— Кино… — Какое кино? Что ты мне голову морочишь? — Правда, посмотри на свет. Мать недоверчиво взяла пленку, посмотрела на свет. Разглядела там она что или нет, скорее всего, ничего не разглядела от расстройства, положила на стол. — Ну и что? — Что «что»? Я ж говорю: кино… «Праздник святого Йоргена»! — Все равно это не оправдание. Домой должен приходить вовремя. — В ее голосе уже не было гнева, и Васька облегченно вздохнул. — Но там так интересно!.. Я решил: буду киномехаником. — Еще новая новость! — Мать всплеснула руками. — Уже на автомобиле наездился, на самолете налетался!.. Васька опустил голову: нет, самолет оставлять жалко, пожалуй, надо подумать, что лучше. Летчиком, конечно, интереснее. — Не забивай себе голову глупостями. Учись. — Она подвинула ему книгу. — А клуб — чтобы это было первый и последний раз. — Хотела отойти, но увидела пленку, взяла и стала рассматривать на свет. Долго рассматривала, наконец проговорила: — Какиясь мужики толстые нарисованы. — Положила на стол. — Игрушки все… Побольше в книжки заглядывай — толку больше будет. Васька не стал спорить с матерью, бесполезно, и обещать ей, что будет обходить клуб стороной, тоже не стал. Он заранее знал, что это уже не в его силах: клуб захватил его прочно и надолго. ГОЛУБИНАЯ БОЛЕЗНЬ Повальное увлечение голубями в поселке мать называла болезнью. На самом деле это была настоящая эпидемия, затяжная, неизлечимая эпидемия, побороть которую не смогли ни голод, ни война. Ею были заражены все: и мальчишки-дошкольники, и подростки, и взрослые парни, и женатые мужики. Голубиная страсть равняла старых и малых, пораженные ею походили друг на друга, как бывают схожи люди одной профессии или одного недуга. Невинная забава превратилась в такую страсть, которую можно сравнить лишь с азартной игрой. Голубятник, вместо того чтобы облагородиться от общения с такой мирной и кроткой птицей, превращался, как правило, в грубого, дерзкого, нахального человека. Чтобы заполучить желанный экземпляр, он шел на все: на открытое заманивание чужого голубя в свой садок, на обман, на воровство; между ними постоянно шла такая бойкая торговля, стоял такой бум, какого не знала ни одна биржа в самые лучшие времена золотой или нефтяной лихорадки. Из-за голубей школьники забрасывали школу, взрослые — работу, женатые — семьи. Водка, карты и голуби — три заразы, три страшных капкана постоянно подстерегали ребят, и мать Гурина делала все, чтобы ее дети благополучно прошли свой путь, не попав ни в один из них. Но, живя среди больных, трудно остаться здоровым. Чего так боялась мать, то и случилось: у ребят появился голубь… Случается в апреле, когда уже, кажется, совсем установились теплые дни, вдруг подует северный ветер, небо занесет низкими тяжелыми тучами, посыплется сначала мелкий дождь, потом снег, и в конце концов так завьюжит, что белого света не видно. Вернулась зима, вернулась сердитой, озлобленной, и кажется, что останется она еще надолго. Но проходит день, другой, и куда что девается: снова играет солнышко, тепло, бегут речьи — рыхлый снег быстро сходит… Всю ночь бесновалась вернувшаяся зима: завывала по-волчьи в трубе, била в закрытые ставни ошметками мокрого снега, с треском раскачивала и гнула до земли деревья. Дарья Чуйкина не спала и от страха не давала спать Родиону: — О господи, што ж это такое?.. Это, кажуть, в такую погоду ведьмы гуляють… — Спи… Какие там ведьмы, — недовольно ворчал Родион, натягивая на голову одеяло, чтобы не слышать ни причитаний жены, ни воя «разгулявшихся ведьм». — Родь, — толкала Дарья мужа. — А, Родь… А черепицу не снесеть? Слышишь, по чердаку будто штось ходит? Родион отбросил одеяло, приподнял голову, прислушался. — Никто там не ходит… Ветер. Спи давай. — А черепицу, кажу, не посрываеть? — Не… Не должно… — В прошлом году сорвало. — Плохо подмазана была. Ему одну трудно сорвать, а потом пойдеть молотить, как цепами. — Родион снова поднял голову, прислушался: — Не… Если б сорвало, знаешь, какой грохот был бы… К утру ветер незаметно стих, и Дарья уснула. Когда Родион встал, она даже не проснулась — умаялась за ночь. Сунув ноги в теплые самодельные войлочные бахилы, натянув телогрейку и набросив небрежно на голову ушанку, он пошел открывать ставни. Перед порогом во дворе намело большой сугроб снега, но Родион не стал возвращаться, чтобы найти лопату и расчистить дорожку. Да лопаты в сенях и не было, она осталась в сарае, поэтому все равно пришлось бы лезть в сугроб. Чтобы не зачерпнуть через край снега в бахилы, он осторожно прошел крылечком к окну, протянул руку к верхней щеколде и вдруг остановился на полпути: на ставне под навесом сидел мокрый голубь и настороженно следил за Родионовой рукой. Не долго думая и не меняя Дозы, Родион поднял незаметно другую руку и взял ею голубя. Голубь был большой, тугой, он не вмещался в просторной руке Родиона и, дважды мыкнув басом, слабо взмахнул свободным крылом. Родион придержал крыло, сунул голубя под фуфайку и продолжал открывать ставни как ни в чем не бывало. В комнате он подошел к кровати и, приоткрыв полы телогрейки, показал находку проснувшейся Дарье. — Шо там?.. — протирая глаза, спросила Дарья. — Ведьму поймал. — Господь с тобой, шо болтаешь! — Голубь приблудился. — И Родион опустил его на пол. — Породистый, видать! Белый голубь с небольшими красными пятнами на плечах посмотрел в одну сторону, в другую и медленно пошел в ближайший угол. Там он присел, склонил голову, и пленочка затянула ему глаза. — Больной? — спросила Дарья. — Усталый… Наверное, всю ночь, бедолага, с пургою боролся. Вишь, грязный какой, мокрый и помятый. Ничо, очухается. — Чей же это? Не Илюшкин ли? — Вряд ли… Тот бы уже бегал по улице. — Отдашь ему? — Обормоту? Лучче голову оторву да в суп!.. — Ребятам Нюрки Гуриной подари… Рады будут! — Это дело другое, — согласился Родион. — Ребятишки у нее хорошие, не шкодливые. Когда Васька шел в школу, Дарья уже стояла в воротах, специально поджидала его. Поравнявшись с ней, Васька поздоровался и хотел пройти мимо, но она остановила его. — Вася, зайди к нам на минутку, — сказала она ласково. — Родион Васильевич хочет что-то сказать тебе… Васька посмотрел на Дарью, путаясь в догадках, что за дело может быть у них к нему? В сад он к ним давно не лазил — стыдно уже, взрослый. Алешка, может, нашкодил? Так опять же — какой сад зимой? — Зайди, зайди, не бойси… — И пошла впереди него во двор. Васька поплелся за ней. Родион стоял на середине комнаты — высокий, чуть ли не подпирал головой потолок, смотрел, улыбаясь, в угол, где сидел голубь. Васька поздоровался и остановился у порога. — Видал? — кивнул Родион весело на голубя. С улицы, со света Васька ничего не видел. Сощурил глаза, присмотрелся — распознал голубя в темном углу. Кивнул. — Это тебе! — Родион нагнулся, взял голубя и протянул Ваське: — Возьми. — Зачем?.. — Васька оглянулся на Дарью. — Бери, бери! — подбодрила его Дарья. — Подарок тебе от нас. Дядя Родя тебе… вам с Алешей дарит его. Голубь уже обсох и отдохнул, энергично крутил головой и норовил вырваться из Родионовой руки. Васька взял его несмело двумя руками — тяжелый, тугой голубь сучил упругими сильными ногами, упирался ими, пытался высвободить плотные, как панцирь, крылья. — Крепче держи, он здоровый, — предупредил Родион. — Спасибо… Только… — Васька опять оглянулся на Дарью за помощью. — Вам, вам, поиграйте… Неси его домой, да гляди, штоб Илья не отнял… — Спасибо, — уже увереннее поблагодарил Васька и пошел из комнаты. В сенях, провожая его, Дарья сказала, идя вслед за ним: — Ой, какой ты большой вырос! Уже выше меня! Скоро дядю Родю догонишь. Васька усмехнулся: «Куда там, догонишь его!..»