Дома он пустил голубя наземь, невольно залюбовался им. Голубь осмотрелся неторопливо, огляделся, вытянул одно крыло, другое — размял их, словно затекшие руки, и пошел решительно под кровать. Там он забился в угол, нахохлился и, качая головой, стал жалобно поукивать. Налив в блюдечко воды, Васька поставил его возле голубя, но тот только подался глубже в угол, а пить не стал. Васька накрошил перед ним хлеба и, задернув подзор на кровати, сказал: — Посиди, поскучай тут один, мне уже идти пора, опаздываю, — и подался торопливой походкой в школу. По дороге он встретил Алешку. Тот учился в первой смене и уже бежал домой, размахивая вовсю ранцем. Васька остановил братишку, сообщил ему по секрету: — Там дома у нас под кроватью голубь сидит, так ты смотри не выпусти его. И в руки поменьше бери. — Голубь? Николаевский? — у Алешки загорелись глазенки. — Да… Хороший! — А где ты взял? Купил? Поймал? — Потом расскажу. Танька придет — тоже смотри, чтобы не выбросила на улицу. А то она такая. — Ладно. А мама?.. — Мама? Мама поздно приедет, я уже дома буду, придумаем что-нибудь. Побежал Алешка домой — по лужам, по грязи, только брызги летят во все стороны. Прибежал, приподнялся на цыпочки, достал на ставне ключ, открыл дверь и тут же упал на четвереньки, полез под кровать. Видит: голубь! Не обманул его Васька! И, забыв все Васькины предостережения, протянул к голубю руку. Голубь встрепенулся, вжался в угол и вдруг, подняв крыло, ударил им Алешку по руке. От неожиданности Алешка отдернул руку, опрокинув блюдце с водой, и громко засмеялся: — Ох ты какой! Дерется! — Увидел крошки хлеба перед ним, пообещал: — Сейчас я тебе найду чего-нибудь получше, может, добрее будешь. — И полез в стол, где стояли банки с разной крупой. В одной нашел перловку, в другой пшено, взял по щепотке того и другого, насыпал возле голубя. Потом налил в блюдце свежей воды, поставил ему под самый нос. Но голубь не стал ни есть, ни пить. «Боится, еще не привык», — решил Алешка и лег животом на пол, уперся локтями в твердую земь, положил подбородок в ладони — засмотрелся на голубя. А голубь как сидел, так и сидит нахохлившись. Сначала смотрел настороженно на Алешку, потом успокоился и закрыл глаза — уснул. Спит и во сне вздрагивает. Смотрит Алешка на голубя и определяет: из породистых! Белый, с красными плечами — «плекатый». Крупный. Когда через час пришла из школы Танька, Алешка все еще лежал на полу, из-под кровати торчали его грязные ботинки. Танька удивилась, толкнула ногой в его стоптанный каблук: — Эй, ты чего там? Заснул? Алешка встрепенулся, впопыхах забыл, где он находится, хотел быстро вскочить и стукнулся головой о кровать. Вылез, потирая ушибленное место. — Что там такое? — Танька подняла подзор и, увидев голубя, закачала головой: — Этого нам только еще не хватало! — Не твое дело, — рассердился Алешка и одернул подзор. — Мама придет — все равно выбросит на улицу. Вот увидишь! Васька как ни старался быть безразличным к голубю, как ни старался не думать о нем, голубь тем не менее из головы не выходил. И кончилось все тем, что он не выдержал, сбежал с последнего урока и заспешил домой. «Алешка может натворить делов, — невольно распалял он свое воображение. — Вздумает ребятам показать… Или начнет приучать ко двору — выпустит… А может, голубя уже и нет…» И он бежал, торопился застать его. Прибежал и первым делом — под кровать. Увидел голубя, вздохнул облегченно. Обернулся к Алешке: — Так и сидит? Не ел ничего? — Нет… — покрутил тот головой. — Ни бубочки. Сидит и плачет: «у-у-у… у-у-у…» А станешь брать — дерется. — Как дерется? — Крылом. — Да? — И Васька полез к голубю. Тот насторожился, поднял крыло и, мыкнув недовольно, ударил его по руке. Но Васька все-таки взял его под брюшко и вытащил на свет. — О, какой красавец! Васька качнул рукой, и голубь расправил крыло — большое, крепкое, маховые перья на нем, как стальные ножи, твердые. Васька взял голубя в обе руки и распустил ему хвост — тоже большой, белый. Пересчитали перья в хвосте — много, восхитились. Все им в голубе нравилось: и красные круглые глаза, и короткий крепкий клюв птицы. Танька тоже залюбовалась голубем, даже потрогала его рукой и заулыбалась тепло: — Гладенький!.. В сенях послышались шаги — пришла мать. Васька быстро сунул голубя под кровать и, задернув подзор, отряхнул руки, подошел к столу, стал перебирать учебники. Алешка тоже полез в ранец, спрятался чуть ли не с головой в нем, искал что-то. Танька, ехидно посматривая на братьев, стояла посреди комнаты, ждала развития событий. Мать вошла и еще с порога объявила весело: — Вот и я… — Сняла платок, стряхнула. — Ну и погода! Опять зима вернулась. — Оглядела детей. — Все дома? И Вася уже пришел? Хорошо. — И принялась раздеваться. Закусив нижнюю губу, Танька ходила по комнате, поглядывая то на ребят, то на мать, — ее подмывало сообщить матери о голубе, но сделать это почему-то медлила. Васька зыркнул на нее, и та отпустила губу — пусть сами, как хотят, а то еще поколотит. И вдруг в наступившей тишине из-под кровати раздалось: «у-у-у… у-у-у…» Мать удивленно оглянулась на ребят: — Что это? Не зная, что сказать, Васька пожал плечами, Алешка взглянул на брата, потом на мать и развел руками: ничего, мол, не знаю, сам впервые слышу… Мать заглянула под кровать и, увидев голубя, всплеснула горестно руками: — Боже мой!.. Как просила, как умоляла, чтобы минула меня чаша сия!.. Поморщился Васька — не нравилось ему, когда мать начинала причитать, да еще на церковный лад. — Ну что там такого? Обыкновенный голубь… Сразу: «чаша сия»… — Где взяли? — спросила мать строго, поднимаясь с колен. — Украли, думаешь? — рассердился Васька. — Дядя Родион Чуйкин дал. Приблудился к нему, он поймал и нам подарил. — Да он што, с ума сошел? Ишь расщедрился! Это он нарочно, чтобы испортить детей, ей-богу, нарочно. Завтра чтобы его в доме не было! — указала она под кровать. — Отдашь хозяину. — «Хозяину»! Будто я знаю, кто хозяин. Может, он аж из города прилетел… — Хозяин сам найдется, был бы голубь. — А если не найдется? — Выпусти, — сказала мать. — Или отнеси Родиону. — «Выпусти»! В такую погоду? Он и так еле живой. Мать посмотрела на окно, в которое хлестал дождь, подумала и сказала: — Не век же такая погода будет… Может, завтра потеплеет. На этом первое «благословение» закончилось, голубь остался ночевать. Он всю ночь почему-то жалобно поуркивал — то ли боль его какая беспокоила, то ли ему снились страшные сны. Утром, Васька еще не вставал, бабушка пришла. Не успела та спросить, как дети, мать тут же принялась жаловаться, да так горестно, так обреченно, будто и впрямь случилась непоправимая беда. — Помощники? Дождешься!.. Думала, ну один, кажись, уже вырос без голубей, дал бог. Большой стал, чуб уже пытается зализывать. И вот на́ тебе — голубь! — Да чего ты уж так-то раньше времени убиваешься? — возразила ей бабушка. — Может, все еще и обойдется. А и заболели голубями — велика беда! Голуби, как корь, детская болезнь. Переболеют, и все пройдет. Вон наши ребята тоже держали голубей, а ничего: повыросли — все само собой и отпало. Гаврюшка и совсем ими не занимался, а Иван год или два. Петро — тот, правда, бегал за ними. А как поступил на работу — все и кончилось, куда те голуби и подевались… Будто растаяли. Слушает бабушку Васька, сердцем мягче делается — правильно она рассуждает. А мать знай свое: — На это рассчитывать нельзя. Хорошо, как переболеют, а как на всю жизнь? Вон Илюха Солопихин школу так и забросил. А все из-за голубей. — Ну, ты уж и сравнила! Посмотришь, куда оно у них пойдет, тогда и приструнишь. — А Лама? — не унималась мать. — Всю жизнь с голубями. И што хорошего? Женатый! Дети есть, а он сам как маленький, ни стыда, ни совести, бегает с мальчишками по улицам. Работает через пень-колоду, пьет да в карты играет. Жена плачет от него. Ну? — Лама… А много таких-то? Што ж ты берешь уж совсем падших? — Много?.. Хватает… Один Лама да другой мой будет — вот чего я боюсь. Ламу ж тоже какаясь мать родила, нянчила, радовалась, думала: человек будет… — Так-то оно так, — сказала бабушка. — А потом… Голубями ж надо заниматься, это ж не куры. Выпустил полетать и дрожи, штоб не улетели совсем. — Увидят другие, набегут сразу — орава целая. Крик, свист, драка… — Обязательно драка, — отозвался Васька. — Ну, поглядим, — сказала мать. — Поглядим. — Проснулся, внучек? — заглянула бабушка к Ваське. — Показал бы, што за птицу поймали?