Вопрос «Стану ли я жалеть о том, что навела Алика на Янкину мамашу?» даже вообще-то и вопросом не был. Нет, конечно. О чем тут жалеть? Пусть мальчик порезвится. Надолго его точно не хватит. Не побежит же Гестиха с ним в ЗАГС через два дня? Какое-то время будет наслаждаться тем, что терзающее ее горе отпустило. Ну, скажем, до осени. А вот когда до Янкиной мамаши дойдет, что мальчик, который казался столь влюбленным и (главное!) от которого у нее замирало сердце (а зная Алика, можно пари держать: сердце и прочие органы у Лели замирать будут, да еще как), ее просто использовал… О! Какое омерзение к самой себе почувствует нежная, чувствительная Леля! Небось и денежек потраченных жалко станет! Обидно только, что Мия в этот момент не сможет ее увидеть… но нельзя иметь сразу все. От одного сознания, что изысканную Лелю окунули в помои, можно будет порадоваться. А то нос задирает так, словно все тут в грязи копошатся, а она по облакам ступает. Нет уж, извольте вашей холеной мордочкой – да в слякоть! А может, и удастся на ее сокрушенную физиономию полюбоваться. Если Алик с ней до осени проваландается – как раз и Миины «новости» созреют. Все одно к одному. Конечно, замечание Алика насчет некоего будущего «дележа» Мия всерьез не восприняла. Чтоб она дожидалась крошек с барского (Аликова то есть) стола? Да идите частым лесом! Подачки ей не нужны. Но вот в чем штука. Когда придет время открыть безутешной вдове глаза на реальную жизнь ее пропавшего мужа, первое, что она заявит, – да не может такого быть! Мы с ним тут святые, а у вас всех грязные помыслы. И найдутся люди, которые не смогут ей не поверить. Кто-то, разумеется, и на сторону Мии встанет, но кто-то ведь и наоборот. Хочется некоторым верить, что «принцессы не какают». Зато если в анамнезе у «безутешной» вдовы обнаружится романчик с известным жиголо – причем практически по Шекспиру, «и башмаков еще не износила, в которых, вся в слезах, брела за гробом мужа», – тут уж совсем другой коленкор выйдет. Да, собственно, ей ведь тогда вообще нельзя будет заикнуться про «это невозможно, мы так любили друг друга». Ей даже перед собой станет стыдно такое говорить. И уж тем более мало найдется таких, кто в подобной ситуации захочет «болеть» за эту самую вдову. А общественное мнение, братцы, великая сила. Под его давлением очень многого можно добиться… * * * Мия задумчиво погладила бегемотиху Тоню. Маленькую бронзовую фигурку установили во дворе филфака больше десяти лет назад, сопроводив скульптуру, как водится, информационной табличкой с кратким изложением истории этой самой бегемотихи. Ну как – истории? Городской легенды: якобы в восемнадцатом веке двое несчастных влюбленных, которым что-то мешало соединиться, решили покинуть этот жестокий мир, чтобы быть вместе хотя бы на том свете. Поцеловались и, взявшись за руки, прыгнули в Неву. А там – рояль в кустах. В смысле – плывущий бегемот. Точнее, бегемотиха. То ли холодная вода отбила у самоубийц желание расставаться с жизнью, то ли явное чудо подействовало на них ободряюще, но молодые люди, схватившись за уши спасительницы, добрались до берега и, вероятно, сумели-таки убедить родных не препятствовать их браку. Откуда взялся в Неве бегемот, почему влюбленные внезапно передумали топиться и что с ними стало потом – обо всем этом «история» умалчивала. Мия не сомневалась, что легенду сочинили специально к созданию памятника. Но маленькая, в две ладошки, бегемотиха была хороша. И поверье о том, что она, дескать, способствует скорейшему вступлению в брак, прижилось: девушке, стремящейся замуж, полагалось подержаться за правое ухо Тони, юноше – за левое. Вряд ли кто-то воспринимал примету всерьез, но ведь и по дереву «чтоб не сглазить» стучат, и «тьфу-тьфу» с той же целью повторяют тоже не всерьез. И зачеткой раскрытой перед экзаменами из окна машут. Почему бы не подержаться за ухо бронзовой бегемотихи? Мия и сама так делала. Забавно, но правое ухо блестело значительно сильнее. То ли девушки больше стремятся замуж, чем юноши жениться, то ли девушки доверчивее. За ухо Тоню хватать Мия сейчас не стала, но по спинке погладила – считалось, что это способствует успешной сдаче экзаменов. Грядущей сессии она не боялась, однако на всякий случай – тоже не повредит. Да и еще один «экзамен» ей предстоял. Куда более серьезный, чем сессия. – Чего-то у вас там сегодня зверствуют на вахте, еле проскочил, – недовольно сообщил Алик, плюхаясь рядом с Мией на пестрый гранитный парапет. Мия равнодушно пожала плечом, усмехнулась: – У тебя деньги-то есть, сиротинка? – Много? – словно бы испугался Алик. А может, и в самом деле испугался. – Не особенно. По легенде, ты пришел меня в «Седьмой подвал» пригласить. – Это где всякие бардорокеры и непонятно кто? А на фига нам… – Алик, тебе детишки твоей «мадамы» ненароком по голове не настучали? Или ты собирался сказать: ах, Яночка, познакомь меня со своей мамочкой? Ты же всегда умел всякие случайности устраивать, а теперь тупишь. Он сокрушенно помотал головой: – Точно, туплю. А чего там, в «Подвале»? Янке в этом месте нравится, что ли? Ответить Мия не успела – по дорожке к ним приближалась Ульяна. Не одна – с очкастым вьюношей. Именно его Мия имела в виду, когда говорила Алику, что утешать Янку есть кому. Костик его зовут, кажется. Очкастый, невнятный, чем-то похожий на Петеньку. Янка, впрочем, рядом с ним даже разулыбалась. Вот и ладушки! – О, Янка! Привет еще раз! Я думала, ты уж домой усвистала. – Мне в библиотеку было нужно, – тихо пояснила та. – Вот и отлично, а я как раз тебе звонить собралась. Гляди, кто к нам в девичье царство забрел. Говорит, в «Седьмом подвале» сегодня «Группа крови» будет. В «Седьмом подвале» постоянно выступали группы и отдельные исполнители, не достигшие еще вершин популярности, а точнее, популярные в более-менее узких кругах. По определению Алика – бардорокеры и непонятно кто. «Группа крови» была одной из таких групп (название они, похоже, взяли в честь песни Цоя, хотя до его таланта явно недотягивали), и Янка к этим ребятам испытывала самые нежные чувства. Мие их песни казались мрачноватыми и несколько монотонными, но ее мнение в данном случае роли не играло. Главное, чтобы Янка клюнула. – А кто это у нас тут такой? – Кто-то обхватил сидевшую на парапете Мию сзади, облапил, прижал – сильно. Она резко вырвалась, обернулась: – Конрад! У меня инфаркт когда-нибудь из-за тебя будет! – Так медицина же на месте, – он кивнул в сторону Алика. – Откачает. Откачаешь, Алик? И я помогу! Сделаю искусственное дыхание методом «рот в рот», а? – Уймись, – махнула на него Мия. – Чего сидим, какие злодейства злоумышляем? – Вот прямо сразу злодейства! Алик в «Седьмой подвал» зовет, там сегодня вроде «Группа крови» должна быть. – О! Я с вами! И не отбивайся! – Да я чего, пошли. Ян, ты как? – Да мне к маме нужно, – неуверенно улыбнулась та. – Ой, ну завтра к ней заскочишь, какие проблемы? – Я каждый день заезжаю. – Один-то день нельзя пропустить? Яна замялась: – Она сейчас… не очень хорошо себя чувствует. Но «Группа крови»… Ладно, сейчас позвоню, спрошу… Она вытащила телефон, отошла на пару шагов: – Ма! Ты прости, я сегодня, наверное, не смогу зайти… У нас тут компания образовалась… ты как, сегодня без меня проживешь? Мия слушала, чувствуя, как внутри закипает злость: вот как у этой Лели так получается, что все с ней нянчиться готовы? – Кулебяку? – неожиданно воскликнула Янка. – Народ, кто кулебяки хочет? Леля приглашает. – А это удобно? – Мия изобразила смущение. – Такой гоп-компанией? Янка слабо улыбнулась: – Может, компанией еще и лучше… Поехали? Мия весело кивнула, хотя внутри все кипело от злости. Ах, Леля, ах, нежная ромашка, ах, о ней заботиться нужно, не дай бог ранить ее чувства! О да, у нее трагедия, она мужа потеряла, но ведь Янка осталась без отца – и она с матерью нянчится, а не наоборот! У Мии, между прочим, тоже трагедия, а ей приходится жить как ни в чем не бывало. И даже хуже: нельзя, чтобы хоть кто-то догадался о том, что у нее – горе. Алик, правда, в курсе, но это случайно вышло, и можно надеяться, что он не проболтается. Да, ужасно несправедливо! Вот чего с этой Лелей так носиться? Можно подумать, она при смерти! * * * Умирающей Леля отнюдь не выглядела, отметила Мия полчаса спустя. Похудела вроде бы, побледнела (ну да в Питере все бледные), тени у глаз. Но ей, заразе, даже идет! Если говорить в терминах живописи, жизнерадостный акрил сменился туманной акварелью. Фея, чтоб ее! Встретившаяся им на пороге Лелина мамаша Екатерина Владимировна визитом шумной развеселой компании была явно недовольна. Окинула их таким высокомерно-уничтожающим взором, какой могла бы устремить хозяйка аристократического салона на ввалившихся в гостиную грузчиков: и не скажешь ничего – сама вызвала, рояль передвинуть, и терпеть это безобразие мочи нет. Подумаешь, царица Савская! Мия была слегка в курсе Янкиной генеалогии и знала, что Лелина мать родилась где-то близ Урала, поэтому глядела на «аристократические» потуги Екатерины Владимировны несколько насмешливо. Сама-то она пусть и «рабочая косточка», зато петербурженка в пятом поколении! По маме, во всяком случае. А эта, понаехавшая, строит тут из себя! Вот дочке ее, Леле то есть, хватает такта и мозгов ничего такого из себя не изображать. И радушие, с которым она потчует внезапных гостей кулебякой, не вымученное, вполне себе искреннее. И кулебяка, кстати, вкуснющая! Мия глядела на хозяйку почти с симпатией. Представила в какой-то момент, как Ален проделывает с той всякие «штуки», на которые он был большой мастер, а женушка стонет, закатывает глаза, едва сознание не теряет от вожделения… Мия едва чаем не подавилась. Не от нахлынувшей ревности – от острого чувства превосходства: я все про тебя знаю, а ты про меня – ничего! Кулебякой угощаешь! Алик вел себя как ангел: в меру и кстати острил, мило улыбался, расточал похвалы кулинарному мастерству хозяйки. Может ведь, когда захочет! – Заходите еще, ребята! – улыбаясь, пригласила хозяйка, когда, воздав должное ее поварским талантам, гости засобирались восвояси. – Как будете мимо пробегать, так и заглядывайте! Ульяна, скажи своим приятелям, что ко мне можно попросту, и угостить в этом доме всегда найдется чем. Чего молчишь? – Да я… Пусть заходят, конечно. И несколько дней спустя Мия под надуманным предлогом опять напросилась к Леле в гости, уже без Яны. Зато с Аликом. И Конрада в компанию прихватила – не без умысла, конечно. Леля ее звонку, казалось, удивилась, но «напоить чаем голодную молодежь» согласилась моментально. Еще и извинялась – мол, кулебяки сегодня нет. Конрада Мия нейтрализовала, отведя его в сторону ради какого-то необязательного разговора. И себя заодно. Расчистив таким образом для Алика поле действия. И он не подкачал, разумеется. Что-что, а умение соблазнять у него было и впрямь инстинктивное, а это, знаете ли, гораздо круче, чем любой наработанный навык. Беседуя с Конрадом в эркере кухонного окна, Мия поглядывала на Алика, стоящего возле Лели, и восхищалась. Вот ничего вроде такого особенного не делает, но какие глаза! И нежность в них, и робость мальчишеская, и отчаянность – и почти невидимое за ними, но вполне ощущаемое желание. А голос! Опять ничего явного ни в словах, ни даже в интонациях – только намек. Тень намека. Да, Алик, конечно, дрянь первостатейная, но какой мастер! Молодец, мальчик, так держать! Еще недели через две «мальчик» заявился продемонстрировать Мие новые часы – гораздо круче тех, что дарила ему предыдущая «мадама». Мия «залог любви» оценила, Алика похвалила и выставила, велев «держать ее в курсе». Почему ошалевшие от страсти дамочки дарят своим молодым любовникам именно часы? Выставив Алика за дверь, она постояла немного в прихожей, прислушиваясь. К себе прислушиваясь, не к незримому присутствию «призрака Алена»! Не было никакого призрака! Не высасывала ключицы мучительная пустота, не мерещился скрежет ключа в замке, не шептал в темноте бесплотный (но такой явственный!) голос – ничего! Ничегошеньки! Ощущение свободы было таким острым, что Мия засмеялась. Нет, пожалуй, не свободы. Власти. Она снова контролировала свою жизнь! И не только свою! Конечно, будут еще и плохие дни, и упадок настроения, но с кем не случается? Главное – она победила это отвратительное чувство полной беспомощности. Растерянности. Слабости. Она победила. * * *