил бы за Интернет или телефон – оптом, чтобы голову пустяками не забивать. Может, в его компании всеми этими финансовыми делами вообще специальный человек занимается. Включая и такие, казалось бы, личные, как аренда квартиры для любовницы (для любовницы, Миечка!) или заказ билетов и отеля на двоих в ту же Прагу (куда они так и не съездили). Даже наверняка. И ни с какими долгосрочными планами это не связано. Господи, а что, если… Если он уже тогда планировал не долгосрочные отношения, а наоборот? Ну Мия, ну красотка, ну мила, держать себя умеет, не простушка, так что вполне годится в «эскорт» преуспевающему бизнесмену… на пару-тройку месяцев. Ну… на полгода. Или пока не приестся. А она-то себе насочиняла… Нет. Нет! Это неправда! Осенью у них все было еще настолько… лучезарно, что, конечно, конечно, никаких мыслей о грядущем расставании в его голове возникнуть не могло, даже тенью! Или… могло? А квартира в хорошем районе, оплаченная на год вперед, – это типа выходного пособия? С другой стороны… Даже если могло быть и вот так, мерзко и гадко… сейчас-то какая уже разница! До октября, когда придется отсюда съезжать, время еще есть – почти целое лето и кусочек осени. Жаль, что нельзя «взять деньгами», ох как жаль. Даже если Мия съедет прямо завтра, денег за «неиспользованное время» Татьяна Васильевна, конечно же, не вернет. Да и возвращаться в свою хрущевку, где Витек, его приятели и девицы, орущий телевизор… Нет, туда совсем, совсем не хотелось. Телевизионщики, конечно, заплатили «за позор» (хотя не особенно щедро), и даже про «повторить и продолжить» речь шла. Помреж Регина вполне деловито на что-то такое намекала. Не прямо, но – «если тема окажется востребованной»… Тема-то окажется востребованной практически наверняка, усмехнулась Мия, придирчиво разглядывая себя в зеркале: красавица-девица, беременная от исчезнувшего и, по всей вероятности, покойного почти олигарха – домохозяйки у экранов обрыдаются, глядя на «несчастную жертву злой судьбины». Тем паче, что «несчастная жертва» не только собой хороша, но и держать себя умеет, не хабалка, а истинная леди – скорбящая вдова, как есть вдова! Они ведь еще и «настоящую» вдову попытаются в студию притащить. Мамочка Янкина «лезть в телевизор» не захочет, разумеется. Но и без нее этим акулам есть пока что тут поклевать. Так что продолжение, скорее всего, воспоследует. А есть еще и другие телеканалы, а там свои ток-шоу. И печатные СМИ тоже наверняка захотят урвать кусочек… Но это все – временно. Интерес СМИ гаснет так же мгновенно, как и вспыхивает. Много на этом не заработаешь. Разовые доходы, не более того. Даже до окончания универа их не хватит. Если Лелю не удастся раскрутить на «пособие», хоть с протянутой рукой иди. Ясно, что все «сливки», которые удастся снять с кипящих в СМИ страстей, годятся лишь в качестве «подушки безопасности» или, как это раньше называлось, «кубышки на черный день». Тратить их нельзя, только откладывать. Хомячить. Господи, как скучно! И «матильду» жалко продавать. А ведь придется, никуда не денешься. – Вы все поняли? – строго спросила все еще не отключившаяся Татьяна Васильевна. Вряд ли она сомневалась в Мииной понятливости, просто хотела оставить за собой последнее слово: я хозяйка, а ты никто. – Да, Татьяна Васильевна, – кротко подтвердила Мия. Хозяйкин командный тон ее сейчас почему-то вовсе не задевал. Не до того, ей-богу. Дальше телефон трезвонил уже без перерыва (Где фоточки посмотреть? – Возьми меня с собой! – Вот повезло-то! – и прочее в этом духе), так что Мия его просто отключила. Не отправлять же в черный список почти все контакты. Удивительно, но Янка не позвонила. Или – не удивительно. Эмоции эмоциями, но вопли в стиле «как ты могла!» совсем не в ее духе. А ничего другого тут и не скажешь. «Крупный разговор» как будто черту провел между «тогда» и «теперь». Янка осталась в «тогда». В «теперь» никакой связи между ними быть, разумеется, не могло. Не склеишь. Да и ладно! Не самая большая потеря из всех возможных. * * * Часа через три кто-то начал барабанить в дверь. В прихожую Мия шла осторожно, почти на цыпочках. Она была практически уверена, что в подъезде – съемочная группа какого-нибудь занюханного телеканала, которому банально жаль денег на «эксклюзив» (вот, екарный бабай, словечко ввели в обиход!) с героиней одного из самых скандальных за последнее время ток-шоу, но урвать себе кусочек пирога («эксклюзив», да-да-да!) все равно хочется. Раздобыть ее реальный адрес – не такая уж нерешаемая задачка, проникнуть в подъезд и того легче (хотя бы понажимав методом тыка кнопки вызова всех подряд квартир и бася в них что-нибудь вроде «почта» или «проверка сетей»). Однако в глазке (опять перегоревшую лампочку на площадке Мия, решив не дожидаться пробуждения совести у соседей, ввернула еще вчера вечером – так, на всякий случай) была видна одна-единственная физиономия. С раздутыми щеками, выпученными глазами и высунутым языком. Ну да, глазок раздувает любую физиономию до клоунской маски – но высунутый язык? Она распахнула дверь. – Витек, ты на фига… – Ты куда подевалась? – перебил любимый братец. – Трубку не берешь, ну я, типа, забеспокоился… Зайти-то можно? – Не в подъезде ж тебя оставлять, – она усмехнулась дурацким своим страхам. – Заходи, конечно. Что это тебя вдруг пробило? Подумаешь, трубку не беру. – Ну так… это… – как-то словно бы смущенно забормотал братец, выпрастывая гигантские свои ступни из имитирующих кеды сандалий – это был Миин прошлогодний подарок, и сейчас ей почему-то стало вдруг очень приятно, что кеды-сандалии Витек носит, не выбросил, не задвинул в угол. Господи, какая ей разница, что там у невыносимого братца на ногах! Рассердившись на себя за неуместное неравнодушие к судьбе своего подарка, она заговорила довольно сухо: – Очень содержательно. «Ну… да… я… типа… так… это…» – передразнила она. – Что тебя взволновало-то? – Ну ты ж вчера, типа… это… в телевизоре… Он замялся. – Господи, Витек! Ты ж в телевизоре смотришь только бокс и автогонки, ну футбол в крайнем случае… Ладно, девицы заполошные с факультета, но ты-то откуда знаешь про мои телевизионные… приключения? – Я и не смотрел. Зато другие смотрят, – угрюмо сообщил он, не дослушав. – Мне сегодня с утра человек десять, наверное, звонили. Спрашивали, как у тебя дела, не надо ли помочь. Ну и все такое. А я, выходит, вообще не в курсе. Мия покосилась на брата недоверчиво. Неужели вот прямо все так и рвались помогать? И ни один не сказал ничего вроде «хитрюга сеструха твоя, с олигархом спуталась, теперь баблишка срубит»? Она взглянула на Витька еще раз… А ведь, пожалуй, что и ни один… Такому, как Витек, пожалуй, скажи что-нибудь этакое – как минимум зубов не соберешь. Он ведь, со всеми своими тараканами, примитивностью запросов и претензиями на мужское превосходство, Мию любит. И каждого за нее на тряпочки порвет. Она вспомнила. Ей было лет, кажется, пять, и Витек кричал на кухне, что сестра его достала, что они играют, и какая может быть «войнушка», когда за тобой таскается вот это… Мия и вправду… таскалась. Витек – старший брат! – казался ей невероятно, фантастически, чудесно прекрасным. И вдруг она услышала такое… – Я что, нянька, что ли, этой прилипале? – ломким от бешенства голосом заорал тогда Витек. Мама – Мия как сейчас помнила – только усмехнулась печально, глядя на сына: – Ты старший. Ты мальчик. Конечно, ты должен сестру защищать и присматривать за ней. Иначе какой же ты старший брат? И вообще, какой же ты… мальчик… После того Витек никогда ее не гнал. Ну да, они играли с пацанами в «войнушку», и, наверное, маленькая Мия им изрядно мешала, но – не гнал. Пристраивал где-нибудь в уголке и говорил (очень серьезно), что надо посидеть в засаде. Сколько Мия помнила, она вечно «сидела в засаде». И никто никогда ее больше не трогал… Однако брошенная сгоряча «прилипала» эта застряла в памяти. Так же, как могилка разломанной Витьком лошадки. Вроде и не вспоминаешь, но – сидит занозой, не выковыряешь. И вот сейчас Витек был явно обижен именно на то, что Мия – не «прилипала». Действительно обижен: как это, почему она ему ничего не сказала? Смешно. Или… не смешно? Мия пожала плечами: – Ну извини, как-то к слову не пришлось. Вот теперь ты в курсе. Более-менее. И что? Мораль будешь читать? – Она бросилась в атаку, мельком подумав, что торопиться никогда не следует, надо выждать, пусть противник выдаст себя… Витек – противник? Господи, о чем она думает? Как все… нехорошо… – Че сразу мораль-то? – набычился братец. – При чем тут мораль? Я те че, Томинишна, што ль? Мия засмеялась. Томинишной кликали одну из их соседок. Почему не просто Кузьминична (она была Антонина Кузьминична), бог весть. Так же как Нину Павлову из крайнего подъезда называли почему-то Палной, хотя была она Сергеевна. Жила Томинишна через два подъезда и держала в поле своего, гм, контроля полдюжины окрестных домов – весь их бывший «ведомственный» пятачок. Ничто: ни намечающаяся свадьба, ни грядущие похороны (когда потенциальный покойник еще за хлебом или пивом сам ковылял), ни семейный скандал, ни чья-то, никем еще не замеченная беременность – не ускользало от ее всевидящего взора. Так же как потенциальный «виновник» – от длиннющей морали. Ее не то чтобы побаивались, но на глаза старались лишний раз не попадаться – никогда не знаешь, к чему прицепится, грешки-то у каждого есть. Весу в Томинишне было от силы сорок кило (Витек «тянул» под стольник), а росточком она проигрывала даже пятиклассникам. Так что сравнение прозвучало… забавно. – Не похож, – фыркнула Мия. – И че тогда? Мне посторонние звонят, не надо ли помочь, а я, типа, не в курсах. Ну я в смысле… Ми… Он редко так ее называл – Ми, – почти никогда. И это оказалось неожиданно очень трогательно. Как привет из дальнего-дальнего детства, когда они планировали атаку на «армию» соседнего двора. Он был Ви – штурмовик, она – Ми – разведчик. Потому и «в засаде» сидит – так полагается. Мия очень долго была уверена, что основное занятие разведчиков – сидеть в засаде. – Витька, ну прости, что не сказала! Не обижайся? Все равно ведь ты, да я, да мы с тобой, а? – Ну… да, – брат посмотрел на нее недоверчиво. – Ты, да я, да мы с тобой… Ми, я ж понимаю, не вовсе дурак. Да только… – он безнадежно махнул здоровенной лапищей. Мие стало вдруг жалко его – ужас как. – Вить, чего такое ты там «понимаешь»? Может, это и неправда вовсе? – Ну да, неправда. Ты книжки всякие читаешь, я там одно слово из трех знаю, а я… я, типа, быдло. Автослесарь, – он выговорил это так, словно его профессия (куда более востребованная, чем ее филология, даже в виде репетиторства!) была чем-то не совсем приличным. – Вить, ты какие-то безумные глупости говоришь, вот честное слово! Автослесарь он, видите ли! А у сестры книжки! Ну и что? Книжки круче твоих гаек, думаешь? – Ей вдруг вспомнились полтора десятка звонков «интеллигентных» девиц-однокурсниц, фу, гадость какая. – Нет, ты дослушай. Слесарь не слесарь, ты – человек. Хороший, добрый… – она подумала мгновение, – настоящий. Ты же не головомойку мне устраивать пришел, правда? Ну, типа, переделать меня так, как тебе кажется правильным. Ты… беспокоился. Беспокоился, Вить… – Ну да, а чего? Если у тебя это… ну… мелкий будет… это ж трудно, да? Мия засмеялась. – Вот я про то и говорю. Ты пришел, чтобы помочь, если мне будет трудно. – Ну… да… типа того. Типа, может, тебе хочется чего-нибудь? Ну… клубники жареной… М-да. Серьезность братниных намерений ее вдруг почти испугала. – Да нет, все в порядке, никакой жареной клубники. Но – спасибо за то, что это сказал. Если мне вдруг что потребуется, я буду знать, к кому обратиться. Витек как будто обрадовался. – Вот! Я не умею так красиво говорить, как ты, но я как раз про это – если чего надо, только мигни. Ну и вообще… Ты, может, сомневаешься… Не, в телевизоре ты вроде говорила, что… – Он вдруг покраснел. – Ну когда тебя спросили, сомневалась ли ты. Ты вроде как сразу в отказ пошла, но мало ли… Ведь и вправду страшно – без мужа-то рожать. А тебе еще учиться вон сколько! Только ты не сомневайся. Потому что опасно это. Ну я слышал, что, если первого ребеночка не родить… – Он старательно избегал всех «откровенных» терминов, даже простое слово «беременность» его, похоже, смущало. – Потом, говорят, уже все, никогда больше детей не будет. Брат посмотрел на нее как-то испытующе, словно спрашивал: ты сама-то о таком знаешь? Смешной. – Ну да, – Мия кивнула. – Есть такое дело. Не то чтобы категорический приговор, но первую беременность прерывать действительно опасно. Хотя тут все от конкретных врачей зависит, конечно. – Но зависит же! Мне представить-то страшно, каково это, если бабе… ну… женщине говорят, что у нее никогда детей не будет. Так что даже и не думай! Мия улыбнулась: Витек принимал эту ситуацию так серьезно, что было даже забавно. Но мило. И успокоить его надо. – Да я вообще-то ничего подобного и не думаю. – Вот и не думай! – повторил он так гордо, словно сам должен был стать отцом. – И не сомневайся ни разу. Подумаешь, без мужа! А я-то на что? Воспитаем. Рожай пацана, а я ему все пеленки и игрушки обеспечу, без вопросов!