— Ой, нужна она вам? — всплеснула мать руками. — Вы дак тоже как ребенок, ей-богу! Нырнул под кровать Васька, вытащил голубя. Тот уже совсем окреп, смело озирался по сторонам, вырывался, и Васька выпустил его на пол. Склонив голову набок, голубь взглянул на потолок, встряхнулся сердито и пошел важной походкой по комнате. Взлетел на подоконник, походил вдоль стекла, забеспокоился, слетел на пол и быстро зашагал под кровать. Там он забился в свой угол и начал жалобно басить. — Хорош! Важный, как петух! — сказала восхищенно бабушка. — А вишь — скучает, голубку ему надо. — Во, во! — услышала мать. — Новая забота! А где ее взять? Купить — денег нету! Значит, воровать? — Да ну, мам!.. — поморщился Васька. — Што «мам», што «мам»?.. Тебе уже самому голубку надо, а ты… При матери и бабушке Васька больше к голубю не лазил, только налил ему воды и корму бросил небрежно: мол, не очень он его и увлекает. Сидел учил уроки. Но, встретив по дороге в школу Алешку, наказал ему: — Ты смотри там за голубем. Маме поменьше глаза им мозоль. — Ладно, — понимающе кивнул тот. После полудня ветер разогнал тучи, и Алешка подался на улицу — к дому Солопихиных. Там собирались все ребята, большие и малые, и ждали, когда Илья Солопихин выпустит своих голубей. Голубей у него много, все породистые, летают красиво, высоко и долго. Когда пришел Алешка, здесь уже толпились мальчишки. Илья тоже был среди них, но голубей не выпускал, поглядывал вверх: много тяжелых черных туч еще плавало в небе и неизвестно, то ли они расплывутся в разные стороны, то ли снова сойдутся вместе и плотно закроют солнце. Голубей пускать в полет в такую погоду Илья не решался. Илья стоял в пальто нараспашку, в кепке, сбитой набок, рассказывал: — Прошлую зиму пугнул пару. Солнечно было, тихо. А на высоту поднялись — там ветер и погнал их. Вижу, борются голубки мои с ветром, а никак не совладают, так и унесло их неизвестно куда. В гнезде яички остались, пропали. До сих пор жалею, хорошая пара была. — Он поддернул штаны, вытер нос рукавом. Увидел Алешку, кивнул ему: — Ну, Алех, скоро голубей заведете? — А у нас уже один есть, — сказал Алешка. — Не может быть! Где же вы его взяли? — Родя… Дядя Родион дал. — Какой-нибудь сизый дикарь?.. — Нет. Настоящий. Белый, плекатый… У Ильи глаза заблестели, он хотел что-то сказать, но тут увидел: из-за тучки показался чужой голубь, мигом побежал во двор, выгнал своих голубей на крышу, стал потихоньку попугивать, чтобы они взлетали над крышей и снова садились: так Илья заманивал в свой садок чужих голубей. А Алешка, не долго думая, побежал к себе домой. Решил: «Подвяжу голубю крыло, выпущу во двор — авось второго приманю». Прибежал, взял голубя, зажал между колен, самые большие перья в крыле перевязал ниткой, вынес во двор. А около ворот уже ребятишек полно: пришли голубя посмотреть. Алешка показал им издали своего красавца и пустил на землю. Голубь огляделся по сторонам и стал расправлять крылья. Распустил одно крыло, другое, нитка тут же и сползла. Увидел Алешка, что голубь освободился, упал духом. Все, считай, что его теперь уже нет: сейчас взмахнет крыльями — и поминай как звали. Стоял Алешка, затаив дыхание, смотрел то на ребят, то на голубя, не знал, что делать. Голубь еще раз огляделся, присел и вспорхнул на крышу дома. Тут он вытянулся на длинных ногах, словно высматривал кого вдали, потом принялся быстро бегать по коньку взад-вперед и ворковать. Ребята с интересом наблюдали за голубем. — Вот это голубь! — сказал кто-то. — Большущий какой! — Не голубь, а настоящий гусь. — На вид-то хорош, а как он летает… Ребята спорили, а Алешка смотрел на него и мысленно прощался с голубем навсегда. А голубь бегал по крыше, распускал веером хвост, надувал зоб, перелетал на соседние дома, потом снова возвращался, делал небольшой круг и опять садился на крышу. Посидел, будто успокоился, и вдруг взмыл вверх, захлопал громко крыльями и полетел прочь так быстро, что сразу же скрылся из глаз. Кто-то из ребят засмеялся: — Вот тебе и гусь… Полетел в теплые страны… А Алешка еле сдерживался, чтобы не заплакать. Выскочил со двора и со всех ног пустился бежать по улице вслед за голубем. А голубь уже мелькнул черной точкой над самой водокачкой и скрылся в серой дымке. Остановился Алешка и только теперь заметил, что он уже далеко от дома. Заплакал и медленно поплелся обратно. Узнала мать, в чем дело, стала утешать: — Ну чего ж плакать? Голубь полетел к себе домой. Если бы ты заблудился в пургу, а тебя чужие люди обогрели, а потом бы домой не пустили? Как бы тебе было? Так и голубю. Пусть летит… — Конечно, пусть летит, только жалко… Да и Васька придет, подзатыльников даст. Совсем уж спать было собрались, вышла мать дверь наружную на ночь закрыть и вдруг кричит: — Алеш, иди скорей сюда! Выбежал Алешка в сени и видит: сидит в уголке голубь. — Ты его оплакиваешь, а он уже давно прилетел и спать устроился. Не веря глазам своим, Алешка подошел к нему, взял на руки. Голубь помыкивал недовольно, что его разбудили, но не вырывался. Внес его Алешка в хату, пустил на пол, и он привычно затопал на свое место. — Памятливый какой!.. — удивлялась мать. А Алешка сидел на корточках и смотрел под кровать на голубя, пока мать не погнала его в постель. Узнав о вчерашнем происшествии, Васька все-таки смазал братишку по затылку. Но не больно, а так, больше для острастки, чтобы другой раз не вольничал. А голубь совсем уже привык, разгуливал по комнате, заглядывал во все углы, будто изучал квартиру. Ходил и все поуркивал сердито: все чем-то недоволен. Взлетел на окно, посмотрел через стекло на улицу. Увидел в раме что-то черненькое, клюнул. Но пятнышко не поддалось, на месте осталось. Голубь отвернулся, спрыгнул на пол и, качая красивой головой, направился в свой угол. Сел там, нахохлился и загудел жалобно и протяжно, будто плакал. Смотрит на него Алешка, хочет узнать, почему тоскует голубь. Да как узнаешь, не человек он, говорить не умеет. «А может, и говорит что-то на своем голубином языке? — думает Алешка. — Узнать бы…» И хочется ему развеселить голубя, а не знает как. Корму ему побольше дает, хлеба накрошил, думает, голубь голоден. Зачерпнул в кастрюле полную ложку каши — песет. Васька увидел, погнал обратно: — Что это тебе, поросенок? Ты еще борща ему на лей… Алешку Васька прогнал, а сам не выдержал, полез под кровать. Увидел его голубь, насторожился, перестал гудеть. Прижался к стене, смотрит. Вид у него грозный, воинственный. — Ну, чего ты ноешь? — спросил у него Васька и протянул к нему руку. Голубь укнул коротко и крылом больно ударил Ваську по руке. — Ох ты, сердитый какой!.. Почему ты сердишься? — Васька взял его в руки, стал гладить по спине. «Мг… мг…» — тихо помыкивал голубь и норовил вырваться из рук. Васька поднес его к столу и пустил гулять по клеенке. Голубь покрутил головой, перья на шее натопорщил, хвост веером распустил и начал ворковать. Будто шарик перекатывался у него в горле — «кува, кува, кур-р-р… кува-кува-кур-р-р…». Он делал несколько быстрых шагов вперед, подметал стол своим большим распущенным хвостом, резко останавливался и снова повторял все сначала. Разбушевался голубь, смотрят на него ребята, улыбаются. А он пробежится по столу, остановится и начнет: «А это-то что? А это-то что? А к-куда это годится?» — Ну, хватит тебе, распетушился. — Васька тронул голубя за спину. Голубь остановился, замолчал, поднял голову: зачем, мол, мешаешь? Спрыгнул со стола на пол и пошел молча под кровать. Там он занялся стенкой, которая была побелена известкой, стал выклевывать из нее камешки. Мать пришла с работы поздно: собрание у них было. Алешка давно уснул, а Танька — недавно. Не дождались матери. Спал и голубь, он только изредка шуршал крыльями, словно от чего-то отмахивался. Наверное, ему снились страшные сны, и он их отгонял. На цыпочках мать тихонько прошла к кровати, поправила одеяло на Алешке. — Уснул, маленький. Не дождался… — Она обернулась к Ваське, спросила шепотом: — Ели? — Ели, — так же шепотом ответил Васька. Она отошла от кровати, разделась, сказала: — Завтра у нас воскресник. — На работу пойдешь? — Да. Но ненадолго. Сказали, часа на два, на три: уборку помещений будем делать. И дома тоже пора за генеральную браться… — Она прислушалась. — Голубя выпустил? Не слышно его. — Спит, — буркнул Васька нехотя: он думал, что мать снова начнет ругать его за голубя. Но она спросила: — Чем же вы его кормите? — Крупой… Хлебом. — Зерно птице надо, крупу травить — это не дело. Да зерно ему и полезней, чем крупа. — Она порылась в сумочке, достала деньги. — На вот, сбегайте на рынок, купите пшенички. Там, бывает, старушки на стаканы продают. Возьмите стаканов пять — хватит на первое время.