Неси сюда, до окна. От стола — до порога, Чтоб ваша хозяйка была черноброва… — Я могу ее с закрытыми глазами туда и обратно, сзаду наперед прочитать. — Да… Это для маленьких колядка, — сердился Алешка. — А большую и не знаешь. — Нет, знаю! — И Танька затягивала нараспев: А у царя во дворе стоят три престола, Радуйся, ой радуйся раю — сыне божий народился… — Большая, а дура, — оборвал ее Васька. — А еще пионерка… Тот хоть маленький, — кивнул он на братишку, — в первый класс только пошел, а ты-то?.. — Во! — удивилась Танька. — Гляньте на него! — Она сжала крепко губы и широко раскрыла глаза — изобразила крайнее удивление. — Безбожник объявился! А сам? — Сам! — обиделся Васька. — Когда то было?.. Мать услышала спор детей, бросила работу, выпрямилась. — Бога не трогайте, — сказала она строго. — Его никто не видел и никто не знает, есть он или нет. Может, и есть, и, может, все видит и все слышит. Кто-то ж все это сделал или как? — Она развела вокруг себя руками. — Природа, — быстро сказал Васька. — А природу кто придумал? А звезды? — не унималась мать. — Звезды… Звезды — то миры, а небо — бесконечность. Вон Разумовский рассказывал же… — А те миры и ту бесконечность тоже кому-то надо сделать? Может, за бесконечностью он и живет. Не трогайте его, раз не знаете, не берите грех на душу, не накликайте беды, ее и так у нас хватает. И Разумовский твой — рази он был там? Книжки читал, а книжки разное пишут. Васька задумался, не стал спорить: в самом деле — кто знает, что там, за этими звездами, и откуда они взялись… А еще через день Васька вместе с Карповыми ребятишками и своими — Алешкой и Танюшкой — смотрел, как Карпо смолил кабана, и с удовольствием грыз вместе со всеми сначала хрустящий свиной хвостик, а потом такие же хрустящие свиные уши. Карпо для них не жалел ничего. Будто знал, когда у ребят терпение кончалось, — брал на вилы пучочек соломы, потом на них же подхватывал дымящийся комочек золы и держал на ветру, пока солома не вспыхивала пламенем. А когда солома воспламенялась, подносил ее к свиному уху и пропекал его как следует. Потом встромлял вилы в мерзлую землю, доставал из-за голенища нож и принимался скоблить. Очистит добела, взглянет на ребят, подмигнет — не догадываетесь, мол, для кого стараюсь? — и отхватывал по самый череп хрящеватое ухо и кидал его ребятам: — Делите поровну! Никита на правах хозяина делил ухо на шесть долей — никто не был в обиде, грызли с удовольствием, будто вкуснее никогда ничего не ели. А тетка Ульяна, видя такое, ругала Карпа: — Глянь! Я думала, он делом занимается — просмаливает голову как следовает, а он вухо детям поджаривал! — А это не дело? — слабо оправдывался Карпо. — Дак кончать же надо скорее. День на исходе, когда ж мы управимся? Унутренности надо до дела довести? Или как ты себе это думаешь? — Успеем. — «Успеем»! — передразнивала Ульяна. — Ты глянь — всего поросенка обкорнал: и сзаду и спереду. А рази они наедятся тем? Вот кончим, наварю — всем хватит… — Да рази этим наедаются? Это ж забава ребятам, — развел руками Карпо. Тетка хотела еще что-то сказать, но Карпо махнул досадливо ножом: — Ах, ладно… Не галди… Иди лучче неси горячую воду, мыть будем. Ото скорее дело будет. С поросенком управились поздно вечером. Васькина мать помогала кишки «разматывать», поэтому тетка Ульяна всех их пригласила на свежатину. Взрослые сидели за столом в горнице, а ребятам соорудили отдельный стол на кухне. Ел Васька душистое мясо с картошкой и думал — вот бы каждый день так обедать! Да только не бывать этому, так, наверное, одни цари живут: по три раза в день едят мясо. И царь Николашка тоже, наверное, каждый день ел мясо с салом… А про рождество Васька забыл. Только уже дома, когда спать ложились, мать напомнила. Она развернула сверток, полюбовалась свежей печенкой и кусочком сала: — Во, и у нас на праздник будут пирожочки… Тетка Ульяна дала, спасибо ей. Разговеемся, как люди. — И понесла в чулан. Васька ничего не сказал. Сытно было, хорошо и дремотно. Уснул, не успев поразмыслить над материными словами. ВОИНСТВЕННЫЙ БЕЗБОЖНИК Как ни обходил Васька стороной назло Ребриной кружок безбожников, как ни воротил от него нос — и в музыкальный записывался, и в «Умелые руки», — а все равно попал в него. Видно, правду говорят: свою судьбу ни объедешь, ни обойдешь… Случайно забрел он к безбожникам да и увяз там. Приближались весенние церковные праздники, и кружковцы все чаще и чаще выносили свою работу «на люди» — устраивали различные разоблачительные вечера. На один такой вечер, когда они под руководством учителя химии рассекречивали поповские хитрости с превращением воды в молоко и в вино, попал и Васька. Во все глаза смотрел он на восьмиклассницу Майю Хавикову — дочку химика, как она поднимала вверх, словно фокусница, два стакана с прозрачными жидкостями и тонкими струйками сливала их в одну колбу. Смешиваясь, две струйки превращались в темно-красное «вино». Потом она брала другие два стакана и снова лила «воду» двумя струйками в один сосуд. На этот раз смесь давала «молоко». — Вот это да! — не выдержал Васька. — А попробовать можно? Учитель улыбнулся, а Ребрина встала и строго предупредила: — Гурин, оставь при себе свои вопросы и не пытайся сорвать вечер. — Я ж не вина прошу, а молока. — Васька явно озорничал. — Гу-ри-н!.. Предупреждаю! Учитель сделал знак Ребриной, чтобы она успокоилась, пояснил: — Конечно, ни «вино», ни «молоко» это пить нельзя. — И шепнул дочери: — Убери подальше, а то еще кто-нибудь глотнет… — И вслух: — Но вы видите: внешне это получается очень убедительно. Я понимаю, что вас такие фокусы не поразили, так как вы знаете: это обыкновенная химия. А вот ваших бабушек подобными опытами попы еще очень даже здорово дурачили. Или истории с плачущими иконами. Слышали, наверное? Так вот. Там использовались уже не законы химии, а законы физики. Сейчас мы вам продемонстрируем такое чудо. Ваня, пожалуйста. Из-за занавески вышел Иван Костин — ученик седьмого «Б». Бровастый, суровый неулыба, Иван этот славился как самый сильный мальчишка в школе. У него были не по росту жутко огромные кулаки — они, точно кувалды, оттягивали ему руки по швам. Иван не знал, куда девать свою силу, и постоянно вызывал ребят на борьбу с ним. Но таких охотников находилось мало. Любимая шутка его была — подойти сзади, легонько ударить по плечу и сказать: — Привет, кореш! «Кореш» от такого «привета» сразу приседал, а Иван смеялся: — Ну вот, и поздороваться нельзя!.. Васька очень удивился, увидев Ивана в роли фокусника-безбожника. Были бы это соревнования по боксу — тогда его присутствие, наверное, было бы кстати. Не глядя на зрителей, Иван взялся двумя руками за углы и легко вытащил из-за занавески квадратный стол, на котором стояла икона. Большая, метра полтора высотой, божья мать с младенцем была нарисована самими кружковцами — неумело, и потому выглядела она немного карикатурно. Особенно выделялись у нее глаза — широкие, удивленные. Потом Васька понял, что это было сделано нарочно — для удобства опыта. У Ивана с самого начала с опытом что-то не заладилось. Он возился за иконой с какими-то причиндалами и время от времени выбегал на авансцену, заглядывал божьей матери в глаза — смотрел, не плачет ли она. Икона не плакала, и Иван, пожимая недоуменно плечами, снова скрывался за иконой. — Не получается? — спросил учитель. — Ты не торопись, проверь все спокойно. Посмотри, есть ли вода в груше? Иван, высунув голову, выслушал учителя и скрылся, звякнув чем-то, и крикнул радостно: — Точно! Вот гадство!.. Куда ж она делась? — Он схватил со стола учителя графин с водой и снова скрылся. Не прошло и минуты, как он, красный и взлохмаченный, появился перед зрителями и встал возле иконы с правой стороны, готовый к началу фокуса. Одной рукой он что-то держал за спиной божьей матери, а другой беспокойно теребил пряжку на своих брюках. — Можно начинать? Учитель кивнул. Не меняя позы, Иван нажал за спиной иконы резиновую грушу, и из глаз божьей матери брызнули две длинные тугие струйки воды, обильно оросив зрителей первых рядов. Девчонки завизжали, вскочили с мест, стали отряхиваться. Пытаясь исправить свой механизм, Иван юркнул за икону и время от времени поливал зрителей «слезами» чудотворной, пока учитель не пришел ему на помощь и не прекратил опыт. В зале стоял хохот, больше всех смеялся Васька. Это ему напомнило цирк, который года полтора тому назад выступал в ихнем клубе. Васька впервые тогда видел цирк, и поэтому он запомнился ему на всю жизнь. Несмотря на особую бдительность Саввича, Васька все-таки проскользнул в зал и сидел на полу у самой сцены. Из всей программы больше всего нравились ему клоуны: он так смеялся, что даже живот заболел. Особенно один рассмешил его — рыжий Бим: нос большой, красный, вокруг глаз белые круги, одет он был в широченный костюм — одна штанина синяя, другая красная. «Бим! Здрастуй!» — «Здрастуй, Бом!» — «Где ты был?» — «На свидании». — «Ты? На свидании?» — «Да! Девушку встретил красивую-красивую! Аж мурашки по спине бегают!» — «Отодвинься от меня!» — «Почему?» — «А то твои мурашки на меня переползут». Васька от смеха покатывался по полу — очень ему нравилась острота рыжего.