Но ехали они вовсе не к ее дому. В Питере, где привязка к разводу мостов отслеживается почти автоматически, трасса, по которой ты едешь, отмечается в мозгу тоже как бы сама собой. Мия, разумеется, моментально подавила желание сказать, что едут они не туда. Нет-нет. Инициатива – какой бы она ни была – должна исходить от мужчины. Особенно – этого мужчины. Из того, что Мия о нем знала, следовал однозначный вывод: он все решения принимает исключительно сам. Это превосходно. Ее дело – мягко, осторожно, незаметно направлять его в нужную сторону. Ключевое слово – незаметно! Ошибиться нельзя. Как на минном поле. Если заметит хоть тень попытки им манипулировать – не простит. Ничего, она справится. Ах, они едут «не туда»? Вероятно, Ален решил повторить «ту» ночь в какой-нибудь гостинице. Ну что же, не подарок, но для начала и так неплохо. Через несколько минут Мия заметила за окном здание родного филфака и слегка улыбнулась: это показалось ей хорошей приметой. А вскоре машина остановилась. Ничего похожего на гостиницу тут не наблюдалось. В основном их окружали довольно унылые – «достоевские» – дома. Поблескивали огни двух небольших кафе – с одной и другой стороны улицы. Светился прямоугольник череды витринных окон с именем сетевого супермаркета чуть выше. Ален, странно улыбаясь, подал ей руку: – Прошу! Выложенная вертикальными планками дверь мало чем отличалась от миллиона других подъездных дверей. Внутри было чисто – действительно как в гостинице. Ну да, в Питере немало мини-отелей: люди выкупают один-два этажа, расселяют коммуналки и устраивают на их месте пять-десять номеров. Она сосредоточилась, сохраняя на лице равнодушную улыбку. Второй этаж. Третий. Четвертый… – Прошу! – повторил Ален, делая рукой приглашающий жест – чуть вправо и вперед. Не очень понимая, Мия слегка толкнула оказавшуюся прямо перед глазами дверь. Та послушно распахнулась – видимо, ее специально не заперли. За дверью светилась приветливым желтым светом небольшая прихожая. Дальше, справа, виднелась кухня, слева – что-то среднее между спальней и кабинетом. – Тебе отсюда будет удобнее на занятия добираться, – равнодушным голосом сообщил Ален. – Ален? Что это… что… – Мия не притворялась, она и впрямь находилась в растерянности. – Ну я же сказал, – его явно забавляло ее замешательство, – что тебе отсюда будет удобнее добираться до универа. Тут рядом. – Но… – Тебе не нравится? – Нет, что ты! Но… – Девочка, – Ален уже откровенно ухмылялся, – ты уж выбери что-нибудь: либо «нравится», либо «но». И то и другое одновременно не получится… – Но я… ты… – Угу, – подталкивая Мию внутрь, он шлепнул ее по горячей под тонким прохладным шелком попке. * * * Осень в этом году выдалась долгой. Но Мию в кои-то веки не тяготили ни нудные дожди, ни серая слякоть, ни висящий в воздухе туман. Она просто их не замечала. И вот – снег. Светлый, прозрачный – как обещание. Не начало чего-то нового – не надо, не надо ей этого, а – умиротворенное «да» уже существующему. Она стояла у окна, повернув голову так, чтобы щека касалась стекла. Так был виден «карман» у торца дома. Небольшой, да попросту совсем маленький, в нем помещалось не больше двух машин. Но обычно – в последнее время – одна. Ее «матильда». Мие и самой это казалось немного странным, но куда больше оплаченной за год вперед квартирки ее радовала подаренная Аленом машинка. Именно «машинка», а не «машина». Такая, о какой когда-то мечталось! Маленькая, миленькая, выкрашенная под бронзу, совершенно чудесная! Недорогая – да какая разница! Машинка именовалась «Дэу Матиз», и Мия сразу же окрестила ее «матильдой». «Кто мо-ожет сравниться с матильдой мое-ей», – распевала она, стоя утром под упоительными струями душа. В их хрущевке сантехника работала так-сяк. Бачок шумел (спасибо, что хотя бы не протекал), кнопка время от времени западала, и ее приходилось выковыривать, поддевая ногтем, иначе вода не набиралась. Последним, кто что-то чинил в той квартире, был Миин отец – веселый румын Григор. Отчим – казалось бы, ему-то все это на один чих, он же сантехник-водопроводчик – предпочитал брезгливо морщиться, мол, гнилья ему и на работе хватает. А напора нормального, говорил он, не будет, потому что трубы все старые, их менять надо, а где денег столько взять? Лейка душа лежала на смесителе. Предназначенный для нее настенный держатель разболтался и вылетел, чтобы принимать душ стоя, нужно было держать эту самую лейку рукой. Рука, ясное дело, от неудобного положения тут же затекала, из лейки вместо положенного «дождика» текло что-то не слишком вразумительное, какое уж тут удовольствие. В этой квартире работало все: и трубы, и сантехника, и кухонное оборудование – Мия даже кое-какие кулинарные эксперименты проводила. Оказалось, что готовить – это не «фу, нудятина», а весьма увлекательное занятие. Особенно когда есть причина стараться. Это все было приятно. Очень. Но только «матильда» вызывала абсолютно незамутненную, чуть ли не детскую радость. Мия сама себе напоминала линдгреновского Малыша, который годами выпрашивал у родителей собаку (Карлсон – это все-таки не совсем то) и получил вдруг своего Бимбо! Каждый день она просыпалась, улыбаясь. И хмурый, как всегда в Питере, декабрь ничуть не портил настроения. А тут еще и снег появился – город стал чистый, все линии словно выпрыгнули из плоской серой гравюры, обрели плоть, объем, задышали, засветились. И не хотелось думать, что завтра это белое сияние опять помрачнеет, пожухнет, ведь уже послезавтра, очень может быть, небеса опять даруют снежное чудо! На дисплее смартфона засветилась до последней черточки знакомая обворожительная полуулыбка. Мия щелкнула Алена потихоньку – он не любил фотографироваться. Зато теперь его звонки стали особенно личными: не только голос, но и лицо на экране. Ну и в любой момент можно этот снимок вызвать, полюбоваться. Полюбоваться… Она вздохнула. Помедлила, прежде чем нажать «принять вызов». Отчасти – чтобы на том конце виртуального провода не создалось впечатления, что Мия сидит круглые сутки в ожидании звонка. У нее, между прочим, университет, лекции, предзачеты, подготовка к сессии и другие студенческие заботы. Правда, эта игра в независимость с каждой неделей теряла свою увлекательность, стираясь под неодолимым натиском настоящих, живых ощущений, подобных упоительным, до боли сладостным качелям страсти, то обрушивающим тебя в бездну почти отчаяния (вдруг сегодня не удастся увидеться?), то поднимающим к небесам, к полному и безоговорочному слиянию, растворению, к немыслимо острому «да», заставляющему пылать всей кожей, всем телом, всей душой! И предвкушение этих взлетов и падений оказалось почти столь же сладостным! Мия тянула золотой этот напиток по капельке, смакуя, как ценители смакуют драгоценное вино какого-нибудь особенно удачного года. И сейчас она тянула руку к телефону медленно-медленно, словно нехотя. Потому что почти знала, что услышит. Наверное, наверное, Ален скажет: собирайся! Ведь декабрь уже на дворе! И Рождество – католическое Рождество – не за горами. А он так хотел показать ей предрождественскую Прагу! Почему-то именно об этой поездке Мия мечтала особенно остро. Ну, Кипр, Швейцария, даже Барселона – все это прекрасно, увлекательно, сладко, но как-то… без полностью захватывающего погружения. Словно не сама Мия там была, словно фильм смотрела. А предрождественская Прага… Это совсем, совсем другое! Медленная, тягучая, с легким морозцем, жареными колбасками, глинтвейном! И никаких музеев – настоящая! – Привет, Мата Хари! Мия спрашивала, почему он так ее называет, – Ален только усмехался: ты на нее похожа. Она нашла фотографии, долго вглядывалась: знаменитая танцовщица-шпионка была, безусловно, красавицей, но – похожа? Ай, ладно! Если ему нравится, так тому и быть. Мата Хари, значит, Мата Хари. – Привет, – она улыбнулась в трубку, зная, что голос эту улыбку отразит. – Дело на сто миллионов. – Иногда Ален начинал разговаривать как подросток, Мие ужасно это нравилось. – Да, мой капитан! – Сердце запрыгало так, что Мия прижала его ладошкой – вдруг выскочит. Сейчас, сейчас он предложит ей освободить себе несколько дней… – Скажи мне, девочка, Янка сегодня в университете была? – Н-нет, – растерянно протянула Мия. Янка… Ну конечно же! – Она трубку не берет, – в голосе Алена слышалась неподдельная тревога. – Попробуй ей дозвониться, а если не получится, зайди, а? Посмотри, как она там? – Да, конечно. Не беспокойся. Пока-пока? – Ты умница! * * * Трубку Янка, конечно, не брала. Обычное дело. Она регулярно впадала в странные какие-то настроения. Поводом могло оказаться что угодно: от новости про теракт в каком-нибудь Пакистане до некстати напавшего насморка. Или, к примеру, сегодняшний снег: Мие он поднял настроение, у Янки же вполне могли возникнуть ассоциации со всеобщей смертью. Впрочем, подруге повод был, в сущности, не нужен. И никакой закономерности в этих ее приступах уныния тоже не наблюдалось. В прошлый раз, Мия помнила, она сникла чуть не полгода назад, прошлой весной. И вот теперь – снова здравствуйте! Ладно хоть живет – рукой подать. Заботливый папа, покупая дочке квартиру, постарался устроить дитя поближе к университету. У Мии даже ключи были – с давних, еще до-аленовских времен. После такого же вот Янкиного срыва. Свет из подъезда вытянул желтый язык в темную прихожую. – Ян, ты где? – осторожно позвала Мия, не ожидая, впрочем, ответа. Сбросила ботинки, прошагала в комнату, залитую бледно-серым снежным сиянием. Кто бы сомневался! Сидит, улегшись локтями и подбородком на подоконник, пялится в пространство. И ведь она так может сутками сидеть! Воды попьет, в туалет сходит – и опять к подоконнику. Ну да, ну да, аккурат под сессию. Вообще-то Мия понимала (все-таки сто лет подругу знала), что сессия ни при чем. Но сейчас она злилась: вот, пожалуйста, изволь вместо обещанной Праги приводить в чувство загрустившую Яну! Или, может, не вместо? Может, все сейчас быстренько наладится? В конце концов, сессия действительно не за горами, а Янкины срывы никогда не бывали попыткой откосить. Хотя напряг перед сессией, конечно, мог сыграть свою роль. Или сессия и впрямь ни при чем? Может, Янка что-то заметила? Догадалась? В смысле, про своего отца и Мию? Вообще-то Мия не возражала бы – пора уже делать следующий шаг. Нет, она даже в самых радужных мечтах не ставила себя для Алена на первое место. На первом месте у него всегда будет работа. Так уж он устроен. Собственно, так многие мужчины устроены, во всяком случае, те, которые действительно – мужчины. Не слизняки безвольные, а охотники, добытчики. Для них охота в любом формате: гонка ли за мамонтом, бесконечные колбы и пробирки или лавирование в океане бизнеса – всегда будет в приоритете. Это правильно. Ну ладно, еще друзья – они для мужчин тоже важнее важного. Но какие там у Алена друзья! Полторы штуки, а все прочие – деловые партнеры. Но все остальное-то! Мия не возражала бы находиться на втором месте. Или хотя бы на третьем. Но пока что ее место – дай бог восьмое. Приблизительно. Вот извольте радоваться: стоило той же Янке чихнуть – извини, девочка, подвинься. Потерпи, подожди. Да, терпеть и выжидать она умела – но сколько ж можно! Про жену пока, разумеется, и заикаться нельзя, нужно быть нежной и податливой, вроде как все тебя устраивает, а вот с Янкой пора что-то делать. Раз его так на детях клинит, может, устроить ему сюрприз? Опасно, может взбрыкнуть – как это, что это, я предохранялся, и вообще, сие нарушает все мои планы! Но, может, и не взбрыкнет? Обдумать этот вариант стоило. Очень тщательно обдумать. Тут ошибиться нельзя. Если «средство» окажется негодным, все завоевания моментально превратятся… угу, в тыкву.